– Домашний адрес продиктуйте, пожалуйста! – сказала сестра, как будто ждала этого момента.

Марина подошла к столу и начала диктовать адрес, в этот момент привели Мишку, со свертком под локтем, притихшего и настороженного, как мышь.

Это была пижама. Лева представил Мишку в застиранной пижаме, и ему сало плохо, так плохо, что захотелось выть.

– Книжку взял? – спросил он Мишку строго.

– Взял.

– Какую?

– «Три мушкетера», – сказал Мишка. – Я ее уже два раза читал.

– В третий будешь?

– Ну да. А потом в четвертый.

– Ну ладно, – сказал Лева.

Ему ужасно захотелось сказать какую-нибудь глупость, типа «один за всех, и все за одного», но он не стал, прижал Мишку к себе и поцеловал в обе щеки.

– На месяц всего, – сказал он ему тихо. – Это хорошая больница, я в ней лежал. Здесь больно не делают. Ну разве что кровь из пальца возьмут. Пока…

Марина долго шепталась с Мишкой, потом, когда его увели, все-таки заплакала, а когда Лева попытался ее обнять, резко его оттолкнула и выскочила из приемного покоя. Лева подумал, что она побежит от него, попрощался с нянечкой, медленно вышел, надеясь, что она уже скрылась из виду, потом вышел на крыльцо и увидел Марину. Она спокойно курила.

– Спасибо тебе, доктор, – сказала она. – Забыла сказать. Большое тебе наше с кисточкой, серьезно. За все твои бесплатные консультации.

Лева внимательно посмотрел ей в глаза. Это была не издевка, не шутка, не пародия. Она смотрела грустно и прямо.

– Марин, – попросил он. – Можно, я тебе не буду тоже говорить спасибо за борщ, за твою заботу и за… бесплатные консультации. Я не хочу… вот так. Я не могу Мишку бросить. Ну ты пойми меня. Сделай какое-то усилие, я не знаю. Ладно? Звони хоть иногда, рассказывай. Я буду звонить, если можно. Ну, будем как-то дальше жить… Ведь не чужие люди. Может, зайдешь еще?

– Не знаю, – сказала она. Бросила сигарету и растоптала. – Обещать не могу. Ты сейчас за мной не ходи. Погуляй тут, по родным местам.

– Понятно, – сказал Лева. – Значит, устала. Только как-то вдруг. Не уставала, не уставала – и вдруг устала… Не находишь?

– Не нахожу. Слушай, доктор, я тебя прошу, ну не надо сейчас. Мне и без этого плохо. Переживаю я из-за Мишки, неужели не понятно?

– По дурацки как-то все… – сказал Лева. – Слушай, я виноват перед тобой, я знаю. И перед Мишкой виноват. И вообще перед всеми. Перед всеми вами. Но ты дай мне время, хоть чуть-чуть. Просто полоса сейчас такая… муторная. Дай разобраться, передохнуть, очухаться, не руби сплеча.

– Ну вот видишь, доктор, – сказала Марина глухо. – Вот видишь, как получается… Ты перед всеми виноват. У тебя проблемы. У тебя полоса там какая-то… Все про тебя. Ну а мы-то с Мишкой своей жизнью жить должны. Отдельной.

– Ну почему отдельной? – завелся Лева. – Почему отдельной? Я думал, наша с тобой жизнь…

И вдруг он осекся и замолчал. Как-то поплыл, что ли. Объяснить ничего было невозможно, и изменить ничего нельзя.

– Ну что ж ты молчишь? – сказала Марина. – Что ж ты молчишь, психолог? Говори, объясняй, доказывай. Куда твое красноречие девалось? Ты же обычно так все по полочкам раскладываешь, любо-дорого слушать. А тут заткнулся на самом интересном месте. Что – наша жизнь? Ну что?

– Значит, бросаешь, – сказал Лева. – Забираешь свои игрушки, да? Ну что ж, может, тебе так будет лучше, не знаю. Но мне лучше не будет, это точно. Я к вам привык. Я без вас своей жизни не представляю.

– Ну вот, ты опять! – Марина отвернулась. – Господи. Ты к нам привык. Ты без нас своей жизни не представляешь. Господи, доктор, ну спасибо, что ты к Мишке хорошо относишься, правда вот толку нет, но это ладно, об этом потом, но ты пойми, что мне не это важно. Мне важно, как ты ко мне относишься, ну хоть сейчас ты можешь это понять?

Они замолчали, теперь уже надолго.

– Могу.

– Ну раз можешь, тогда пойми. И не мучай меня больше, ладно?

– Слушай, забыл спросить! – крикнул он ей вдогонку. – А ты почему без машины-то?

Она махнула рукой, и он понял, что опять сглупил.

Машина по-прежнему была в ремонте, и он это прекрасно знал.

Усилием воли он заставил себя не смотреть ей вслед…

Вечером ему позвонил Асланян.

– Лев Симонович? – спросил он осторожно. Голос по телефону был неожиданно бархатистый, с переливами. – Это Асланян беспокоит. Я тут разузнал кое-что. Вы ко мне завтра не сможете подойти? Часа в три. Я думаю, это для вас будет небезынтересно. Но вы не пугайтесь заранее, я вас прошу. Все будет хорошо. А то я знаю, вы слишком много переживаете… За других. А надо больше о себе подумать. В наши с вами годы уже пора. Проходили в школе теорию разумного эгоизма у Чернышевского? Вот-вот…

– Спасибо, Александр Петрович, – ответил Лева, с трудом прорвавшись сквозь этот бешеной силы позитивизм. – Спасибо, что позвонили. Я завтра буду у вас. До свиданья.

К изумлению Левы, Александр Петрович совершенно поновому организовал мизансцену во время их третьей встречи. Он сидел за столом, когда Лева вошел, встал, поздоровался за руку и снова сел за стол, пригласив Леву (указующий жест рукой) – на стул для посетителей, по другую сторону кристально чистого, гладкого, без единой бумажки стола, на котором лишь гордо возвышался выключенный компьютер.

Лева от неожиданности даже как-то не успел раздеться, только куртку расстегнул и сидел, положив кепку на колени. И на эту деликатную подробность Александр Петрович тоже гордо не обратил внимания.

– Знаете, Лев Симонович, – сказал прокуратор Асланян, проницательно взглянув Леве в глаза, – все как-то странно у нас с вами получается.

Лева похолодел.

– Нет-нет, я не в том смысле, что я вас в чем-то упрекаю или обвиняю, упаси бог… Просто странно: вы к нам не имеете никакого отношения, мы к вам не имеем никакого отношения, а связь у нас с вами, извините, получается самая тесная. Вы тут меня в такой переплет взяли, в такую, так сказать, интригу втравили, что я уж даже и не знаю, как все это расценивать…

– Извините, Александр Петрович, засранца, – только и мог сказать Лева, пытаясь сохранить равновесие перед лицом такой неожиданной психической атаки.

– Да ладно, чего уж там, – неожиданно улыбнулся Асланян. – Друг Марины – это мой друг, я вам уже имел честь это говорить… Да и потом, я же вас вижу – вы интеллигентный человек, душа нараспашку. Сейчас это большая редкость. И самое главное, – вдруг перешел он почти на шепот, – самое главное, знаете что? Что вы меня не боитесь. И не потому, что вы такой смелый. Совсем по другой причине. Потому что у вас тут нет своего интереса. В этом смысле мы с вами, Лев Симонович, практически родственные души. Вы кому-то помогаете, я кому-то помогаю… Просто так. Как честный человек. Ну вот как вы. Вот это мне важно. Вы меня понимаете?

Лева сидел ни жив ни мертв, пытаясь исторгнуть из себя хоть какой-то приличествующей положению звук.

– Александр Петрович, высоко ценю ваше доверие, – нашелся наконец Лева.

– Да, ну так вот, Лев Симонович. По существу вопроса, – сказал Асланян нервно, поглядывая в окно. – С этой вашей Катей история такая. Девочка, конечно, не в себе, но это, как говорится, чисто семейная проблема, и никого, кроме родителей, она не касается. Но… – Тут Асланян глубоко задумался, минуты на полторы, и Лева решил ему не мешать. – Но дело в том, что проблемы начались у Катиного папы, известного вам, ну как бы сказать, только с одной стороны. Со стороны личной. То есть вы знаете кое-что о его частной жизни. А мы знаем кое-что с другой стороны. Со стороны, так сказать, жизни общества и даже в какой-то степени государства. И тут у него, увы, нашлись в последнее время, как бы это поточнее выразиться, некие оппоненты. Недоброжелатели, так сказать. Эти, прямо скажем, недоброжелатели накопили на Катиного папу большой, так сказать, материал. Провели, так сказать, большую исследовательскую работу, надо отдать им должное. Да…

Пауза опять грозила затянуться.