Эпиграф
Глава 1. Второй день лечебного голодания.
Глава 2. Третий день лечебного голодания
Глава 3. Четвертый день лечебного голодания
Глава 4. Пятый день лечебного голодания
Глава 5. Выход из лечебного голодания. Вечер первый
Глава 6. Выход из лечебного голодания. День второй
Глава 7. Выход из лечебного голодания. День третий
Глава 8. Выход из лечебного голодания. День четвертый
Глава 9. Правильное питание. День первый
Глава 10. Правильное питание. Месяц седьмой
ЭПИЛОГ. Шесть лет спустя
Эпиграф
На холмах Грузии лежит ночная мгла; Шумит Арагва предо мною. Мне грустно и легко; печаль моя светла; Печаль моя полна тобою, Тобой, одной тобой... Унынья моего Ничто не мучит, не тревожит, И сердце вновь горит и любит — оттого, Что не любить оно не может.
Александр Сергеевич Пушкин.
Уважаемые читатели! Добро пожаловать в мою новую историю!
В данном романе героиня совершает над собой медицинские манипуляции с целью избавиться от лишнего веса. Напоминаю вам, что любые медицинские процедуры следует выполнять строго под присмотром врача в стационарах или специализированных лечебных учреждениях. Перед началом лечения следует проконсультироваться с врачом.
Автор с симпатией относится ко всем национальностям. Национальность главного героя, его юмористические высказывания на эту тему и высказывания его родственников ни в коем случае не являются проявлением национализма. Наоборот, подчеркивают своеобразие и необычность характера главного героя и красоту его внутреннего мира, а также особо близкие и теплые отношения между членами его большой семьи.
Чего и всем вам желаю!
Глава 1. Второй день лечебного голодания.
Зоя Павловна
– Девушка, а девушка!
От неожиданности спотыкаюсь. Меня, что ли? Так, вроде, давно не девушка уже. Ни по возрасту, ни по комплекции. Оглядываюсь.
На ночной улице никого нет. Ни единой живой души. Может, глюки? Уже на второй день? Усмехаюсь своим мыслям. Трясу головой, бреду потихонечку дальше. Жадно вдыхаю морозный и чистый зимний воздух.
– Девушка, ну, куда же вы? Можно вас на минуточку?
Спотыкаюсь второй раз, начинаю вертеть головой. Точно же меня! И это не глюки. Голос мужской, хриплый. Веселый. На этот раз осматриваюсь тщательней. И опять никого не вижу! Времени половина двенадцатого ночи, все нормальные люди сидят за праздничным столом, провожают старый год и готовятся встретить новый. Все ненормальные люди гуляют. Чтоб вы знали, у нас тут не Москва. Короче, гуляю я в одиночестве. Из приоткрытых окон четырех облезлых пятиэтажек нашего поселка под «оригинальным» названием Лесной доносятся музыка и смех. Может, из ближайшего дома меня окликнули? Да не может такого быть, все местные меня знают в лицо и уважительно зовут Зоей Павловной. Уж никак не «девушкой».
Растерянно кручусь на месте, пытаясь сориентироваться. Я стою на окраине Лесного на дороге, ведущей к шоссе на Москву. Слева пятиэтажки, справа редкие елки и начинается огромный заснеженный пустырь. В советские времена начали здесь строить ни то исполком, ни то дом быта. Не достроили, бросили. Только бетонное основание ощерилось кусками арматуры, все остальное давно растащили. За пустырем немногочисленные домики частного сектора, остатки деревни. В крайнем левом домике я родилась.
– Эй, вы где? – кричу я в темноту.
Отклик неожиданно идет со стороны ближайшей елки.
– Я здесь.
Иду на голос и обалдеваю. Под тенью дерева в сугробе сидит какой-то незнакомый мне мужик неопределенных средних лет. Бородатый. Раздетый. То есть, конечно, не полностью, а частично. Между прочим, на улице уверенный минус. А он без ботинок, в носках только. Без куртки и без шапки, в каких-то штанах спортивных и в вязанном свитере. Сидит, значит, этот самый мужичок-боровичок под елкой и зубы мне скалит. Или пьяный, или обдолбанный. Придурок жизнерадостный.
Подхожу поближе. Не сразу, но получается его рассмотреть. Бородатая морда лица мне лично незнакома. Значит, неместный, приехал в гости Новый год отмечать. Я ведь всех у нас знаю, семнадцать лет в нашем поселковом детском садике младшим воспитателем отработала. Все местные жители, кто в возрастной категории «двадцать минус», под моим командованием дружно ходили на горшки. Кто «тридцать плюс», ходят или ходили ко мне на родительские собрания. Остальные просто мои одноклассники, друзья или соседи, обычно останавливаются со мной поболтать у местного магазина. Останавливались. Потому что со вчерашнего дня я в садике не работаю. И вообще меня в поселке два дня как бы нет. Я потому и выползла погулять ночью, чтобы меня никто не увидел. Хотела по-быстрому глотнуть свежего воздуха и обратно в норку забиться. Не вышло. Мужичок-боровичок все карты спутал.
Стою, смотрю на новогодний «подарочек», который сидит в сугробе, а в голове картинки из «Морозко»: «Тепло ли тебе, девушка? Тепло ли тебе, милая?» – «Тепло, батюшка, тепло, Морозушка, тепло».
– Девушка, а девушка. А поговорите со мной о смысле жизни.
– Чьей? – рявкаю я, подходя еще ближе, практически вплотную. – Вашей или моей?
– Общечеловеческой.
Мой громкий командный голос – тяжелое наследие моей затянувшейся педагогической карьеры. Незнакомые люди пугаются, знакомые уважительно внимают. А этому хоть бы хны. Пьяный, и причем сильно. Несет от него, не хуже, чем от нашего садиковского сторожа дяди Вани. Стою руки в боки и соображаю, как бы мне этот «подарочек» из-под ёлочки выкурить. Здоровый больно, сама его не вытяну. Такая репка мне не по зубам. И как назло, ни кошки рядом, ни мышки. Черт бородатый.
– К кому приехали? – спрашиваю, чтобы оценить степень его вменяемости.
– Так к вам же, – отвечает. Опять лыбится. Зубы у него аж в темноте светятся. Металлокерамика, не иначе.
Чур меня от таких гостей.
– А без куртки почему?
– Кровь горячая.
– От водки?
– От чувств. Ну, и от коньяка. Но в меру.
Хохочет и грозит мне пальчиком.
Знаем мы вашу «меру».
– Встать сможете?
Он вздыхает.
– Без вашей помощи вряд ли. Поэтому и позвал. Ноги занемели.
– Обопритесь на меня и попытайтесь встать. Упирайтесь спиной в елку. Меня Зоей Павловной зовут.
– Очень приятно, Зоя. Я Георгий.
– Он же Гоша, он же Жора, он же Гога? – с иронией спрашиваю я.
– Точно.
– А я не Зоя, а Зоя Павловна.
Мы вдвоем пыхтим в унисон, пытаясь придать его телу вертикальное положение. С третьей или четвертой попытки у нас получается. Я решительно отстраняюсь от мужика. Он отпускает меня неохотно. Прислоняется спиной к дереву, тяжко дышит. Опять скалится. Лицо его в тени плохо видно, весь он какой-то чернявый и косматый, смуглый. На нерусского похож. Но я его ни капельки не боюсь. Я вообще в своем поселке никого не боюсь. Это моя территория. За любое непочтительное движение в мой адрес ему тут пасть порвут, моргала выколят.
Надо решать, что с ним делать дальше.
– Сильно замерзли? Ноги чувствуете? Попробуйте пошевелить пальцами.
Вместо ответа опускает заснеженные ресницы вниз и смотрит на свои ступни. Морщится от напряжения. Не сразу, но у него получается пошевелить пальцами. Носки у него хорошие, из ангоры, теплые.
– Вы как под елкой без ботинок оказались? – спрашиваю строго. – Не пешком же пришли?
– Дед Мороз положил. Подарок я, – скалится.
– Чей подарок?
– Получается, что ваш. Вы же меня нашли.
– Телефон, документы, деньги с собой есть?
Хлопает себя по карманам штанов, смеется, просто заливается.
– Нету. Ничего нету.
