— Потом. С губ на ухо… А теперь надо кормилицу искать. Слушай, Анна, по хуторам младенцы часто мрут?

Знания о средних веках подсказывали, что часто. Но валлийцы были весьма здоровым народом.

— Бывает… А ещё, сама знаешь, маленьких крадут. Иной раз не возвращают даже после того, как подменыша узнают… Конечно, если рядом приличные тилвит тег живут, ещё можно как-то договориться. Но именно здесь крепость Гвина неподалёку, и все холмы у ней в подчинении. Подменыша можно даже убить, да без толку, своего не вернёшь. А молоко остаётся. Бывает, озёрные шалят, пацанов крадут… У них своих мало. Но это редко. Поход окончен. Поездим, поспрашиваем. Такие вести расходятся… — Анна смерила взглядом «фэйри», — Ступай к своим.

Наклонилась, прошептала в ухо:

— Этой, мы, пожалуй, казнь отложим. Пока другую кормилицу не найдём. Многие у фэйри по такому делу прирабатывают. А уж коли не в холм, да за те же деньги, да к сыну самой Немайн… Любая охотно пойдёт. Хоть какая благородная.

Судебное заседание ожидалось очень коротким.

Роли были уже распределены. Судья — сэр Эдгар. Для пущей важности поднялся в седло. Представители кланов. От Вилис-Кэдманов — Анна. Никто из своих возразить не посмел. Викарий — юрист-консультант, а заодно — секретарь суда. Разложил письменные принадлежности — перья, чернильницу — любопытное местное изделие, которое можно перевернуть вверх ногами, и никапли не прольётся — и пергамент. Скоблёнки, разумеется. Много чести разбойникам, новенькие листы на них пачкать. Присмотрелся…

— Не понимаю! Эти скоблёнки — протоколы процесса Немайн! Совсем не затёрто: "- Передайте пирожок с курятиной…" Вот что у вас в Камбрии хорошего, так это кухня…

— Точно, поесть мы любим, — согласился один из видоков, — Но тебе повезло с поварихой. Даже Гвен так не умеет, а Альме всего двенадцать — а вот умеет же! Некоторые, по слухам, нарочно болеют — чтобы кусок пирога у врача в доме перехватить. Вдруг повезёт и стряпала Альма?

Викарий не слушал. Он вытаращил глаза и продолжил изучать тонкую кожу, как будто от тщательного разглядывания полузатёртые следы букв на ней могли поменяться.

— Но как?! Их же положено хранить пять лет! — стонал он.

— Они твои! Так ты и объясняй, как.

— Я в королевском архиве спросил скоблёнок! И сунул во вьюк, не глядя…

— Сэр Эдгар, от имени короля говоришь ты, — встряла Анна, — Как это понимать?

— Я вообще ничего не понимаю в крючкотворных делах. Но если грамота бесполезно валяется, её следует выскоблить и пустить в дело. Таково моё мнение, которое и филид, хранитель архива разделяет.

Грек схватился за голову.

— А для чего же мы их писали?

— Так положено на вашем греческом судилище. Грамоты как-то обеспечивают справедливость. Я не думал над этим, отец Адриан. И не собираюсь. Не моё дело.

— Но чтобы они обеспечивали справедливость, их нужно хранить!

— Не понимаю. Если дело решено справедливо, какие ещё записи? Ну, может, само решение… Чтоб не забыть.

И тут раздался дуэт:

— Пресвятая Богородица!

— Ну сколько можно!

Слова на разных языках. Но тон одинаков. Анна с викарием переглянулись. Грек увидел безнадёжную усталость в глазах лекарки, и, будучи истинным представителем бюрократической цивилизации, понял: ученица августы — своя. Ещё не гречанка-ромейка. Но уже не варварка.

Анна, в отличие от грека, к непониманию роли времени за долгую ведьминскую практику привыкла. Объясняй, не объясняй, что снадобье нужно пить в день по ложке, пациенты всё норовят выжрать пузырёк с зельем в один глоток. Потом обвиняют — сглазила злая ведьма! Или жалуются, мол, не помогло. Что толку, если справедливости нужно устояться, прорасти в мире. Иначе её унесёт ветром, как носит любые слова, не закреплённые иначе, чем в памяти. Недаром даже большие нелюбители бумаги, друиды, главное высекали на дереве. Не потому же, что боялись забыть. Но придавали знанию твёрдую вещную основу. Вот и Немайн — Библию знает наизусть, но таскает с собой книгу. Правильно делает. Прочитать и сказать — вещи разные, и присягу на памяти не принесёшь…

— Поскольку соблюдение греческого закона будет без правильной бумаги невозможно, предлагаю: судить разбойников без красивостей. По обычаю.

Викарий остолбенел. Ученица августы — и ляпнуть такое? Хотя… Лучше не марать правильную процедуру.

Сэр Эдгар не принять предложения не мог. Хотя опять испытал приступ раздражения. Как рану посолили. Получалось — либо он ведёт процесс, как хочет сам — но по предложению Анны, либо — под руководством грека занимается воспроизведением византийского. Не понимая, что и как.

— Предложение принято, — объявил сэр Эдгар, — а потому, по обычаю, прежде чем повесить разбойную шваль, мы её послушаем. Недолго. Для начала — выведите вот этого, краснорожего…

Ткнул пальцем в ирландца, который вроде командовать пытался перед сдачей…

— Ты главный?

— Теперь как бы я…

— Говорить за всех можешь?

— Если не будут против…

Против не были. Видимо, действительно командир. Или самый уважаемый воин. Из тех, кто выжил.

— Кто таков? Откуда? Что из Ирландии — ясно, мы слышали, на каком языке вы кричите от ужаса. Но какое королевство должно наказать за вашу дерзость? Или вы ничейные тати?

— Я воин из пятины Мунстера, как и все мы. Ни одному королю зелёного Эрина ни я, ни мои товарищи отродясь не служили. А зовут меня…

— Ллиувеллин. Как дедушку? Нет, Дэффид может не так понять, ты всё-таки приёмыш. А жаль… Красивое имя… — тонкий голосок сиды, негромкий совсем, легко пробился сквозь шумливость зевак и речь ирландца.

Все посмотрели на сиду. Перевязь так и висела пустой. Ребёнка баюкала на руках. Сытого, тихого. Сэр Эдгар стиснул зубы.

— Продолжай, — бросил ирландцу.

— А что продолжать? И так ясно. Только — тебе бы мы не сдались, так и знай. Немайн ирландка, с ней шанс был… Но ей, видишь, только младенчик понравился. А зря. Хорошие наёмники нужны всем. Даже сидам.

— Такие, как ты? — валлийский рыцарь не пытался скрыть насмешку.

— А чем мы плохи для Немайн, если Гвину сошли!

— Какому Гвину? — уточнил сэр Эдгар.