А. И. Введенский был ярким проповедником, чему очень способствовала его «литературность», усвоенная им опять-таки в кругах «богоискателей» конца 1900-х – начала 1910-х годов, которые (с легкой руки Мережковского) считали отечественную словесность сокровищницей «мистического опыта». Введенский читал с амвона стихотворения Надсона, а в алтаре держал портрет Блока, почитая последнего «пророком» (в буквальном смысле). Творчество Блока он знал в совершенстве и 27 августа 1921 года буквально ошеломил «литературный Петроград» потрясающей проповедью после отслуженной им панихиды по новопреставленному поэту. «Он говорил замечательно, – записывала под впечатлением услышанного юная Ада Оношкович-Яцына (переводчица, ученица М. Л. Лозинского). – По моей слабохарактерности стоило бы мне его послушать 10 раз, чтобы отречься от мира и земной радости и идти „прямыми стязями“. Опасный человек. Он кого-то ужасно напомнил мне своей полуеврейской страстной головой с горбатым носом. У меня осталось большое впечатление».[33]
В годы революции Введенский выступил с требованием упразднения института монашества и закрытия монастырей, отмены иерархического строя церкви (в том числе – отмены только что учрежденного патриаршества) и утверждения в отношениях священнослужителей «демократической коллегиальности», а также – с требованием литургических реформ и прежде всего перевода богослужения с церковнославянского на русский язык. И главное, Введенский ставил знак равенства между христианством и «социализмом», обвиняя «дореволюционное» духовенство в «сокрытии» этого от паствы и полагая революцию подлинным воплощением принципов «равенства и братства», содержащихся в учении Христа. Естественно, что такая проповедь (к «Союзу демократического православного духовенства и мирян» в 1919 году присоединились группы «Друзей церковной реформы» и «Религия в сочетании с жизнью») сразу обратила на себя внимание антирелигиозных деятелей новой власти. «Традиционное» же духовенство, большей частью дезориентированное и растерянное, до поры никак не реагировало на деятельность Введенского и его «союзников».
20 ноября в Сремских Карловцах (Сербия) открылось Общецерковное заграничное собрание, призванное решить вопросы религиозного устроения сосредоточившегося в Западной Европе «русского беженства» (ранее, после «исхода» врангелевского Крыма, в Константинополе было создано Заграничное церковное управление). На этом форуме, получившем вскоре название Карловацкого собора (создавшего затем «Карловацкий Синод»), прозвучали резкие антисоветские выступления духовенства, оказавшегося в эмиграции, и, главное, была принята резолюция о необходимости реставрации монархии в России (в «Послании» карловацких иерархов говорилось: «Да вернет [Господь Бог] на Всероссийский престол Помазанника, сильного любовью народа, законного православного царя из Дома Романовых»).
Это послание было использовано правительством Ленина и Троцкого как повод для начала гонений на «контрреволюционную тихоновскую церковь» (формально Заграничное церковное управление находилось в подчинении патриарха). Помимо политической и идеологической у этих гонений была и сугубо «экономическая» причина: в преддверии Генуэзской конференции необходимо было пополнить золотой запас РСФСР за счет конфискации церковных ценностей. В феврале 1922 года ВЦИК по инициативе Л. Д. Троцкого издает декрет «Об изъятии церковных ценностей» и начинается жуткий погром «тихоновских» монастырей и храмов, в результате которого только за один этот год были расстреляны 2691 священнослужитель, 1962 монаха, 3447 монахинь и послушниц (см.: Православие в России. М., 1995. С. 112). Сам же патриарх Тихон в мае 1922 года был арестован и изолирован в Донском монастыре.
Тогда же, в мае 1922 года, протоиерей В. Красницкий, который состоял агентом ГПУ, объявил о создании из «обновленческого движения» «Живой церкви», призванной сменить «контрреволюционную» «тихоновскую церковь» («Они подготовляли народное волнение и новую гражданскую войну под предлогом защиты церковных ценностей, предназначенных на спасение умирающих от голода, – провозглашалось на первом „живоцерковном соборе“. – Архипастыри наши, во главе с патриархом Тихоном, ради сохранения в православных храмах золота, серебра и драгоценностей превратно истолковали каноны, смутили паству, вызвали волнения, местные бунты и кровопролитие»).
Самую мрачную роль в этой попытке захвата церковного управления сыграл протоиерей Александр Введенский, «интеллигент» и «литератор» (любитель Надсона и Блока), пользовавшийся, в отличие от других лидеров «живоцерковников», доверием как у самого патриарха, так и у иерархов из его окружения. Под руководством Введенского группа «обновленческих» иереев 18 мая получила у арестованного, лишенного какой-либо информации «извне» Тихона письменное распоряжение на передачу им дел патриаршей канцелярии (якобы для того, чтобы предотвратить кровавые эксцессы при изъятии церковных ценностей в Москве).
Выданный патриархом документ стал орудием провокации ГПУ и погубил множество жизней и в первую очередь – погубил митрополита Вениамина, учителя и покровителя Введенского. «Скверно, конечно, что он паясничал перед алтарем, стараясь выказать свою „революционность“, – писала о своем бывшем знакомце Гиппиус, – но еще гораздо хуже, что он предал своего же бывшего наставника еп‹ископа› Вениамина ‹…›. Еп. Вениамин, исключительно светлой души (он часто бывал в нашем доме), был схвачен, полуголый, и обритый везен с солдатами на грузовике, по улицам, днем (узнал Введенского, стоявшего на тротуаре около Чека, говорили очевидцы, но, может быть, это последнее – легенда), а за городом, где тогда это производилось бессекретно, – этими же солдатами расстрелян».[34]
В течение года «живоцерковцы» при содействии властей практически полновластно хозяйничали в обезглавленных приходах, однако 26 июня 1923 года патриарх Тихон, под давлением европейских стран, с которыми СССР налаживал в это время дипломатические отношения, был освобожден, и «Живая церковь» мгновенно «рухнула»: большинство прихожан считали ее иерархов самозванцами, а их приходы «безблагодатными» (на съезде в августе того же года она была распущена).
Тем не менее «обновленчество» как таковое оставалось в 1920-х годах фактором русского церковного бытия, пусть и лишенное теперь «общецерковного» статуса, и его лидеры, установившие практически открытое сотрудничество с властями, что называется, «ожидали часа». Один из лидеров бывшей «Живой церкви» С. Калиновский просто перешел… в партийный аппарат и занялся атеистической пропагандой, а Введенский создал в 1923 году собственный «Синод», провозгласивший его «архиепископом». Впрочем, проницательный председатель Антирелигиозной комиссии ЦК ВКП(б) Емельян Ярославский в каждом из вождей «обновленчества» видел своих ближайших сподвижников в деле «ликвидации религиозных предрассудков». «Введенский, – говорил он, – человек очень неустойчивый, и ничего не будет удивительного, если он через 5–6 лет станет редактором газеты „Безбожник“».[35]
Сразу после кончины святителя Тихона Антирелигиозная комиссия ЦК ВКП(б) совместно с Секретным отделом ГПУ принимает решение не допустить более церковного единоначалия. Митрополит Крутицкий Петр, назначенный по завещанию Тихона местоблюстителем патриаршего престола до нового Поместного собора, был арестован, а сам Собор – запрещен. Возобновившаяся экспансия «обновленцев» дезориентировала основную массу православных верующих. Начиналась вторая «волна» гонений, которая, по замыслу кремлевских «борцов с религиозными предрассудками», должна была стать подлинным «девятым валом» для уже обескровленного русского православия. В этих обстоятельствах роль национального церковного лидера и взял на себя митрополит Нижегородский Сергий.
Митрополит Сергий (в миру – Иван Николаевич Страгородский, 1867–1944), выпускник Нижегородской семинарии и Санкт-Петербургской духовной академии, уже в молодые годы проявил себя как один из самых глубоких русских духовных писателей конца XIX – начала XX века и самых перспективных церковных администраторов. Такое редкое сочетание способностей обусловило его стремительный карьерный взлет. В 1893 году он – инспектор Московской духовной академии, в 1901-м – епископ Ямбургский, викарий Петербургский, в 1905-м – архиепископ Финляндский. В 1911 году Сергий становится членом Синода (в котором вскоре возглавил Миссионерский и Учебный комитеты), а в 1912-м занимает пост председателя Предсоборного совещания, готовившего знаменитый Поместный собор 1917–1918 годов. В 1917 году он был возведен в сан митрополита.
