– Господа! – выкрикнул, неожиданно появившийся, Пален.

– А мы уже думали, что вы… – начал было Николай Зубов говорить, но сам осекся.

То, что хотел бы сказать Николай Александрович, могло рассорить его с Паленым, но сейчас не время для ссор между своими. И даже не время для того, чтобы размышлять: кто свой, а кто не очень. Так что обвинения с самоустранении генерала-губернатора не последовало.

– Он у себя. Я никого не пускал в эту часть дворца, но знаю, что император спать изволил, – сказал Пален, а после указал рукой. – Туда, господа! Очистите Россию от скверны! Но сперва…

Пален подал знак лакею и тот поднес ящик с шампанским.

– За нашу волю и честь господа! – провозгласил Пален.

Заговорщики выпили шампанского, а после пошли по анфиладе, к спальне императора. Вход в правое крыло дворца охранялся уже людьми Палена, но никого туда не пускали. То, что должно быть сделано, нельзя доверять ни солдатам, ни кому иному, кроме дворян, причем знатных.

В это время к дворцу уже начали стекаться люди, в основном это были те, кто считал себя заговорщиком, или тот, кто знал о заговоре и решил быть ближе к важным событиям, чтобы получить какие-то преференции. Во дворе и на первом этаже Зимнего становилось не протолкнуться.

Пален провожал взглядом решительно настроенных людей. Он видел, как, пошатываясь, заговорщики уходили в сторону расположения спальни государя.

– Бедный, бедный Павел, – сказал генерал-губернатор, после зловеще рассмеялся.

Пален так был увлечен собственными мыслями, упивался предвкушением уже скорого свершения правосудия, что не заметил, как лакей, только что державший на весу ящик с шампанским с уже опустошенными бутылками, поставил свою ношу, покопался в сене, которым был обложен ящик и достал от туда кистень с мешочком песка на конце.

Последовала безмолвная, лишь обозначенная жестами, команда и все лакеи со слугами, находящиеся на втором этаже дворца, сразу у лестницы, подобрались.

– Ух, – успел произнести Пален, перед тем потерять сознания от удара кистенем в голову.

Одновременно были нейтрализованы четверо солдат Семеновского гвардейского полка. Они так же не ожидали атаки, не успели среагировать и были оглушены.

– Убрать! – прошипел Степан, и двое других, якобы, слуг, оттащили Палена за дверь.

А в это время заговорщики, удивленно для себя не встретив никого у спальни государя, ворвались во внутрь.

– Где он? – закричал, будто разъяренный медведь, Николай Зубов.

Беннигсен подошел к ширме, которая закрывала походную кровать Павла, шатнул конструкцию и она с грохотом упала на пол. Часть заговорщиков вздрогнула, а Панин так и вовсе попробовал сбежать, но дорогу заградили иные заговорщики. Никита Петрович хотел прокричать о том, какой он важный и что его нужно пропустить, но не стал этого делать, а пошел в угол спальни, облокотился о стену и сел на корточки, начав тихо плакать. Он тихо причитал, говорил о том, что его подставили, что вообще ничего не хотел, прозвучало даже имя Сперанского. Но вице-канцлер делал это так тихо, что разобрать ничего было нельзя, да и не интересно. Панин был жалок и на него старались не обращать внимание.

– Гнездышко еще теплое, птичка не могла улететь далеко, – сказал Беннигсен, потрогав расстеленную постель походной кровати.

Заговорщики стали искать в этой небольшой комнате императора.

– Он за дверью! – сказал князь Яшвиль, когда поиск не увенчался успехом.

Все посмотрели на мало примечательную, сливающуюся с лепниной на стене, дверь. Не все знали, что это за проход, но уверились – император там.

– Прочь! – визгливый голос раздался из-под большой кровати с балдахином. – Пошли прочь, изменники!

Все опешили. Сам факт того, что император под кроватью, смущал, но давал осознание, что монарх слаб, он трус, он прячется. У многих отлегло, страхи уходили.

– А что с голосом, ваше величество? – язвительно спросил Беннегсен.

– Ваше величество, позвольте засвидетельствовать вам наши верноподданические чувства! – с усмешкой сказал Дерибас.

– Ваше величество, выходите оттуда! Вам помочь? – спросил Николай Зубов.

– И я засвидетельствую… ик… – разморенный в тепле, Яшвиль казался более остальных, пьяным.

– У меня револьвер, я буду стрелять! – раздался вновь голос из-под кровати.

– Голос… это государь? – спросил дрожащий от страха Аргамаков, который все же нагнал главных заговорщиков.

Но его не услышали, пьяные, а в тепле бунтовщиков еще больше развезло, заговорщики взяли ширму, сложили ее и попробовали провести под кроватью. Выгоняя государя, как словно кота шкодливого.

– Ты-тыщ! – прогремел выстрел и Зубов упал, но не сраженный пулей, она ушла в потолок, прошив кровать.

Николай Александрович рухнул от неожиданности, другие заговорщики попятились к двери.

– Ваше величество, а вы не думаете, что мы сейчас вас и пристрелим? Лучше выходите! Предстаньте перед нами, будьте мужчиной и рыцарем, не позорьтесь, – попятившись назад, говорил Беннигсен.

– Дрянь! Как смеешь ты? Вы зачем пришли, я аудиенцию не давал в столь поздний час. Завтра приму, – вновь раздался крик под кроватью.

– Это вообще он? – спросил Аргамаков, Беннегсен, до того мало общавшийся с императором, тоже задумался над звучанием голоса, но отринул сомнения.

Во время волнения у многих меняется и голос и сам человек перестает походить на себя прежнего.

– Зимний дворец под нашим контролем. Сейчас все посты занимают верные нам люди. Помощи не будет. Выходите, будьте же мужественны, мне стыдно, что вы были моим императором, – сказал Дерибас.

Беннегсен даже с уважением посмотрел на этого человека, ранее считав, что Осип Дерибас только и умеет, что воровать. Впрочем… не умеет, так как настоящий вор крадет тихо, а об воровстве Дерибаса знают многие. Но сейчас он все правильно сказал.

– Я вылезу. Но сперва ответьте, вы решили убрать меня и поставить Александра? Убить? – допытывался “голос” из-под кровати.

– Да, дьявол вас побери! Вы никчемный человек. И я буду стрелять, если вы не выйдете. Считаю до десяти! – кричал генерал Беннигсен. – Эн… до… куа…

* * *

Петербург. Английская набережная марта 23.30

Мы с Павлом Петровичем стояли за закрытой дверью, что вела в покои фаворитки, которой сегодня во дворце не было, и смотрели в обзорные глазки. Такие были тут ввинчены недавно, но ранее мной изобретены и уже готовится производства такого устройства. Ничего же сложного, лишь увеличительное стекло.

Мой человек, спрятавшийся под большой кроватью в спальне императора, пытался разговорить заговорщиков, Павел хотел убедиться, что заговорщики пришли именно убивать его, как будто и до того не было ясно. Но слово монарха – закон для меня.

– Начинаем? Пора, ваше величество! – сказал я с нажимом.

– Эн, до, куа, – отсчитывал на французском языке Беннигсен.

– Я убедился. Действуйте! – сказал император и я протянул ему затемненные очки, такие, как были у всех моих людей.

Павла Петровича аккуратно оттерли от двери и вперед вышла десятка бойцов, которых два года учили делать то, что нынче предстоит совершить.

– Вперед! – скомандовал я.

Дверь резко открылась, на пол полетели сразу пять шумо-световых гранат. Магний уже знали в этом времени, создать такое оружие оказалось не сложным.

– Ба-бах-бах! – прозвучали взрывы, оповещающие так же и вторую группу захвата, что нужно действовать и им.

Это оповещение для всех трех сотен стрелков, которые расположились во дворце и ждут своего часа. Они в комнатах, в подсобных помещениях, вся прислуга во дворце – это мои стрелки. Пора начинать контрреволюцию!

– Всем лежать, мордой в пол! Работает Императорская Стража! – закричал я, со всей свой дури влепив Николаю Зубову в челюсть, подбежал к уже стоявшему уже на коленях, Беннегсену, и с ноги прописал генералу в голову. – Это тебе еще и за моих калмыков, которых на убой послал.