– Ну вот я и опоздал, – улыбнулся Перри Мейсон, открывая дверь своей конторы и приветствуя доверенного секретаря Деллу Стрит.

Делла, взглянув на часы, снисходительно улыбнулась:

– Вот вы и опоздали! И если вам так хочется поспать подольше, то ради бога! Я не знаю, кто бы имел на это больше прав, чем вы. Только… я боюсь, нам придется покупать новый ковер в приемную.

Мейсон недоуменно посмотрел на нее:

– Новый ковер?

– Этот вот-вот протрется до дыр.

– Что ты хочешь сказать, Делла?

– Вас ждет клиент, который ворвался сюда, как только Герти открыла контору, без одной минуты девять. Беда в том, что он не сидит на месте, а меряет шагами комнату со скоростью пять миль в час. Каждые пятнадцать-двадцать секунд он смотрит на часы и спрашивает, когда вы придете.

– Кто это?

– Лэттимер Рэнкин.

Мейсон нахмурился.

– Рэнкин, – пробормотал он, – Рэнкин… Тот, что имеет какое-то отношение к картинам?

– Известный агент по продаже произведений искусства, – уточнила Делла Стрит.

– Ах да… припоминаю. Он производил экспертизу картины по одному делу и какую-то даже нам подарил. А кстати, куда мы ее подевали, Делла?

– Она собирает пыль в кладовой за библиотекой юридической литературы. Или, точнее, собирала до пяти минут десятого сегодняшнего утра.

– А что потом?

– А потом, – продолжала Делла, указывая на картину, – я достала ее и повесила справа от двери, чтобы клиенту было удобно созерцать ее, когда он займет свое место напротив вас.

– Умница, – похвалил Мейсон. – Только боюсь, не повесила ли ты ее вверх ногами.

– Ну, если хотите знать мое мнение, то вся она какая-то перевернутая. Но, по крайней мере, она висит. Кстати, на обратной стороне есть табличка с именем Лэттимера Рэнкина и его служебный адрес. Если табличка прибита правильно, то и картина висит правильно: А если он нахмурится и скажет: «Мистер Мейсон, вы повесили мою картину вверх ногами», вы можете парировать: «А вы, мистер Рэнкин, вверх ногами прибили табличку».

– Ну что ж, справедливо, – согласился Мейсон. – Давай освобождать его от мучительного ожидания. Поскольку у меня не было назначено встречи, я не очень-то и торопился.

– Я говорила ему, что вы будете с минуты на минуту, просто задержка в пути.

– А как ты об этом узнала? – улыбнулся Мейсон.

– Телепатия.

– Ты намерена и дальше этим заниматься?

– Ну, все время этим заниматься мне будет страшновато, – кокетливо ответила она. – Так я зову мистера Рэнкина, пока ковер еще цел?

Несколько секунд спустя, как бы продолжая свой марафонский бег, в комнату ворвался высокий темноволосый человек с угрюмым лицом и пронзительными серыми глазами. Приблизившись к столу Мейсона, он схватил руку адвоката своей огромной костлявой лапищей, окинул помещение быстрым взглядом и сказал:

– А, вижу, вы повесили мою картину. Многие не понимали работы этого художника, но рад сообщить, что сейчас они очень хорошо расходятся. Я предвидел этот момент. У него есть мощь, гармония. Мейсон, я хочу подать в суд на одного человека за клевету и оскорбления.

– Вы не хотите этого.

Замечание Мейсона заставило Рэнкина вздрогнуть.

– Боюсь, вы меня не поняли, – сказал он холодно, начиная понемногу выходить из себя. – И я хочу, чтобы вы немедленно возбудили дело. В качестве компенсации я намерен получить полмиллиона долларов с Коллина М. Дюранта.

– Присаживайтесь, пожалуйста.

Рэнкин, оставаясь прямым и натянутым как струна, опустился на стул.

– Я хочу, чтобы это дело получило самую широкую огласку, – продолжал он. – Дюранта надо выдворить из города. Он ни черта не смыслит в деле, плут, обманщик – словом, непорядочный человек.

– Вы хотите получить с него полмиллиона долларов?

– Да, сэр.

– И хотите дать самую широкую огласку этому делу?

– Да, сэр.

– Вы хотите доказать, что от его действий пострадала ваша профессиональная репутация?

– Верно.

– И ущерб равен полумиллиону долларов?

– Да, сэр.

– Вам придется объяснить, каким образом это было сделано.

– Он открыто заявил, что я не разбираюсь в искусстве, что мои оценки ничего не стоят и что от этого пострадал один из моих клиентов.

– А кому он об этом заявил? Скольким людям? – спросил Мейсон.

– Очень долго я подозревал, что это были всего лишь намеки. Теперь у меня есть свидетель – молодая женщина по имени Максин Линдсей.

– И что же он сказал Максин Линдсей?

– Он сказал, что картина, которую я продал Отто Олни, – заурядная подделка, при первом взгляде это распознал бы любой агент.

– Об этом он сказал только Максин Линдсей?

– Да.

– В присутствии свидетелей?

– Других свидетелей не было. При подобных обстоятельствах вряд ли они возможны.

– Каких обстоятельствах? – уточнил Мейсон.

– Он пытался произвести впечатление на молодую особу, короче говоря, клеился к ней – так, по-моему, теперь это называется.

– Она рассказала кому-то еще о том, что узнала? – поинтересовался Мейсон. – Другими словами, стала ли эта информация достоянием других?

– Нет. Максин Линдсей учится рисовать. Два-три раза мне удавалось оказать ей кое-какие услуги. Помог удачно купить краски и все остальное, за что она была мне очень благодарна. Придя ко мне, Максин все рассказала, чтобы я был в курсе проделок Дюранта. Конечно, кое-что мне было известно, но впервые появилась возможность доказать.

– Итак, я повторяю свое утверждение: вы не хотите возбуждать это дело.

– Боюсь, я не понимаю вас, – уже спокойнее сказал Рэнкин. – Мои финансовые дела в порядке. Чековая книжка при мне. Я готов выплатить аванс. И я хочу возбудить иск немедленно. Иск на полмиллиона долларов. Конечно, если вы не хотите заняться этим делом, я всегда могу…

– Спуститесь на землю, – начал успокаивать его Мейсон. – Давайте посмотрим на факты.

– Очень хорошо, продолжайте – о фактах так о фактах.

– Итак, Максин Линдсей знает, что Коллин Дюрант сказал, что вы продали Отто Олни картину, которая не является подлинной. А кстати, сколько вы получили за нее?

– Три тысячи пятьсот долларов.

– Хорошо, – продолжал Мейсон. – Максин Линдсей знает, что сказал Дюрант. Вы предъявляете иск на полмиллиона долларов. Это попадает в газеты. На следующее утро миллионы читателей узнают, что Лэттимер Рэнкин, агент по продаже картин, обвиняется в том, что всучил подделку. Это все, что они запомнят.

– Чепуха, – взорвался Рэнкин. – Они узнают, что это я подал на Коллина Дюранта, что хоть кто-то осмелился привлечь к ответу этого прохвоста.

– Нет, не узнают, – стоял на своем Мейсон. – Прочитав, они запомнят только то, что один эксперт сказал, будто вы всучили подделку за три тысячи пятьсот долларов богатому клиенту.

Рэнкин нахмурился, поморгал глазами и уставился на Мейсона.

– Вы хотите сказать, что я должен сидеть сложа руки, пока этот хам будет распространять обо мне подобные слухи? Бросьте, Мейсон! Он не эксперт, он просто агент, и, если вам интересно знать, очень плохой агент.

– Мне это неинтересно, – ответил Мейсон, – и не в ваших интересах делать такие заявления, так как вы знаете, что Дюрант, в свою очередь, тоже может привлечь вас за клевету. Итак, вы пришли сюда за советом. Я даю вам его. Возможно, это не то, что вам хотелось бы услышать, но это то, что вам необходимо знать. Когда вы возбуждаете против кого-то дело о диффамации, имейте в виду, что в этом случае вы ставите под сомнение свою собственную репутацию. Вы даете под присягой показания, и адвокат противной стороны начинает задавать вам вопросы. Предположим, это делаю я: вы продали Отто Олни фальшивую картину?

– Конечно нет.

– Откуда вам это известно?

– Потому что я разбираюсь в живописи. Я знаю художника. Я знаю его работы. Я знаю его стиль. Я вообще разбираюсь в искусстве, Мейсон. Бросьте, я бы и десяти минут не продержался в бизнесе, если бы не разбирался. Картина подлинная, в этом не может быть никаких сомнений.