– Ты очень устала? Может, поспишь?

– Нет, я хочу закончить с этим. Именно сейчас.

– Почему именно сейчас?

– Потому что я хочу, чтобы вы больше не приходили.

В голове у Левы что-то медленно начало проясняться.

– Постой, Кать. Ты хочешь сказать, что рассказываешь это… для того, чтобы я ушел совсем? Не вижу логики.

– А я вижу. Я хочу, чтобы вы больше не приходили. Я хочу, чтобы вы все поняли. Все, что вам надо. Ну, для вашей работы.

– При чем тут моя работа? Дело же не в моей работе. Дело в тебе.

– Мне больше не нужно помогать. Я сама себе помогу.

– Как?

– Я знаю, как. Честное слово. Все это закончится. Очень скоро. Я перестану… волноваться.

– Не понимаю.

– Вы слушать хотите?

– Да, конечно.

– Тогда слушайте и не отвлекайтесь. На чем мы остановились?

– Да я сам забыл. Ах, да. Ты сказала – мама такая. Какая?

– Мама… Мама верит. Мама верующая у нас.

– В бога?

– Нет, не в бога. Или в бога, не знаю. У нее бог знаете какой?

– Нет. Не знаю.

– Ее бог, что все будет хорошо. Она верит, что все будет хорошо. В вас верит, в папу. Во все, что может ей пообещать: все будет хорошо. А я не верю. Все будет плохо. Было плохо и будет плохо. Вот так.

– А к папе это какое отношение имеет?

– Прямое. Ну вот вы поняли хоть что-нибудь из того, что я сказала?

– Мне кажется, понял.

– Вы поняли, как я его боялась?

– Что значит – «как»?

– Физически! Я запаха его боялась. Он приходил домой, снимал ботинки, и я чувствовала запах. Мне становилось страшно.

– Ты шла к себе?

– Да, я шла к себе, вместо того чтобы выйти ему навстречу. Потом прибегала мама: Катя, что же ты ушла, что же ты не встречаешь папу? Я боялась, что он сейчас обнимет меня, поцелует.

– А он целовал каждый день?

– Почти. Я боялась его бритвы. Он брился электрической бритвой, чтобы не порезаться. Я боялась этой бритвы.

– Так, хорошо. Скажи мне, ты видела когда-нибудь, чтобы мама плакала?

– Плакала?

– Ну, ты сказала, что видела ее страх перед отцом. Ты видела когда-нибудь, чтобы она плакала? Было что-то такое?

– Много раз.

– А что были за ситуации?

– Ну, вы знаете, да, что мама долго не работала?

– Нет, не знаю.

– Ну вот, я вам рассказываю про это. Она долго не работала, сначала сидела со мной, потом не могла устроиться по специальности, потом я начала болеть ангиной, потом стали менять квартиру, я всех деталей не знаю. Она много времени сначала проводила дома. Потом-то я уже была одна, всегда. А сначала она была дома со мной целый день, лет до шести. Она все время что-то делала по дому, возилась, подметала, готовила, стирала. Сначала провожала папу на работу, потом начинала заниматься домом. И если у нее что-то не получалось, она часто плакала. Сначала тихо, потом все громче. Иногда уже просто орала. Я бегала вокруг нее и кричала: мамочка, что случилось? А она рыдала почти что в голос над какой-нибудь просыпанной солью, мукой, над разбитой чашкой, если утюг прожигал дыру в одежде, если пригорало мясо.

– Это что, было так часто?

– Да, очень часто.

– Она боялась, что отец устроит ей скандал?

– Он никогда не устраивал ей скандал! Он просто не знал ничего… Но после каждого такого случая она плакала. Очень сильно.

– Кать, а почему?

– Ну откуда ж я знаю. Потом, когда она пошла на работу, все это прекратилось, все эти истерики.

– А во время этих… истерик она злилась на тебя?

– Никогда. Она меня просто не замечала.

Она закрыла глаза.

– Кать, может, хватит на сегодня?

– Вы хотите уйти?

– Кать, – осторожно сказал Лева. – Ты хочешь, чтобы я ушел навсегда, или ты хочешь, чтобы я остался подольше? Ты давай выбирай что-нибудь одно.

– А это одно другому не противоречит, – вдруг жестко сказала она, открыв глаза, а потом снова закрыла их. – Сегодня я хочу, чтобы вы были долго. А вообще я хочу, чтобы вы ушли навсегда.

– Ладно, предположим. Значит, ты связывала ее слезы со страхом?

– Да ничего я не связывала. Просто я видела каждый день, как она чего-то боится или почему-то плачет.

– Каждый день?

– Мне так кажется. Может, это было всего несколько раз.

– Ну хорошо. А когда ты стала взрослой? Ты ее, кстати, сама не спрашивала об этом? Об этих слезах?

– Нет, не спрашивала. Я знаю, что она ответит. Что это моя больная фантазия. Я ничего не думаю. Я просто ответила на ваш вопрос. Да, она плакала, и часто. Что еще?

– А потом ваши отношения с отцом изменились?

– Да.

– В лучшую сторону?

– Да.

– То есть ты перестала его бояться?

– Ну как сказать… И перестала, и не перестала. Наверное, это он перестал… как-то так на меня смотреть. Привык, что ли. Не знаю. В общем, однажды я заметила, как он улыбается, глядя на меня. И я вдруг увидела, что он красивый. Лет в одиннадцать, наверное.

– И ты подумала: какая же я была дура!

– Нет. Ничего подобного. Я подумала, что я выросла и стала красивой. И папа обратил на меня внимание. Может, это так и есть. Может, так у всех девочек, я же не знаю. Просто они в этом не признаются. В общем, когда я так подумала, вернее, поймала этот взгляд и отметила, он вдруг стал мной интересоваться: моей учебой, моими делами. Сидел в моей комнате, рассматривал рисунки, помогал делать уроки, все такое.

– А ты его не стеснялась?

– Нет. Совершенно. Я же говорю, мы стали дружить.

– Тогда почему ты говоришь: и перестала, и не перестала бояться. Ведь перестала же совсем?

– Нет. Не совсем.

– Кать… Ты мне все рассказала?

Она посмотрела на него умоляюще.

– Давай. Давай, раз начала. Хуже будет, если мы сейчас остановимся.

– Слушайте, доктор, а я второй раз не умру от этих разговоров?

– Не будешь пить всякую гадость – не умрешь.

– Ну ладно… Нет, я не все вам рассказала. Просто я у вас такая необычная, да? Психиатрическая. У других же нет вот этого Путина, да? И с папой то же самое, история простая, но только у меня есть такая подробность. Сейчас я вам скажу, только храбрости наберусь.

Лева молчал, ожидая самого худшего.

– Просто когда я была маленькая, я его так боялась, что стала ненавидеть. И решила убить. Вот.

– Это все? – спросил Лева и вдруг расхохотался.

– А чего вы ржете? – обиделась Катя. – Да, именно это я хотела рассказать. А что смешного?

Лева никак не мог остановиться.

– Кать, извини, извини, ради бога.

– Да нет, ничего, просто странно.

– Я подумал… Сейчас ты действительно мне что-то расскажешь. Такое… ужасное.

– Так я вам и рассказываю про ужасное. Разве нет?

– Нет, Кать, ну как тебе объяснить… Ну, бывают и другие случаи.

– Какие другие?

– Ну другие. Короче, неважно.

Катя помолчала, важно глядя на него.

– Лев Симонович, я вам давно хотела это сказать. Всетаки вы сексуальный маньяк. Вы решили, что он меня изнасиловал, да?

Лева помолчал, стирая с лица глупую улыбку.

– Нет, ну это просто… Я не знаю, что это такое. Как вам вообще это в голову могло прийти? Тем более, вам же известно, что я невинна. Как младенец.

Тут Лева опять захохотал, уже от своей глупости, и Катя вместе с ним тоже начала улыбаться.

– Нет, ну понимаешь, Кать, ты так долго к этому шла, ну ведь бывают такие вещи, и это действительно очень тяжелая травма, на всю жизнь практически…

– Нет, Лев Симонович, вы все-таки меня послушайте, – вдруг серьезно сказала Катя. – Все это, конечно, очень смешно, но вы сами подумайте, я ведь была маленькая девочка, ну лет семь-восемь, и я хотела убить своего отца! Неужели это для вас ерунда?

– Нет, не ерунда. Давай, рассказывай. Чем хотела убить? Из пистолета?

– Вы что, мне не верите? – спросила Катя после некоторой паузы. – Тогда я лучше не буду рассказывать…

– Извини, Кать, – сказал Лева. – Что-то со мной сегодня… не то. Просто это действительно очень странно, то, что ты говоришь. А я еще не пришел в себя после… путешествия.