Была у "Освага" и другая, более темная сторона деятельности - так называемая "информация вверх", составление секретных сводок, касающихся деятельности политических партий, организаций и отдельных лиц. Наиболее секретные из этих сводок в числе двух экземпляров представлялись лишь председателю Особого Совещания и самому Главнокомандующему. В них давались сведения о деятельности самых ближайших к генералу Деникину лиц.
В обществе и в армии отношение к "Освагу" было весьма недружелюбное. В армии этому много способствовало назначение помощником начальника отдела пропаганды профессора К. Н. Соколова небезызвестного полковника Энгельгардта, бывшего в первые дни смуты комендантом Петрограда.
Не получая удовлетворительного ответа из ставки, я решил лично проехать в Новочеркасск повидать Донского атамана генерала Богаевского и путем личных переговоров разрешить совместно с ним ряд вопросов. Генерал Богаевский только что перенес сыпной тиф и принял меня, лежа в кровати. Мягкий и весьма доброжелательный человек, генерал Богаевский, с которым я был знаком еще по службе в гвардии, охотно пошел мне навстречу и обещал дать представителям донской власти на местах необходимые указания для согласования нашей работы. В Новочеркасске я виделся также с выехавшим меня встретить на вокзал начальником штаба Донской армии генералом Келчевским. Генерала Кельчевского я знал еще по академии Генерального штаба, где он состоял во время прохождения мной курса курсовым штаб-офицером; впоследствии встречался я с ним в Каменце и в Черновицах в бытность его генерал-квартирмейстером IХ-ой армии генерала Лечицкого.
Талантливый офицер Генерального штаба, он заслуженно выдвинулся в период Великой войны; нравственный облик его был незавидный. Я выехал из Новочеркасска вечером и на вокзале в Ростове узнал, что через семь минут по приходе моего поезда был взорван ближайший к Новочеркасску мост. Господь хранил меня и злоумышленникам не удался их замысел.
С целью облегчения положения частей генерала Май-Маевского, я приказал генералу Шкуро ударить в тыл действующих против добровольцев частям красных. Генерал Шкуро удачно выполнил задачу, оттянув против себя часть неприятельских сил и временно облегчив положение добровольцев. Одновременно перешли в наступление своим левым флангом и донцы. Левофланговая донская дивизия генерала Калинина нанесла красным ряд жестоких поражений и овладела городом Луганском, угрожая противнику дальнейшим продвижением на запад. Для парирования успеха донцов красные вынуждены были оттянуть с фронта моей армии часть резервов и истекавшие кровью добровольцы получили возможность передохнуть.
С целью ознакомления на местах с нуждами войск и возможностью помочь нам военным снабжением прибыл из Англии генерал Бригго. Генерал произвел на меня самое лучшее впечатление умного и дельного человека. С большим вниманием и знанием дела выслушал он доклады начальника снабжения и начальника артиллерии и обещал всемерное содействие к облегчению наших нужд. Я чествовал его обедом в штабе, после чего мы присутствовали на скачках местного скакового общества. После скачек донской коннозаводчик Пишванов подвел мне коня своего завода, в этот же день выигравшего скачку, - чистокровного гнедого трехлетнего жеребца "Гарема", сына дербиста "Гамураби". Вечером я устроил у себя в честь английской миссии кавказский вечер с лезгинкой и песнями. На другой день мы ездили в Таганрог с генералом Бриггсом осматривать недавно пущенный в ход Русско-Балтийский завод, где производилась выделка орудийных снарядов и ружейных патронов.
Я все еще не оправился после перенесенной болезни, чувствовал себя слабым, ноги отекали. Доктора настаивали на необходимости покоя, однако об этом нечего было и думать. Дел было столько, что я едва успевал найти время пообедать. Ежедневно осаждало меня бесконечное количество всякого рода просителей, надеющихся у меня добиться разрешения вопросов, которые оказывались бессильными разрешить представители местной администрации.
Упорные бои на Маныче продолжались. Противник продолжал удерживать главнейшие переправы у станицы Великокняжеской. Дважды переправляющаяся восточнее Великокняжеской на правый берег реки ударная группа генерала Шатилова оба раза, после первоначальных успехов, вынуждена была с большими потерями вновь отходить за реку. Вязкое русло Маныча не позволяло переправить вброд артиллерию, чем главным образом и объяснялся наш неуспех. Донцы, заняв Луганск, далее не продвигались. На фронте Добровольческого корпуса противник вновь стал наседать.
Я получил телеграмму о прибытии генерала Деникина в Ростов, где на вокзале должно было состояться совещание с командующими армиями. Из Новочеркасска был вызван командующий Донской армией генерал Сидорин. Последний несколько запоздал.
Поезд Главнокомандующего прибыл раньше. Генерал Деникин был озабочен общим положением на фронте. Он настаивал на энергичных действиях донцов, долженствующих, приковав к себе противника, облегчить тяжелое положение моей армии. С заметным раздражением говорил Главнокомандующий о нежелании донского командования сообразовать свои действия с общим положением, об "интригах в Новочеркасске"; виновником последних он называл генерала Келчевского. Упомянув о том, что вследствие создавшейся обстановки он вынужден был сосредоточить на Манычском фронте значительное число сил, генерал Деникин высказал предположение, что "по завершении манычской операции" явится, вероятно, необходимость группу генерала Улагая, оперирующего в районе Св. Креста, и войска манычской группы объединить в отдельную армию. При этом Главнокомандующий спросил меня, согласился ли бы я стать во главе этой армии. Я ответил согласием, добавив, что по-прежнему придаю Царицынскому направлению первенствующее значение. К тому же новая армия будет состоять главным образом из родных мне частей, коими командовал я во время кавказской операции. Вскоре прибыл поезд командующего Донской армией генерала Сидорина. Последнего я знал еще по академии Генерального штаба, курс которой мы проходили одновременно. Сидорин был весьма неглупый, способный и знающий офицер. Как командующий армией он был вполне на высоте своего положения.
