– Во-во! – радостно подхватил Лейна. – Корова толст… Ой! – Она испуганно зажала рот ладонью.

Барон рассмеялся. Ущипнул девушку за щеку.

– Не бойся. Я никому не скажу. Значит, супругу его светлость не любит. Терпит просто. Так?

Лейна кивнула.

– А сына?

– Тоже не любит! – уверенно произнесла девица.

– Не может быть! Наследник как-никак!

– Триединым клянусь!

– Да нет, не верю, – Фальм покачал головой. – Быть того не может.

– А вот и может!

– Нет, не может!

– Может, может, господин! Он с ним что ни день, то разговаривает, учит, видать, управлять! А не улыбнется никогда. И глаза пустые, холодные! Я все вижу!

– Вот оно как… – Барон задумчиво расправил ус.

– Да вот так уж! – решила, наверное, добить его служанка. – Он с ним как с вещью… Как плотник с топором. Бережет, холит, а любовь… Любви-то и нету!

– Бережет, но не любит, говоришь?

– Да! И жену только терпит, иначе спровадил бы куда подальше!

– Да? Ну, спасибо, Лейна. – Фальм улыбнулся, выудил из висящего на поясе кошелька монетку. – Держи. Помогла ты мне. Спасибо!

Девушка зарделась пуще прежнего. Быстро прибрала оставшиеся осколки и убежала, не забыв плотно притворить дверь.

Барон вернулся к увешанной оружием стене. Вид остро отточенной стали успокаивал его, настраивал на размышления. Гость графа чувствовал, что нашел конец ниточки. Теперь остается не торопясь, вдумчиво и осторожно потянуть ее, и размотается весь клубочек, именуемый его светлостью ландграфом Медренским. Реши загадку, господин барон, и гостеприимный хозяин у тебя в руках.

Шагая след в след за Цветочком по едва приметной тропке вдоль берега Ивицы, Антоло не переставал себя корить. И кто его тянул за язык? Сидел, никого не трогал, даже с жизнью в банде Кулака начал уже, вроде бы, обвыкаться. И тут на тебе! Задание! И обиднее всего, что получается – сам напросился. Как говорят? Кто придумал, тот и выполняет. Неписаное армейское правило. Тут даже «Уложение Альберигго» читать не нужно, будь оно тоже неладно!

В тот вечер ничто не предвещало беды. Сытный ужин – каша с кусками баранины – располагал к неторопливой беседе у костра. Желтые и оранжевые блики скользили по лицам людей, собравшихся в кружок. Почему-то так повелось, что наемники, выжившие после похода к замку ландграфа Медренского, держались вместе. Совместно перенесенные испытания, пролитая кровь сближают сильнее клятв.

Кондотьер сидел туча тучей. Такие плюхи от судьбы он получал нечасто. Воспоминание о проваленном задании жгло и терзало душу. Масла в огонь подлил и генерал Риттельн дель Овилл, появившийся третьего дня у стен Медрена с подкреплением. Обычно сдержанный генерал словно сорвался с цепи. Орал, стучал ногами. Ростом он не вышел – едва-едва макушка возвышалась над плечом Кулака, а потому необходимость выговаривать нерадивому служаке, задрав голову, злила его еще больше. От рассказа о предательстве Черепа он отмахнулся. Зато напомнил об оплате по договору с самим Кулаком, пообещал задержать очередное жалованье, если Медренский будет продолжать топтать эту землю. На резонное замечание кондотьера, что уничтожить ландграфа, скрывающегося в осажденном городе в окружении верных слуг и преданных солдат, попросту невозможно, генерал ответил, что ему все равно. Что он дал задание и рассчитывает на его успешное выполнение, а никаких доводов слушать не хочет. И вообще, тот, кто хочет сделать работу, ищет способы решения, а кто не хочет – придумывает причины, чтобы отлынивать.

Кондотьер вернулся злой, как цепной кот. Полдня сидел, не отвечая на вопросы. К вечеру отошел, но по всему было видно: способа лишить жизни Медренского с тем, чтобы заслужить прощение его превосходительства, он до сих пор не нашел.

Чтобы не злить лишний раз командира, собравшиеся у костра старались пореже упоминать имя ландграфа, а разговор вели все больше о дневном штурме крепости. Собственно, не штурм, а так, разведка боем. Генерал дель Овилл был известен как опытный тактик, очертя голову на приступ не полез бы никогда. Даже имея шестикратное преимущество в числе солдат.

Медрен оказался крепким орешком.

Во-первых, довольно высокий холм, на котором стоял город, затруднял атаку – вверх по склону долго не побегаешь, да и целиться снизу вверх тяжелее, чем со стен.

Во-вторых, в городе к осаде готовились давно и тщательно. Просто удивительно, если знаешь обычаи и повадки тельбийского дворянства. Обычно они начинали шевелиться лишь когда жареный петух клевал в задницу. Но местный ландграф был не из таких. Стены крепости, по здешнему обыкновению деревянные, возвышались почти на десять локтей. Рва внизу не вырыли, зато наделали множество скрытых до поры до времени ловушек – ям с вбитыми в дно острыми кольями, просто коротких канавок: влетев в такую с разбега, солдат запросто ломал лодыжку.

В-третьих, отчаянная решимость защитников города. Медренцы бились насмерть. Не щадили себя, но и врагов в плен не брали. Очень странно, если учесть, что армия Сасандры никогда особой жестокостью не отличалась. Даже в стародавние времена зверства в захваченных городах у имперцев были не в чести. Ну, разграбить винные склады… Ну, изнасиловать десяток мещанок… Разве это такой великий грех? Ведь в задачу армии прежде всего входило не истребление завоеванного народа, а присоединение его к империи. Побежденных следовало убедить, что жизнь в Сасандре лучше, чем в их необразованной провинции или захолустном королевстве.

Та же участь ждала и Медрен. Если бы защитники сложили оружие без боя, то даже стражники остались бы на своих местах, не говоря уже о купцах, ремесленниках, крестьянах. Даже ландграф мог сохранить свою власть, присягнув вице-королю новой провинции Сасандры. Но он почему-то не захотел. Оказал сопротивление, а с ним вместе восстали против «захватчиков» и жители города. Да, именно… Горожане сражались на стенах наравне с латниками и стражей.

Даже умудренные жизнью наемники – Кулак, Почечуй, Мудрец, повидавшие не один десяток войн, – недоумевали: откуда такое рвение? Обыватели не слишком стремятся отдать жизнь за графа, барона, герцога. Рассуждают приблизительно так: хватит с них и серебра, которое мы отдаем на множество податей и поборов, а уж наша жизнь – это наша неприкосновенная собственность.

Как бы то ни было, третий пехотный полк «Непобедимой» армии, брошенный генералом на приступ, ничего не добился. Да, подступили вплотную к стенам, кое-где приставили лестницы, попытались вскарабкаться. На головы осаждающих полетели камни, бревна, арбалетные болты. Полился кипяток. Облепившие стены изнутри графские латники и ополченцы вовсю тыкали гизармами и алебардами взбирающихся солдат, отталкивали лестницы.

Лейтенанты и капитаны получили четкие указания – отступать, если придется туго. Сказано – сделано. Третий полк оттянулся в траншеи, которыми уже окопали весь Медренский холм. Командиры подсчитали потери, оказавшиеся смехотворными – пятеро убитых и три десятка раненых, и стали обдумывать дальнейшие действия. Решением, которое напрашивалось само собой, было забросать непокорный город камнями из требушетов, найти и перерезать водоводы, соединяющие колодцы Медрена с рекой, подвести к воротам и стенам тараны и осадные башни. Вроде бы, не самый глупый план – дерева в округе с избытком, осадные орудия смастерить можно запросто. Только одна беда: изготовить хорошую баллисту или требушет – это не табуретку сколотить. Тут требуется и умение, и инструменты, и время.

А генералу дель Овиллу нужна была быстрая победа. Любой ценой. Он так и заявил на общем сборе командиров, куда, кроме полковников и капитанов, пригласили и всех кондотьеров, продавших армии Сасандры свои мечи и свои знания.

– Он какой-то не такой… – задумчиво потер бороду Кулак, глядя в огонь. – Приходилось мне сталкиваться с дель Овиллом. Умный мужик. Въедливый, каждую мелочь выяснить норовит и для дела использовать. Каждый шаг продумывает. А тут ревет, словно кот по весне, ногами топочет. Выньте мне Медрен да положьте… Будто подменили!