Я снова повернулся к той четверке за барьером.
— Все это слишком важно, — настойчиво сказал я. — Смотрите, не промахнитесь. Если сейчас дать маху, значит, мы наверняка загубим и все другие возможности.
— Какие возможности? — спросил сенатор.
— Это первый случай, когда мы можем сблизиться с жителями другого мира. Но, уж конечно, не последний. Когда люди выйдут в космос…
— Но мы пока не в космосе, — сказал Ньюком.
Нет, безнадежно, все впустую. Я слишком многого ждал от тех, кто собрался тогда у меня в гостиной, и слишком многого ждал от этих приезжих из Вашингтона.
Им не выдержать испытания. Никогда нам, людям, не выдержать испытания. Так уж мы устроены, мы только и способны на провал. У нас вывихнутая логика, скверные, ложные побуждения, и ничего нельзя с этим поделать. Мы по природе своей близоруки, себялюбивы, самодовольны, где уж нам сойти с убогой проторенной дорожки.
А быть может, этим страдает не только человечество? Быть может, и эти Цветы, и любые другие чужаки и пришельцы так же ограничены тесной, привычной колеей? Быть может, все они окажутся так же деспотичны, так же упрямы, глухи и слепы, как мы?
Я беспомощно развел руками, но едва ли мои собеседники это заметили. Они во все глаза смотрели куда-то на дорогу позади меня.
Я круто обернулся. К нам приближалась толпа, которая еще недавно ждала у застрявших машин: она была уже на полпути между той пробкой и барьером. Люди шагали молча. размеренно, с непреклонной решимостью. Точно сама судьба надвигалась на нас.
— Чего им надо, как вы думаете? — беспокойно спросил сенатор.
Я всмотрелся: впереди всех Джордж Уокер, мясник из магазина «Рыжий филин», за ним — Матч Ормсби с заправочной станции и Чарли Хаттон, хозяин «Веселой берлоги». И Дэниел Виллоуби тоже здесь, этому явно не по себе, он из тех, кто всегда избегает толпы, шума и скандалов. А вот Хигги не видать и Хайрама тоже, зато Престон тут как тут. Ну, а Шервуд? Шервуда, конечно, нет. Не такой он человек. Но народу полно, и все мне хорошо знакомы. И лица у всех мрачные, полные решимости.
Я отступил на обочину, и толпа прошла мимо, никто даже не поглядел в мою сторону.
— Послушайте, сенатор! — начал Джордж Уокер, голос его прозвучал чересчур громко. — Ведь это вы и есть сенатор, верно?
— Да, это я, — отозвался сенатор Гиббс. — Чем могу быть вам полезен?
— Вот это самое мы и пришли узнать, — сказал Уокер. — Мы вроде как делегация.
— Понимаю.
— Мы попали в беду, — продолжал Уокер. — А мы все честно платим налоги, так что пускай нам помогут, мы имеем право. Вот я ведаю в «Рыжем филине» мясным отделом, а народ к нам в Милвил проехать не может, так уж я и не знаю, что будет. Без приезжих покупателей мы в два счета прогорим. Со своими-то, с милвилскими, мы, конечно, торгуем, да ведь этого мало, дело себя не оправдывает, и скоро здешним будет нечем платить, ни у кого гроша не останется, а в кредит торговать нам не под силу. Понятно, свежее мясо мы всегда добудем. А продать — не продашь. Нет нашей возможности дальше торговать, как ни кинь, все клин…
— Одну минутку, — вставил сенатор. — Не нужно торопиться. Давайте обсудим все по порядку. У вас возникли затруднения, мне об этом известно, и я сделаю все, что только могу…
— Вот что, сенатор, — прервал кто-то гулким басом, — тут кой у кого из нас задачки позаковыристей, чем у Джорджа. Хоть у меня, к примеру. Работаю я за городом, живу от получки до получки: целую неделю ребятишек кормить надо? Обуть-одеть надо? По всяким счетам платить надо? А теперь мне до работы не добраться, стало быть, и получки никакой нету. И я не один такой. Нас таких сколько хочешь. И на черный день ни у кого не отложено. У нас в Милвиле, скажу я вам, таких, чтоб хоть грош отложили про запас, может, раз-два и обчелся. Вот мы все и…
— Постойте, — взмолился сенатор Гиббс. — Послушайте и вы меня. Дайте мне хоть немного времени. В Вашингтоне уже знают о том, что здесь случилось. Знаю, как трудно вам всем приходится. Вам постараются всемерно помочь. В конгресс будет внесен законопроект о пособии для жителей вашего города, и я сам буду трудиться не покладая рук, чтобы закон этот был принят без излишних проволочек. Мало того. На востоке страны некоторые газеты и телевизионные компании объявили сбор средств в помощь Милвилу. И это только начало. Будет сделано еще очень многое…
— Да на черта нам это нужно, сенатор! — пронзительно выкрикнул кто-то. — Не надо нам никаких пособий. Мы не нищие, нам подачки ни к чему. Вы только помогите нам вернуться на работу.
Сенатор даже растерялся,
— То есть, вы хотите. чтобы мы сняли этот барьер?
— Слушайте, сенатор, — снова загромыхал бас, — сколько лет правительство ухлопывает миллиарды, чтобы запустить человека на Луну. Ученых у вас хоть пруд пруди, так неужто нельзя потратить кой-какие деньги и время, чтоб нас вызволить! Мы весь век платим налоги, а много ли за это получаем?..
— Да, но дайте же нам срок, — возразил сенатор. — Мы должны выяснить, что представляет собой этот барьер, и найти какой-то способ с ним справиться. Скажу вам прямо и откровенно, такую задачу в пять минут не решить.
Сквозь толпу пробиралась Норма Шепард, секретарша доктора Фабиана, и наконец остановилась напротив сенатора.
— Но надо же что-то сделать, — сказала она. — Надо что-то сделать. понимаете? Кто-то должен найти способ. У нас тут есть больные — тяжелые, их надо положить в больницу. а мы не можем их переправить. Если мы их не отправим в больницу, некоторые умрут. У нас на весь Молвил только один доктор, и он уже очень немолод. Он хороший доктор и лечит нас уже много лет, но с очень тяжелыми больными ему не справиться, да у него ни лекарств, ни инструментов таких нету. С очень тяжелыми случаями он никогда не мог один справиться, он сам так прямо и говорил…
— Дорогая моя, — отеческим тоном начал сенатор, — я понимаю вашу озабоченность, я весьма вам сочувствую, и можете не сомневаться.
Что ж, видно, беседа моя с представителями Вашингтона закончена. Я медленно побрел по шоссе, вернее, рядом с ним. по взрытой, перепаханной земле, из которой уже поднимались тоненькие зеленые ростки. Семена, посеянные той странной бурей, взошли удивительно быстро, и теперь побеги тянулись к свету.
