— Селеста, прекрати…

— Пошла ты! — кричит Селеста. Обращаясь не ко мне, а к девушке. Её голос звучит грубее, чем обычно. Бруклин поднимает её в воздух, используя свою грудь в качестве опоры для ее веса, но этого почти недостаточно, чтобы остановить её. — Вы тупые, невменяемые, высокомерные засранцы!

— Это бесполезно, — говорит первый парень, равнодушно пожимая плечами, хотя его красно-карие глаза не отрываются от щеки Селесты. — Это даже трудно назвать дракой.

Девушка проводит изящными пальцами по волосам, поправляя шёлковую блузку, будто она просто запорошена песком после быстрой пробежки по пляжу, а не в драке. Тем временем Бруклин опускает Селесту на землю, бросив на меня взгляд, выражающий мольбу о помощи, и я присоединяюсь к нему, удерживая свою лучшую подругу, которая яростно вырывается из наших рук.

Я не понимаю, почему она всё ещё ходит. Селеста никогда не дерётся. Она ни разу не вступала в физическую перепалку. Этого не должно было случиться. Что-то не так.

— Селеста, — говорю я, собираясь с силами, чтобы заговорить ещё раз.

Её взгляд встречается с моим, и на долю секунды я смотрю на незнакомку. Я не узнаю девушку по её глазам. Невнятные слова слетают с её языка.

— Тебе больно, — говорит она, будто это так просто… она требует возмездия за мою боль, и они должны заплатить. Её грудь вздымается. На лице остался отпечаток ладони, тянущийся от уголка глаза до подбородка, а в ямке между ключицами запеклась кровь. Её волосы торчат во все стороны, покрытые песком, потом и морской водой. В её глазах горит нечеловеческая жажда мести.

В то время как другая девушка спокойно стоит, с лёгкой усмешкой разглядывая свои окровавленные ногти. Будто ей приятно.

Я могла бы убить её за это. Ярость закипает в моих венах, медленно, но не менее смертоносно, чем у Селесты, и я ненавижу это. Я ненавижу себя ещё больше за то, что не могу это остановить.

— Кем ты себя возомнила? — спрашиваю я, отстраняясь от Селесты, прежде чем шагнуть вперёд. — Ты не ходишь в нашу школу. Ты никого здесь не знаешь. Уходи.

— Кем я себя возомнила? — мурлычет девушка. — Твоим самым страшным грёбаным кошмаром, — она отшвыривает меня, и большинство её друзей воют от смеха. Ненависть пронизывает меня насквозь, пока я сама не начинаю задумываться о физическом насилии.

Но тут Селеста вырывается из объятий Бруклина, и я оборачиваюсь, чтобы убедиться, что она не наделает глупостей. По крайней мере, ничего настолько глупого, как я предполагаю.

Однако она больше не двигается с места. Она дёргает себя за рубашку, оттягивая воротник от шеи. Я вижу и там капельки пота. На её покрасневшей груди. Подмышки промокли насквозь. Она прижимает другую руку к животу, щеки её вспыхивают так ярко, что кажется, будто её голова вот-вот взорвется. Даже её засос выглядит раздражённым и воспалённым, он больше, чем раньше, опускается под рубашку и распространяется дальше, чем я могу видеть. Как паутина фиолетовых чернил и чёрной боли. Как сыпь, образовавшаяся из синяков.

— Я… мне нужно идти, — она бросается прочь, сквозь толпу, к маяку. Богатые детки насмехаются и хихикают у неё за спиной, но наши одноклассники возводят стену между ней и ними. Защищая её. Слава богу. Бруклин и Макс стоят впереди всех, скрестив руки на груди и подняв подбородки. Богатые детки все выше ростом. Шире. Более мускулистые и грациозные. Они выглядят лучше нас во всех отношениях.

Злая девчонка, которая стоит ко мне ближе всех, с длинными чёрными волосами и густыми ресницами, проводит языком по зубам.

— Будь хорошей маленькой сучкой и отправляйся искать свою Альфу.

Другой парень — блондин — протягивает руку и хлопает её по плечу.

— Хватит, — говорит он. Она тут же отступает за него. Он открывает рот, будто собирается сказать что-то ещё, но я не хочу больше слушать. Мне нет дела ни до кого из них.

Только до Селесты.

Макс и Бруклин — остальные ученики нашей школы — могут постоять за себя. Я бегу за своей лучшей подругой, прислушиваясь к жутким звукам рвоты, пока не нахожу её.

Селеста наклоняется, пряча голову в кустах через дорогу от маяка. Её Жук стоит в нескольких ярдах от нас на парковке, среди машин других завсегдатаев вечеринок, и в темноте больше похож на тень от валуна. Отсюда не слышно музыки. Мы не видим никаких огней, кроме уличных фонарей над нами. Я поглаживаю Селесту по спине успокаивающими круговыми движениями, пока она выблевывает остатки содержимого желудка на очень неудачный куст, и вытираю кровь с её щеки и груди, стараясь, чтобы на них не появилась сыпь.

Когда я заканчиваю, а она умывается, я роюсь в своей сумочке. Достаю батончик мюсли, а за ним и перцовый баллончик.

— Что думаешь? Перекусить, чтобы перебить алкоголь, или баллончик, чтобы обжечь глаза и заставить забыть, что эта ночь вообще была?

Её голос снова становится хриплым и нормальным.

— Думаю, что баллончик может произвести противоположный эффект.

— Вполне справедливо, — я кладу его на место своего перочинного ножа. — Как насчёт бесплатной лоботомии?

Она стонет и выпрямляется, покачиваясь на ногах и хватаясь за меня, чтобы удержать равновесие. Я роняю сумочку на землю, чтобы подхватить её.

— Все из школы видели? — спрашивает она, уткнувшись лицом мне в плечо. Это звучит как мольба о пощаде.

— Вряд ли всё. Учителей там не было, — замечаю я с лёгкой улыбкой.

Она стонет громче, обхватывая голову руками.

— Я больше никогда не буду пить.

— Конечно, конечно, — я провожу дрожащей рукой по её волосам. По моим щекам текут слёзы, но я не показываю ей их. Я просто рада, что с ней всё в порядке. Я рада, что драка не стала хуже. Но я не могу сказать ничего из этого, не расстроив её. В данный момент моим единственным желанием является всё исправить. Доставить её домой в целости и сохранности.

— Я серьёзно, — хнычет она. — Я… я не знаю, о чем думала. Я никогда раньше не дралась. А у этой сучки ногти были чертовски острые. — Она касается пальцами отметин на щеке и шипит. Я чувствую жжение, будто это моя собственная боль, стук моего сердца отдаётся в ушах. Эта ночь могла закончиться намного хуже.

— Ты пыталась защитить меня, — говорю я, заставляя себя говорить нормальным голосом. Заставляя себя не обращать внимания на пот, выступивший на её коже. Кровь запеклась возле её уха. — А ещё ты была очень пьяна. И раздражительна.

— Прости, Несс, — рыдания сотрясают её хрупкое тело. — Я чувствую… у меня так сильно болит грудь. Я будто не могу дышать. Мне так жарко…

— Это адреналин. Твоё тело в шоке. Как только началась эта драка, это было похоже на… ты словно испарилась, — я с трудом сглатываю. Она дрожит, и её кожу всё ещё лихорадит. Может быть, это не только из-за жары. Может быть, что-то не так. Действительно не так, и…

Нет. Я не могу так думать. Не сейчас. Если я не смогу держать себя в руках, то и она не сможет.

— Они это заслужили, — Селеста отстраняется и задирает подол рубашки, чтобы вытереть глаза, прежде чем сесть на бордюр. Всё её тело напрягается. — У тебя всё ещё кровоточит колено.

Я сажусь рядом с ней, кладу руку ей на плечо, потому что не могу удержаться, чтобы не прикоснуться к ней. Чтобы не утешить её.

— Всё в порядке. Я даже не чувствую.

Некоторое время мы сидим в тишине. В конце концов, её дыхание выравнивается. Её щеки бледнеют, румянец сходит с них. Это снова Селеста — просто Селеста. Большие карие глаза находят мои в темноте.

— Я хотела защитить тебя.

— Знаю, — я прижимаюсь к ней головой, в моей руке тяжёлый и холодный нож. — Я думала о том, чтобы убить её. Когда она ударила тебя, я подумала о том, чтобы самой сразиться с ней.

— Это потому, что ты упрямая и преданная, и… и мы — сёстры, — говорит Селеста. — Ты ведь знаешь это, правда? Ты единственная семья, которая мне когда-либо нужна. Ты для меня семья, Ванесса Харт.