Возмущение стремительно нарастало. Нет, ну вы только подумайте: на стоянке труп, а никто и ухом не ведет! Да, уже темно, но стоянку освещают огромные натриевые фонари, и я лежу на самом виду, а не где-нибудь между машинами. Открыв глаза, я попыталась выяснить, где именно меня угораздило улечься.

Перед глазами все расплывалось, я видела только черные тени и светлые пятна. Машинально я попробовала протереть глаза и обнаружила, что руки не желают слушаться меня. Они шевелились, но как-то нехотя и неуверенно – в таком состоянии лучше было не лезть пальцами в глаза. Мне и без слепоты на сегодня хватит травм.

Все ясно: где я нахожусь, неизвестно. Но наверняка где-то в ряду машин, ближайших к зданию торгового центра, где меня обязательно заметят. Когда-нибудь.

Откуда-то донесся шум заведенного двигателя. Если это двигатель не той машины, которая чуть не раздавила меня, – хорошо, но водителю любой другой машины пришлось бы по пути к ней перешагивать через меня, так что этот сценарий маловероятен. С другой стороны, мне самой случалось так спешить, что я перешагнула бы даже через труп, подумав мельком: «Не до него сейчас».

Вот еще одна причина для беспокойства: а вдруг меня найдет тот, кто ужасно спешит, совсем как я?

Интересно, есть ли статистические данные о том, сколько человек может пролежать посреди стоянки, прежде чем его заметят? А если первыми меня найдут муравьи и другие кусачие твари? Фу! Я же вся в крови. Наверное, всякая ползучая мерзость уже унюхала ее и теперь торопится на пиршество.

Эта мысль вызвала у меня такое отвращение, что я мигом вскочила бы, если бы не раскалывающаяся от боли голова. Терпеть не могу насекомых. Не то чтобы боюсь, просто они слишком назойливые и противные, так что лучше бы они ко мне не приближались.

Если вдуматься, стоянка – отвратительное место. Невоспитанные и неухоженные люди вечно плюют здесь на асфальт, а иногда не просто плюют, но и харкают. Даже ближайший тротуар замусорен всякой дрянью, в том числе и… ну да, мусором.

Боже, надо обязательно встать, пока я не подцепила какую-нибудь пакость. Помощи ждать неоткуда, а мне она нужна в самом ближайшем времени, точнее – сейчас же. Придется спасаться самой. Надо найти сумочку, откопать в ней мобильник – надеюсь, чертова штуковина еще работает, что она не разбилась от удара об асфальт и батарейка в ней не разрядилась, потому что сейчас мне некогда искать новую, – и набрать 911. А еще неплохо бы сесть, оторваться от грязного тротуара, иначе мое психическое состояние скоро будет под стать физическому.

На счет три, сказала я сама себе, досчитаю и сяду. Один. Два. Три. Ничего не произошло. Разум понимал приказ, а тело не желало выполнять его. Одну попытку сесть оно уже пережило и повторять не стремилось.

Это разозлило меня – еще сильнее, чем то, что меня никто не замечал. Нет, не так. Лежать на асфальте незамеченной было досадно. Если бы мне пришлось составлять рейтинг причин, вызывающих у меня злость, с десятью баллами лидировала бы очередная – уже которая по счету! – попытка прикончить меня. Всеобщее равнодушие потянуло бы на девятку. А непослушное тело – от силы на пятерку.

Но не зря все школьные годы я была звездой команды поддержки. Я приучила тело к боли, и оно почти всегда повиновалось мне. А теперь вдруг забастовало, хотя ставка выше, чем когда-либо, да и кульбитов от него не требуется. Да в таких условиях ему вообще полагается зависнуть в воздухе! Мне вдруг показалось, что по лицу что-то ползает. Все ясно, надо подниматься. И позвать на помощь.

Наверное, я просто переоценила свои возможности. Сесть одним движением было выше моих сил, а паника уже улеглась, поэтому не подгоняла меня. Попробую лучше еще раз пошевелить рукой.

На этот раз у меня все получилось. Правая рука болела, но выполнила то, что требовал мозг, а именно – с трудом (не трудолюбиво, а неуклюже) приблизилась к моему лицу и смахнула то, что ползало по нему.

Я ожидала нащупать на лице жука. Или даже гигантского паука. Но пальцы коснулись чего-то мокрого и липкого.

Все ясно, я истекаю кровью. Не понимаю только, чему я удивилась. Наверное, не самому факту, а тому, что кровь течет по лицу или голове. А-а, вот в чем дело: я ударилась головой, отсюда и боль и тошнота, которые могут означать только сотрясение. Час от часу не легче, как сказал кто-то, не помню по какому случаю. Если у меня раны на лице, их же придется зашивать. Значит, на свадьбе я буду похожа на невесту Франкенштейна.

Очередное открытие я оценила по шкале злости в семь баллов. Или даже в восемь. Все мои планы насчет Уайатта рухнули: если все лицо у меня будет в швах, а тело в ссадинах, как же мне распалить в нем страсть?

Хорошо еще, сейчас его нет рядом. Он присутствовал при двух предыдущих покушениях и повел себя достойно, с какой стороны ни глянь. Как коп, он разозлился. Как мужчина, пришел в ярость. Как мужчина, любящий меня, перепугался. Само собой, чтобы скрыть это, он вел себя еще надменнее и деспотичнее, чем обычно, а поскольку он и в обычных обстоятельствах не слишком покладист и доброжелателен, можете себе представить, каким невыносимым он стал. Если бы я к тому времени не влюбилась в него, пришлось бы его пристукнуть.

От мыслей об Уайатте сил у меня не прибавилось. Отряхнуть лицо я все-таки сумела, пришло время вставать. Боль усиливалась, но я решительно взяла себя в руки.

Я лежала на левом боку, придавив телом левую руку. Правой ладонью я уперлась в асфальт почти на уровне плеча и неуклюже приподнялась на левом локте. Потом помедлила, борясь с тошнотой и страшным грохотом в голове. Дождусь, когда неприятные ощущения немного утихнут, и обязательно сяду.

Отлично. Ничего у меня не сломано. Я точно знала это, потому что ломать кости мне уже случалось. У меня полно ушибов, ссадин, царапин и в придачу сотрясение, но переломов нет. Если бы я опасалась за свою жизнь, то могла бы вскочить и помчаться прочь, но мерзавец, который чуть не сбил меня, наверняка уже укатил выплескивать агрессию куда-нибудь на дорогу. Спасаться бегством было незачем, поэтому я села и вытерла подолом блузки кровь со лба, заливающую глаза. Потом принялась убеждать себя, что моя голова не треснет и не взорвется, а ощущения, несмотря на всю правдоподобность, обманывают меня.

Когда перед глазами немного прояснилось, я отыскала сумочку. Она болталась на правом локте, перепутавшись с пакетами, которые и потащила за собой. Скрутившиеся ремешки мешали мне двигать рукой, некоторые пакеты я придавила ногами. Ну и ну! Покупки уберегли мою кожу от лишних царапин. Я восприняла это как знак, что сегодня ходить по магазинам мне сам Бог велел.

Утешаясь мыслями о духовном, я неловко порылась в сумочке, нашла телефон и открыла его. К счастью, экранчик осветился, и я набрала 911. Мне уже доводилось звонить по этому номеру, когда убили Николь Гудвин, а я думала, что стреляют в меня, потому я знала, что сейчас услышу. Когда бесстрастный голос поинтересовался, что со мной стряслось, мой ответ уже был готов:

– У меня травмы. Я на стоянке у торгового центра…

И я назвала торговый центр, магазин и даже вход, возле которого лежала – точнее, уже сидела.

– Какого рода травмы? – продолжал расспрашивать голос все так же равнодушно, без тени сочувствия или спешки. Похоже, оператор рассудил, что травмы пустяковые, ведь я как-то сумела до него дозвониться, и был прав.

– Ушиб головы и, кажется, сотрясение. А еще синяки, ссадины, царапины по всему телу. Меня пытались сбить. Но она уже уехала.

– Семейная ссора?

– Нет, я натуралка.

– Что, мэм? – Голос оператора впервые приобрел хоть какую-то эмоциональную окраску. Увы, этой эмоцией была растерянность.

– Я сказала «она уехала», а вы спросили, была ли это семейная ссора, поэтому я сообщила о своей гетеросексуальной ориентации, – терпеливо растолковала я, демонстрируя чудеса выдержки: не каждому дано сохранять спокойствие, сидя в крови на заплеванном тротуаре. Я изо всех сил пыталась не злиться на моих возможных спасителей. «Возможных» потому, что спасения пока не предвиделось.