Громила что-то промычал, перевернулся на другой бок, укрывшись с головой, и продолжил дрыхнуть. Не думал, что этот молотобоец такой любитель поспать — пушкой не добудишься.

Предприняв ещё несколько безуспешных попыток, решил пока заняться сборами. Заправил «постель», если так можно назвать скомканную мешковину. Пересчитал монеты — «Пятьсот сорок восемь медяков,» — отметил про себя. Мой капитал.

В этот момент Ульф громко захрапел.

— УЛЬФ! ВСТАВАЙ! — покачал парня уже гораздо сильнее.

— А?.. Ульф?.. — всё еще с закрытыми глазами пробубнил громила.

— Это я — Кай, — с улыбкой сказал ему.

— Кай… — детина разлепил глаза, медленно покрутил головой по сторонам, с удивлением всматриваясь в ожившее помещение казармы.

В помещении горело уже приличное количество ламп, а в полуоткрытую дверь начал проникать серый утренний свет. Теперь всех людей хорошо видно. В помещении стоял сдержанный гул — люди готовились к дороге, вполголоса обсуждая дела минувшей ночи, успокаивая своих близких.

Молотобоец наконец поднялся — потянулся, как огромный и ленивый кот, хрустнув всеми суставами. Потёр сонные глаза и уставился на меня, ожидая команды.

— Пошли позавтракаем, Ульф, — кивнул ему.

Взял мешочек с деньгами и направился к выходу, пробираясь мимо собирающих пожитки беженцев.

— Вот он, вот… — донёсся чей-то шёпот.

— Всё-таки достался тебе родовой дар-то, мальчик… — послышался старческий женский голос.

Обернулся — старая женщина с крючковатым носом, но добрыми глазами смотрела на меня. Рядом стоял мужчина с таким же ясным взглядом, а внизу, сидя на койке, женщина с каштановыми волосами и мягкой улыбкой одевала потеплее маленькую дочку. От этой семьи веяло спокойствием и светом — на душе стало гораздо теплее. Каждый раз радовало, когда в жестоком мире встречал просто добрых и хороших людей.

Кивнул им, бросив последний взгляд.

— Будет кому нас защитить, если эти баронские псы бросят по дороге, — абсолютно серьёзно сказала старуха женщине на койке.

Я внутренне усмехнулся. «Да уж, слишком большие надежды возлагаете на практика третьей ступени…» И тут же отметил, насколько сильно здесь не доверяют людям барона. Беженцы ненавидели и боялись их, а шли, потому что другого выхода нет.

Направился к выходу.

На улице снега уже не было совсем. По земле тут и там ещё разлиты лужи, но и те заметно подсохли по краям. Небо было абсолютно чистым — не синим, а серо-стальным, и на востоке (или где тут вставало солнце?) наливалось розовым переливом от приближающегося рассвета.

Пахло чем-то свежим, будто рядом пробили родник. Запах оттаявшей земли смешивался с ароматом каких-то трав, сладковатым и одновременно горьковатым. Простой, чистый и живой запах.

— Кай! Красиво! — восторженно прогудел Ульф, задрав голову и глядя в чистое небо.

Люди, выходившие из казармы, казалось, не обращали внимания на разительную перемену в погоде — полностью погружены в мрачные мысли. А я, кажется, словил настроение Ульфа, и от этой детской радости на душе стало теплее.

— Да, Ульф. Скоро увидим Чёрный Замок. Здорово, правда? — сказал, улыбаясь.

— Чё-ёрный За-а-амок… — с придыханием протянул молотобоец, лицо расплылось в глупой улыбке.

Мы пошли в сторону таверны. Думал о том, как же странно всё устроено. Ещё вчера — кровь, ужас и смерть, а сегодня — чистое небо, запах трав и простой мужик, радующийся рассвету.

Зашли внутрь — там, в общем гуле приглушённых голосов, молча ели, изредка переглядываясь. Кажется, в отличие от многих, мы по-настоящему наслаждались едой — на завтрак была густая ячменная каша с жареным луком и кусочками сала.

Солдаты Грифонов во главе с капитаном сидели за самым дальним, «хозяйским» столом и о чём-то вполголоса переговаривались. «Неужели совсем не спали ночью?» — подумал я.

И тут вдруг понял, что у позорного столба, когда выходили, уже никого не было. Тех двух воришек… интересно, куда их дели? Живы ли вообще? Отчего-то стало их жаль. Понятно, что воровать — плохо. За всю жизнь украл лишь раз — в детстве, у брата, маленькую игрушку в виде летящего Супермена. Помню, как отец потом заставил пойти, отдать украденное и извиниться — тот стыд запомнил на всю жизнь.

Но всё-таки высечь, а потом в кандалы и непонятно куда? За мешочек монет? Люди сейчас ведь и так в плачевном положении — может, нужно было вставить за них слово? Попросить о помиловании… «Да кто бы меня послушал,» — тут же одёрнул себя. И где гарантия, что парни не обокрали бы кого-нибудь другого потом? Ладно, не моё это дело. Что случилось, то случилось — мы все несём ответственность за свои действия.

Ульф, доедая, с удовольствием причмокивал. Я же уже давно закончил и просто сидел, глядя по сторонам на хмурые лица людей.

Глаз то и дело сам находил капитана, что так просто отпустил ночью. Теперь мужчина всё знает. Донесёт ли барону? И вообще, какая судьба обычно ждёт таких, как я, в городах? Если в деревне всё просто: чувствуешь силу — становишься охотником, то что насчёт Чёрного Замка? Как это аукнется?

— ВСЁ! ВЫДВИГАЕМСЯ! — голос вставшего во весь рост Халвора прорезал гул таверны. — Кто не доел — в дороге дожуёт!

Где-то в углу заплакал грудной ребёнок. Молодая и измождённая мать отчаянно пыталась его успокоить и накормить, но малыш отказывался от еды.

Люди, тяжело вздыхая, начали вставать со своих мест и брести на улицу. Мы последовали за ними — впереди был ещё один тяжёлый день пути.

Колонна снова оживала: кто-то, подсаживая, закидывал сонных детей на телеги, кто-то проверял упряжь, дёргал ремни. Погонщики подгоняли отдохнувших, но всё ещё вялых лошадей и мулов. Несколько повозок снова увязли, и мужики, ругаясь, наваливались на колёса, выталкивая из подсохшей за ночь, но цепкой грязи.

Светлело стремительно — вот уже из-за тёмной стены леса на горизонте начало пробиваться ярко-красное солнце, а птицы, радуясь приходу тепла, защебетали отовсюду.

— ОТЧАЛИВАЕМ! ЖИВЕЕ, НУ! — скомандовал всадник, проносясь мимо рядов беженцев и подстёгивая поторопиться.

Наш погонщик уже был на месте, щёлкнул кнутом — лошадь дёрнулась, недовольно заржала, мотнув гривой, и телега, скрипнув, поехала. Мы с Ульфом пошли следом.

Через несколько часов, поднявшись на поросший лесом холм, вышли на продуваемую всеми ветрами каменистую равнину — она была не такой, как в окрестностях шахты — не голые мёртвые камни, а степь, где из-под тонкого слоя почвы то и дело пробивались поросшие лишайником гранитные валуны. Вдалеке, с правой стороны, виднелись невысокие скалистые хребты, а за ними — тёмная полоса леса, который постепенно редел.

Но больше всего поражало то, что было слева — насколько хватало глаз, до самого горизонта раскинулись бескрайние заросли высоких кустарников. Листья ярко-жёлтого, почти лимонного цвета, колыхаясь на ветру, создавали иллюзию золотого моря — каким-то чудом растения росли на этой каменистой земле.

Колея была ещё более разбитой — то и дело под колёса попадались остроугольные камни, которые только и ждали, чтобы сломать ось или разбить колесо. Колонна часто останавливалась — мужчины, ругаясь, оттаскивали камни с дороги, и мы продолжали свой путь. Медленно двигались через по-своему прекрасное море камня и золота.

Шёл, и мысли крутились в каком-то вакууме. Сперва этот суровый пейзаж увлекал — разглядывал его без устали, но потом однообразие взяло своё, и стало скучно. Брёл, глядя под ноги, слушая, как изредка Ульф напевает примитивную песенку из трёх нот и двух слогов, и просто молчал.

Когда в очередной раз поднял голову, увидел, что дорога впереди довольно резко уходит вниз в подобие обширной низины. Там, вдали, серая каменистая земля сменялась вулканической, чёрной. Равнина превращалась в бугристую местность, состоящую из сотен мелких холмиков, склонов и подъёмов. А далеко-далеко, на самом горизонте, маячило несколько огромных хребтов, и за ними виднелся голубой отсвет, будто там, на краю мира, раскинулось огромное море.