Я все ждала удобного случая, чтобы разузнать побольше, и он представился мне сегодня вечером, с час назад. Я пошла на ужин к Даниэли, там были все мои коллеги-журналисты. Ну, я покрутилась немного среди гостей, а сама твердо знала, что придумаю какую-нибудь уловку, хотя еще не решила какую. Потом вижу, пришел седобородый старик Шнитцер, как всегда подтянутый и улыбающийся. Первый Гражданин, краснолицый, с обветренной, точно у крестьянина, кожей, поспешил ему навстречу. «Дорогой профессор», «Рад вас видеть, дорогой синьор адвокат», ну и все прочие взаимные любезности. Они прошли к накрытому столу, Первый Гражданин поднял бокал и обратился к присутствующим с приветственной речью. Все повернулись к нему лицом, застрекотали стереовизионные камеры.

— Дамы и господа, — начал толстяк, — просто не знаю, как вас благодарить за то, что вы приняли наше приглашение… — и дальше в том же духе. Ведь мы знаем наизусть его речи, которые, кстати, сочиняет за него секретарь.

Я незаметно проскользнула в лифт и поднялась на пятнадцатый этаж, где находится номер председателя комиссии. Сама не знаю, что со мной тогда творилось, но я должна была это сделать, даже если бы мне грозила тюрьма. Иначе я так и не могла бы удовлетворить свое любопытство, а ты сам знаешь, что для женщины это невыносимая мука.

— Но что ты должна была сделать?

— Проникнуть в номер председателя комиссии. Можешь возмущаться и негодовать сколько хочешь. Я и сама знаю, что это нарушение неприкосновенности домашнего очага и кража со взломом… Молчи, не перебивай.

Она долила виски в свой стакан и продолжала:

— В кармане у меня лежал «слоник» — магнитная отмычка, запрещенная законом. Эту игрушку я припрятала, когда вместе с полицией врывалась в дом Таормины, помнишь, того типа, который два года назад убил свою сожительницу, богатую норвежку. Я сунула отмычку за корсаж, благо платье было не слишком открытое, и полицейские ничего не заметили. Так вот, для меня не составило труда отомкнуть замок в комнате 2120. На этаже не было ни души, даже роботы-коридорные отправились послушать речь Первого Гражданина. Номер ничем не отличался от остальных. Но вдруг я увидела на полу возле кровати странный ящик сантиметров сорок в длину, похожий скорее на гигантское яйцо, чем на сейф. Я схватила его и обнаружила, что он состоит из двух совершенно одинаковых половинок, из двух, если так можно выразиться, скорлупок. Открыть сейф моей отмычкой было легче легкого. Вероятно, господа ученые после тридцати лет работы и заседаний чувствовали себя в полной безопасности. Яйцо с легким треском разломилось пополам. Внутри я нашла нечто вроде записной книжки. Ее страницы, пропитанные каким-то зеленоватым составом, были испещрены непонятными значками и цифрами. Все это я сфотографировала своей камерой. Потом спустилась в другом лифте и вернулась на террасу. Первый Гражданин все еще говорил, я отсутствовала всего каких-нибудь семь-восемь минут.

— Это непростительное легкомыслие! — воскликнул Лауро. — Если не ошибаюсь, ты совершила целых четыре преступления при отягчающих вину обстоятельствах. Не говоря уж о том, что ты нарушила элементарные законы гостеприимства.

— Ваша честь, защита выдвигает серьезные процессуальные возражения. Судья не в состоянии продолжать слушание дела. У него совершенно сонные глаза, он непричесан и вдобавок осмелился предстать перед дамой в весьма неприглядном виде.

Герта засмеялась, подошла к Лауро совсем близко и обняла его.

— Прошу тебя, не будь злюкой и помоги бедной Герте. Ведь мы друзья, не так ли?

— Друзья, друзья… что я, по-твоему, должен делать?

Герта звонко поцеловала его в щеку и бросилась к скамье, на которой лежала камера.

— Дорогой мои, ты должен расшифровать эти снимки.

Она открыла стереокамеру и вынула пять зеленых листков, испещренных какими-то пометками.

— Вот фотоснимки, но я в них ничего не смыслю. Похоже на египетские иероглифы. А тут чертежи.

Лауро взял фотоснимки и стал их рассматривать. Внезапно его глаза расширились от ужаса. Он прислонился к стене, не отрывая взгляда от снимков. На первом из них среди множества всяких расчетов и пометок явственно проступали контуры города и план подземной пещеры, обнаруженной его зондом.

— Что с тобой? — воскликнула Герта. — Тебе плохо?

Лауро упал на диван и снова уставился на проклятое изображение. Он не в силах был произнести ни слова.

Герта налила в стакан виски, и Лауро осушил его одним глотком, даже не заметив, что часть жидкости пролилась на рубашку.

— Я так и знала! Да, да, знала! Эти непонятные значки скрывают что-то ужасное. Они пугают тебя. Ты сразу побледнел. И не вздумай утверждать, будто я ошиблась. Я хочу знать всю правду.

Лауро лихорадочно пытался как-то увязать снимки с результатами своих наблюдений.

Чем же тогда занимается Чрезвычайная комиссия? Выполняет секретное правительственное задание? Ну, конечно, так оно и есть. Но пещера, как могли ее вырыть на такой глубине? И почему все это окружено непроницаемой завесой тайны? Ведь работы по Плану Спасения ведутся на средства мирных жителей трех планет! Это отнюдь не военный план. Но тогда против кого же он направлен?

Сразу возникают десятки «почему» н «зачем», и предположения никак не укладываются в стройную систему.

Герта поняла, что за всем этим кроется нечто чрезвычайно странное. Она постарается все разузнать и раздует на страницах газет сенсацию. Черт бы побрал журналистов! С ней надо поговорить серьезно, слегка приоткрыть истину и надавать кучу обещаний. Тем более, что это ему ничего не стоит.

— Послушай, Герта, тебе выпал редкий случай. Я говорю, разумеется, о твоей карьере репортера. Тут пахнет сенсацией. Если мне удастся во всем разобраться, тебя ждет не меньший успех на экранах всемирного телевидения, чем знаменитых актрис и участников полета на Сатурн. Но если ты не послушаешься моего совета и самостоятельно продолжишь расследование, то лишь погубишь дело. Корреспонденты утренних газет, которые пока, будем надеяться, ничего не знают, набросятся на твои новости, словно голодные собаки на кость, и тебе уже ничего больше не достанется. Ясно?

— Откровенно говоря, не очень. Но это не важно. Скажи только, что я должна теперь делать?

Лауро сунул фотоснимки в карман.

— Они мне понадобятся для дальнейшей работы. Возможно, я смогу кое в чем разобраться. Знаешь, я до смерти хочу спать, мне нужно немного отдохнуть. Тебе тоже не мешает выспаться. Ложись-ка на диван, одеяло вон в том ящике. Я лягу в другой комнате. Там кресло-кровать, и я отлично устроюсь. Завтра мы продолжим наш разговор; вернее, сегодня — ведь уже половина шестого. Спокойной ночи.

Герта улыбнулась ему и стала снимать синтексовые чулки. Лауро посмотрел на нее, вздохнул, потряс бутылку. Пустая. А жаль, еще один глоток виски не помешал бы. Он потушил свет и ушел спать в свою комнату. За окнами занималась белесая заря.

Стереогазета передавала экстренный выпуск: рухнуло здание муниципалитета. Дневной выпуск вышел под огромными красно-черными шапками и был целиком посвящен новой трагедии.

Сидя в кресле-кровати, Лауро укрепил стереогазету на обычной подставке. Впрочем, при желании он с тем же успехом мог бы прикрепить ее к стене или разложить на столе.

На девяти полосах огненными буквами вспыхивали заголовки: «Страшная катастрофа! Обрушились здания на улице Фарсетти! Тридцать шесть убитых и сто шестьдесят раненых!» А подзаголовок гласил: «Героическое поведение Первого Гражданина. Пренебрегая смертельной опасностью, он покинул здание последним. Советник по делам спорта, у которого не оказалось спасательного пояса, выпрыгнул с двенадцатого этажа и бесследно исчез в иле Канале Гранде. Не угрожают ли нам новые подземные толчки? В городе паника».

Затем на семи полосах шло подробное описание трагического события, а под конец один за другим — снимки ужасной катастрофы: великолепные цветные стереофотографии и короткий цветной фильм о различных фазах обвала. На экране берег в районе Карбон раскололся, точно гнилой орех, и исчез в воде, увлекая за собой моторные лодки и гондолы, стоявшие на причале у здания муниципалитета. Затем возник фасад здания, снятый снизу; по нему быстро ползла огромная трещина. Внезапно здание разломилось надвое, и трубы, кирпичи, камни лавиной обрушились на людей, выбегавших из центрального подъезда. Объектив с потрясающей точностью запечатлел все фазы обвала. Вот люди со спасательными поясами выпрыгивают из окон и па миг повисают в пустоте. Было видно, как депутат Винченцо Гастальди, неловко осенив себя крестным знамением, прыгнул с балкона.