– Это я во всем виновата. Я подменила детей, – произнесла я тихо, почти шепотом. – Всё началось с того, что доктора поставили моей дочке страшный диагноз. Она больна! Очень больна. Доктор сказал, что лекарство есть. Но лекарство – очень дорогое, доступное только аристократам. Я… Я решила поступить к вам в дом кормилицей, чтобы поговорить с вами… Но вас не было. Вы были там, на передовой…

Голос мой дрожал, и я чувствовала, как внутри всё сжалось ещё сильнее. На глазах начали появляться слезы, и я едва могла сдерживаться, чтобы не расплакаться.

– В то утро моей доченьке стало совсем плохо, – продолжила я, чуть собираясь с силами. – Я не могла больше ждать! Тогда я решила подменить ребенка. Я сделала это, потому что боялась, что моя дочь умрет, если не получит нужное лекарство. Я знала, что это неправильно, но больше не могла смотреть, как она страдает.

Я опустила глаза, не в силах больше скрывать своих чувств. Мое сердце было разорвано, и я чувствовала, как из груди вырываются рыдания. Внутри всё трепетало, словно я находилась на грани полного разрушения.

– И тогда я просто поменяла местами детей. Чтобы доктор вылечил мою девочку, – мой голос стал чуть тише, чуть слабее. – Я знаю, что поступила неправильно. Но она – все, что у меня есть. Она – мое все! И я не могла смотреть, как она умирает. Когда вы появились, было уже слишком поздно. Я надеялась, что доктор ничего не заподозрит. Но, видите, как все получилось.

Я ощущала, как внутри всё трепещет, словно я стояла на краю пропасти, готовая сорваться вниз. В этот момент я была абсолютно открыта, без защиты, без маски. Просто – очень устала, очень одинока и очень виновна.

Потом мне было просто страшно говорить правду… Я обняла себя обеими руками, словно пытаясь согреться.

– Это я разрушила вашу семью, – выдохнула я, покаянно опуская голову. – Поэтому ваш семейный артефакт показал, что ребенок не ваш… Я готова понести любое наказание. И готова немедленно покинуть дом. Но если вы позволите, я готова отработать все до последнего лорнора… Я выдохнула, вытерла слезы и смотрела на генерала Леандра Моравиа, ожидая, что последует за его молчанием.

Внутри бушевали чувства, и я понимала – сейчас всё может измениться навсегда.

Я смотрела на генерала, словно впервые видела этого человека – его строгие черты, высокие скулы, красиво очерченные губы.

Глаза были холодные и проницательные, а в них – что-то недосягаемое. Вся его фигура излучала силу и уверенность, и, несмотря на мою растерянность, я не могла не замечать его красоту.

Я понимала – генерал не из тех, кто уступает или сомневается.

Я втайне понимала, что такие мужчины мне не светят.

В моих мыслях всплывал портрет моего мужа – судя по портрету, милый, добрый человек, которого я даже не знала.

Я ведь очутилась в чужом теле в тот момент, когда некая Филисента Талбот, молодая беременная жена лейтенанта Джеймса Талбота, услышала страшную новость о его гибели.

Маленький, чуть поцарапанный портретик я всегда вожу с собой, чтобы показывать его доченьке Мелиссе. Чтобы она знала, что у нее был отец. Мне почему-то казалось это важным. Этот портрет не вызывал у меня никаких чувств. Ни тепла, ни боли. Он – просто напоминание, что когда-то в чужой жизни была любовь, счастье, подарившее жизнь маленькой девочке.

Сейчас я не отрывала взгляда от генерала, хотя сердце билось так сильно, что казалось, вырвется из груди.

Леандр Моравиа посмотрел мне прямо в глаза, и я почувствовала, как напряжение внутри меня усиливается. В этот момент он произнес спокойным, безупречно ровным голосом:

– По вашему совету, я решил перепроверить всё сегодня утром. Сегодня утром в колыбельке была моя дочь?

Я медленно кивнула, ощущая, как внутри всё сжалось в комок, который трудно разжать.

– Да! – ответила я тихо, почти шепотом. – Ваша.

Генерал чуть наклонил голову, и в его взгляде появился холодный блеск.

– А вот родовая магия так не думает, – произнес он, глядя на свой перстень с драконом.

Я остолбенела, не в силах поверить.

– Что? – опешила я, чувствуя, как по коже пробегает мелкая дрожь. – Что вы имеете в виду?

Я стояла в изысканно обставленной комнате, освещенной мягким светом, пробивающимся сквозь тяжелые бархатные шторы.

В руках я держала драгоценный сверток, который казался слишком легким для того, что внутри.

Это был мой ребенок, моя маленькая дочь, но она не издавала ни звука.

Ее маленькое исхудавшее тельце едва дышало, словно в ожидании последнего вздоха.

Она не плакала, как все младенцы.

Не открывала своих больших глаз, чтобы изучить этот любопытный мир.

Она не спала, ее лицо было неподвижно, как маска.

Моя дочь умирала.

Это бледное, почти фарфоровое личико, с тонкими, как паутина, венами, просвечивающими сквозь прозрачную кожу, казалось, было лишено жизни. Ее маленькие ручки дрожали, а глаза, безжизненно серые, словно мрамор, смотрели в никуда, как будто она уже покинула этот мир.

Я ощущала, как внутри меня нарастает волна тревоги, готовая затопить меня с головой. Нервозность отражалась в каждом моем движении: ладони были липкими от пота, сердце билось так сильно, что я боялась, как бы оно не выпрыгнуло из груди. Я чувствовала, как воздух становится тяжелее, словно его пропитала моя паника.

– Ну что ж, показывайте, мисс, – прокашлялся доктор Эндрюс, стоя у стола, заваленного множеством склянок, микстур и зелий. Его голос был холодным, но в нем слышалось что-то, что заставляло меня нервничать еще больше.

Мое сердце отчаянно надеялось на чудо.

Вдруг среди всех этих зелий найдется что-то, что сможет спасти мою дочь?

Но сейчас доктор смотрел на меня, словно все понимая.

Служанка. Ребенок. От кого, кроме как от хозяина? Может, он и сочувствовал в глубине души, понимая, что у молодой симпатичной девушки нет шансов отказать тому, кто в любой момент может вышвырнуть ее на улицу. Но осуждал, как и все общество.

– Миссис. Миссис Филисента Талбот! – поправила я его, чувствуя, как внутри меня вспыхнуло раздражение.

Я знала, что все вокруг думают, будто я просто служанка, брошенная своим хозяином после новости о беременности. Но я была замужем. И это очень много значило в мире, в который я случайно попала.

Доктор Эндрюс – человек с седыми, гладко зачесанными волосами и строгим, чуть осуждающим лицом склонился над моей Мелиссой. Его холодные голубые глаза внимательно осмотрели девочку, затем медленно поднялись на меня. В его взгляде читалось неприкрытое недовольство, словно я что-то сделала неправильно, довела бедную доченьку до такого ужасного состояния.

– Вы замужем? – переспросил он, словно это было неожиданно. – Где ваш муж? Я бы хотел поговорить с ним.

Голос доктора звучал так, будто он уже знал ответ, но все же хотел услышать подтверждение. Я сглотнула, чувствуя, как внутри все сжалось. Мое сердце забилось еще быстрее, и я почувствовала, как меня охватывает странное ощущение, будто я оказалась в ловушке стереотипов.

– Я – вдова, – тихо прошептала я, стараясь не смотреть ему в глаза. – Недавно овдовела.

Доктор кивнул, его лицо стало еще более серьезным. Но я почувствовала, как отношение ко мне меняется.

– А отец? Брат? Есть кто-то из родственников, с кем бы я мог обсудить самочувствие ребенка? – повторил он.

Его вопрос прозвучал как удар хлыста, и я почувствовала, как внутри меня все сжалось. Мое сердце забилось быстрее, и я ощутила, как меня охватывает чувство беспомощности. Обычно такое спрашивают, когда все очень плохо.

– Мой муж умер. Родственников нет, – сказала я, стараясь говорить спокойно, хотя внутри меня бушевала буря эмоций. – Я одна. Если вы что-то хотите обсудить, то вам придется обсудить это со мной.