… «Ты ведь тоже мертва, Падме… Почему Энекин не может быть мёртв в той же степени, что и ты? Маска? А почему ты почти не поднимаешь вуали?»
В который раз проходил голографический Император, гордо неся свою мантию Властелина Мира. Человек, идущий рядом с ним, в который раз поднимается по ступеням, ведущим к трону Галактики...
Почему эта запись почти годичной давности не попала ей в руки ранее? Сначала она не могла интересоваться вообще ничем. Выжила только ради детей. Стоило ей закрыть глаза, и она вновь видела пылающие недра Мустафара за мгновение до того поглотившие её любимого.
«Нет… Это невозможно. Невозможно выжить в аду…»
И она вновь жала на кнопку повтора…
Потом началась борьба за жизни детей. Врачам щедро платили за молчание. О том, что у Леи есть брат-близнец в доме Бэйла, знали только три человека: сама Падме, сенатор Органа и джедай Кеноби. Благо дом был большой и затеряться в нём было не сложно. Малыши, родившиеся много раньше срока, медленно, но верно выкарабкивались, становясь всё горластее и проворней. Падме ни на минуту не оставляла близнецов. Галактика, Сенат, любые проблемы, не касающиеся напрямую её детей, перестали её интересовать… А Кеноби и Органа мрачнели – скрывать троих Скайуокеров в одном месте становилось всё опаснее. И, хотя охота на джедаев постепенно теряла свою популярность, мужчины всё чаще запирались в кабинете Бэйла и о чём-то подолгу беседовали.
Потом пришёл день, когда ей сообщили, что близнецов необходимо разлучить. Для их же блага. Было сказано много слов. О Силе, ситхах, Императоре и Тёмной Стороне, погубившей их отца…
«Дети сполна унаследовали его способности, - говорил Кеноби . –Они – реальная угроза власти Императора и наше будущее оружие».
«Так вот оно что, - отвечала она. – Мои дети – ваше оружие. Я знаю, что Император не раздумывая уничтожит их, но ведь и вы не раздумывая уничтожили их отца…» .
Она помнит как съёжился, посерел тогда Кеноби под её взглядом:
«Он не оставил нам выбора».
«Которого у него никогда не было!.. – она взяла сына на руки. Люк смотрел на неё глазами Энекина Скайуокера. Смотрел молча и спокойно, как будто понимал, что решается его судьба. И от этого совершенно не детского взгляда ещё более тяжело и неспокойно становилось у неё на сердце. - И у меня тоже нет выбора».
Как мать, она не могла позволить злу коснуться её малышей. Пусть ценой собственного спокойствия, пусть даже ценой собственной жизни, но дети джедая Скайуокера должны жить. А она будет жить памятью о них.
Как сенатор Республики она не могла сдаться, вычеркнуть, вырвать с корнем вросшие в её натуру понятия о долге и чести. Она должна выполнить свой долг. До конца. Долг гражданский и материнский, и долг памяти Энекина.
Ей всё равно, что говорит Кеноби…
Ей всё равно, что говорит Бэйл…
Не верю…
Потому что «Люк – означает Свет».
Она никогда и никому не говорила об этом. Эни не вернёшь. И его слова – только для неё. В ней они и останутся…
У неё не было выбора. Она даже заплакать толком не могла, когда увозили её сына.
«Только не плачь, Падме, только не плачь… Не время для слёз».
Они шли в ангар, где для Кеноби и Люка был приготовлен крошечный транспорт. Органа нёс вещи – Оби-Вана нагрузили всем необходимым так, что в тесной кабине едва нашлось место для пилота и маленького пассажира. Она – закутанного в одеяло спящего Люка, одна в тумане своего горя.
Она сделала всё, что могла. Оставалось лишь надеяться… На что?
Кеноби по крылу спустился ей навстречу. Протянул руки.
«Вы страшный человек, джедай Кеноби. Сначала вы отнимаете у меня мужа, теперь сына…»
«Простите меня, Падме. Ради Силы, простите…»
В ответ на тихий, виноватый голос рыцаря она вдруг разрыдалась:
«Нет, не могу… Не отдам!»
Прижала к себе сына так, что тот пискнул, а потом заревел в голос.
«Забирайте мальчишку, Кеноби!»
Это Бэйл. Её, цепляющуюся за детское одеяльце, оторвали от сына, потащили прочь. Как тогда, на Мустафаре…
«Лю...» - она не успела крикнуть, крепкая ладонь Органы зажала ей рот.
И вот уже рвётся пламя из раструбов двигателей, щёлкнул, потерянно и безнадёжно, фонарь кабины и не слышно уже надрывного детского плача. Бэйл, наконец, отпустил её, и она побежала вслед за взмывшим в звёздно-тёмное небо истребителем, в последний раз взмахнула рукой, глядя на расплывающиеся перед глазами яркие точки. Звёзды… Вот, что ей сейчас нужно…
И она закрыла глаза, без сил рухнув на колени, словно возвращаясь в далёкое детство, когда обращаясь со своими бедами и горестями к безымянному кому-то, живущему среди сияния созвездий, получала помощь и защиту. Теперь он обрёл имя.
«Если ты меня видишь… Если ты меня слышишь… Помоги ему, прошу тебя. Защити и сохрани, огради от бед… Где бы ты ни был… Энекин!!!»
Да, теперь было имя. Дарт Вейдер, Лорд Ситхов. И с этим знанием ей предстояло жить...
* * * * *
В дверь постучали. Сначала негромко. Потом кто-то нетерпеливо забарабанил вновь. Ругаясь сквозь зубы и пытаясь на ходу попасть в рукав халата, Органа распахнул дверь, собираясь высказать позднему визитёру всё, что он думает о последнем, но на пороге, устало прислонившись щекой к дверному косяку, стояла Падме.
Падме? Какой приятный сюрприз! Чем обязан?
Он глянул на неё быстро и оценивающе – тает на глазах. Впрочем, ничего нового…
Бэйл, почему ты мне не сказал?
О, а вот это что-то новенькое! С места в карьер? Хотя это как раз таки как всегда, но вот сама постановка вопроса… Органа скептически задрал бровь:
Не сказал ЧТО?.. Подожди, Падме, зайди…
Убедившись, что в коридоре нет ни слуг, ни дроидов, альдераанец заблокировал дверь.
Ну что ж, я тебя внимательно слушаю.
Следующие слова повергли вице-короля Альдераана в состояние шока:
Бэйл, я знаю, что Энекин жив. И… я возвращаюсь на Корускант!
Органа молчал довольно продолжительное время. Потом, справившись, наконец, с рукавом и тяжело вздохнув, опустился в кресло, кивком головы пригласив женщину сделать то же самое.
