Могу я увидеть эти записи?
Органа картинно развёл руками, не спеша, затушил окурок и направился к противоположной стене. Открыл сейф, достал небольшой диск, молча протянул его Оби-Вану, кивнув на компьютерный терминал.
Лучше бы ему было этого не видеть. Мелькание сейбера во тьме храмовых коридоров, полные ужаса глаза маленького падавана Ордена, и следом – белая броня штурмовой роты, отблески выстрелов на доспехах… Мгновенное озарение родилось и лопнуло, подобно болотному пузырю, вырвавшись всхлипом: «Дуку сказал правду…». По-видимому, он произнёс это вслух, потому что тут уже Органа удивлённо вскинул брови:
Что?
Кеноби решительно встал:
Бэйл, у вас есть какой-нибудь транспорт?
Найду. Куда вы так спешите, мой друг? На тот свет?
Его необходимо остановить.
Кого?
Моего… ученика... Энекина… - Оби-Ван вновь опустился в кресло.
«Энекин… Как ты мог, Энекин?! Какое же чудовище мы вырастили себе на погибель?.. Видит Сила, мальчик, я не хотел этому верить… не хотел…Я не хочу этому верить!!!»
Будете мстить за резню в Храме, учитель-джедай?
Джедай? Нет, сенатор… Хочу посмотреть ему в глаза…
Глава XI. Не рыдай мене…
Ты меня на рассвете разбудишь,
Проводить не обутая выйдешь,
Ты меня никогда не забудешь,
Ты меня никогда не увидишь…
Не мигают, слезятся от ветра
Безнадежные карие вишни
Возвращаться плохая примета –
Я тебя никогда не увижу…
А. Вознесенский. Юнона и Авось.
Мааа-мааа!
Маленькая девочка, быстро-быстро перебирая босыми ножками, бежала ей навстречу. Падме оглянулась на окна. Нет, никого нет, ей показалось… Никто не отходил от окна в тот самый миг, как она обернулась. Ей показалось… Дочь неслась к ней, что-то сжимая в пухлой детской ручонке.
Смотри, ма!
На этот раз не повезло обычному дождевому червю. Малышка сияла, воодушевлённая новой находкой, находка же тщетно пыталась спастись бегством.
Маленькая, я не твоя ма. Надо говорить ня-ня.
Лея упрямо тряхнула каштановыми кудрями и безапелляционно заявила:
Нет, ма!
Малыш… - Падме наткнулась на укоризненный взгляд дочери и обиженно надутые щёки.
Зачем ты… - Лея замолчала, подбирая потерявшееся вдруг слово.
Слова для юной альдераанской принцессы двух лет от роду также были находками – каждый день новыми. Но слово, нужное ей сейчас, никак не хотело проворачиваться на непослушном языке, хотя рассказать хотелось так много и так сразу. Например, о том, что ма почему-то не хочет, чтобы она, Лея, называла её «ма». Вернее, не «не хочет», а боится чего-то непонятного и далёкого, на вроде того, как Лея боится темноты под лестницей… О том, что серая кошка тёти Руж опять хотела поцарапать Лею, когда девочка тащила в свой уголок пушистого кошкиного ребятёнка… И о том, что сегодня ночью ма опять плакала. Но не так, как плачет Лея, поскользнувшись на мокром песке садовых дорожек и проехавшись по нему коленками – для начала взревёт, как детёныш банты, в четыре ручья, а потом, повизгивая, ожидает, когда подбежит мать или подковыляет охающий и смешно всплёскивающий золочёными руками ТриПиО. Ма обычно плакала тихо, уткнувшись в подушку, думая, что она, Лея, спит и ничего не слышит… Слово так и не нашлось. Поэтому девочка просто кинула «находку» в подол платья ма и умчалась опять, на бегу тараторя как заведённая:
Ма-ма-ма-ма…
Падме бессильно уронила руки на юбку. Упасть бы на мокрую после тёплого летнего дождя траву и завыть. От бессилия, от постоянно грызущей тоски, оттого что кто-то так уверенно и безжалостно перекроил её мир.
Энекин… - против воли имя сорвалось с её губ…
* * * * *
Энекин! – Падме вдруг стало страшно. – Энекин! – позвала она вновь в густую, жаркую, словно удушающую темноту. Тишина. И от этой тишины нельзя было спрятаться или убежать. Она была вечна и беспощадна.
Эни!!!
Черные стены пещеры внезапно показались женщине стенками темного колодца, стремительно уходящими вверх. Падме падала, падала, падала…
Кто-то легонько потряс Падме за плечи, вырывая из сетей сна, и мягким осторожным движением заставил её сесть.
Шшш… ну что ты, родная… я здесь… я рядом…
Она вдруг обнаружила, что судорожно сжимает в руках рубашку Энекина.
Эни…- Падме всхлипнула, успокаиваясь. – Это ты?
Тревожные огоньки в глазах Энекина сменились весёлыми бесенятами, и муж со всей серьёзностью заявил:
Нет, малыш, это не я. Это моя голограмма.
Падме сквозь слёзы прыснула от смеха, уткнувшись носом в Скайуокера. Кто-то из близнецов двинул ножкой.
Эни?
Да.
Как мы их назовём?
Энекин бережно опустил её на подушку, поправив лёгкое покрывало.
Люк и …
Падме перебила мужа:
Люк? Никогда не слышала такого имени. Оно что-нибудь значит?
Энекин на мгновение отвёл взгляд. Темнота за окном рассеялась – из-за облаков вышла одна из лун, и сад в лучах ночного светила приобрёл тот волшебно-уютный вид, какой бывает безветренной летней ночью.
Свет… Люк – означает «свет».
«Что ж, хорошее имя для сына воина Света… Энекин верен себе. Впрочем, как всегда…» Падме улыбнулась и взяла мужа за руку.
Люк и…?
Скайуокер замер, словно прислушиваясь к чему-то, чего не слышала Падме, и вновь поднял глаза на жену. На этот раз взгляд был несколько растерянным. Он пожал плечами и, улыбнувшись ей в ответ, произнёс:
По-моему, она хочет, чтобы... чтобы её мама сама выбрала для неё имя.
Она? Хочет? Энекин… - от удивления Падме подскочила, вызвав целую бурю эмоций в рядах близнецов. – Ой!
А ты не скачи, как шаак! – муж, смеясь, опрокинулся навзничь, потянув за собой госпожу сенаторшу.
Ктооо? – возмущению Падме не было предела.
Я люблю тебя…
Он опять застал её врасплох. Только что Энекин откровенно дурачился, а сейчас он уже собран и серьёзен. О, Сила! И откуда отблеск беды в этих синих бездонных глазах? Падме порывисто обняла мужа.
Энекин, что с нами будет?
