В кабинете воцарилась тишина. Может, они не знали слова «камуфлирующий»?

— Вы говорите о камуфляже? — переспросил один из присутствующих. — Разработанном Барановым-Россинэ?

— Маскировочная окраска, — пояснил я, хотя впервые слышал эту фамилию. — Пятнистая, размытая или наоборот — однотонная, в зависимости от цвета местности, чтобы красноармеец сливался с нею. Не защитного цвета, который виден на любой поверхности, а под цвет песка, степи, леса, заснеженной равнины. Рисунок должен ломать силуэт. Крупные, неправильной формы пятна. Три-четыре цвета. Это резко снизит заметность бойца.

— Но это потребует изменения технологии окраски тканей, товарищ комкор, — проговорил ректор. — Такие ткани в СССР не производят. Нет красителей, нет технологий.

— Значит, нужно создавать, — жестко парировал я. — Война не будет ждать. Начнем с опытных партий, используя то, что есть. Ваша задача — разработать новый крой. И еще… — Я подошел к столу и взял образец ткани красноармейской шинели. — Шинель бойцу из постель и палатка, это так, но в атаке в ней, длинной, тяжелой невозможно быстро двигаться. Зимой она намокает и превращается в ледяной панцирь. Нужно принципиально иное решение. Главный принцип — одежда бойца должна быть легкой, прочной, удобной, не сковывающей движений, при этом соответствующей климатическим условиям.

— Я хочу напомнить вам, товарищ комкор, — снова заговорил ректор, — что у нас не научно-исследовательский, а учебный институт. Мы готовим кадры для нашей легкой промышленности.

— Потому я к вам и обратился, товарищ Канарский. Выберите из студентов группу талантливых, неординарно мыслящих ребят, дайте им, в рамках учебного процесса, творческое задание разработать новую форму для нашей армии, с учетом существующих в СССР технологий и материалов. В этой папке все требования, о которых я упомянул в нашем разговоре и еще больше — о которых я не упомянул. А также — мои примерные наброски того, как это должно выглядеть.

Я протянул ректору папку и наблюдал, как его сотрудники разглядывают мои наброски — странные, непривычные для этого времени, хотя и основанные на жесткой логике военных действий. Это была не прихоть, а необходимость, продиктованная опытом двух войн — той, что была, и той, что мне еще предстояло пережить здесь.

— Ваша задача, товарищи, — подвел я итог, — разработать эскизы и образцы новой полевой формы в трех вариантах: летнем, зимнем и для командного состава. Срок — один месяц. После этого доложим в Наркомат. Вопросы есть?

Вопросов было много. О стоимости, о перестройке производства, о сопротивлении Артиллерийского управления, отвечавшего за обмундирование, но я пока отмахивался. Рано пока обсуждать такие вопросы.

Я знал, что сопротивление моим предложениям во всех инстанциях будет бешеным, но я также знал, что каждый красноармеец, одетый в удобную и практичную форму, будет сражаться лучше. И шансы уцелеть в бою у него повысятся.

А это так же важно, как новый танк или самолет. Это был первый, маленький кирпичик в фундаменте будущей армии, которую мне предстояло построить. Армии, способной не просто победить в грядущей войне, но и уменьшить цену победы.

Москва, Научный автотракторный институт (НАТИ)

Директора НАТИ, Андрея Антоновича Липгарта, я застал в помещении, больше напоминавшем сборочный цех в миниатюре. На столе, заваленном чертежами, лежали модели танковых подвесок, образцы броневой стали, а на подоконнике дымилась паяльная лампа — видимо, здесь только что собирали что-то. Сам Липгарт, человек с умными, пронзительными глазами, смотрел на меня с нескрываемым интересом.

— Товарищ Жуков, ваши заметки о недостатках «БТ» и «Т-26» я изучил, — он отодвинул чертеж и достал мою записку, испещренную пометками. — «Слабая броня», «пожароопасность бензиновых двигателей», «недостаточная мощь 45-мм пушки против современных укреплений»… Вы бьете не в бровь, а в глаз. Но что вы предлагаете вместо абстрактных пожеланий?

Я развернул на столе свой планшет с новыми, пока еще сырыми эскизами.

— Не абстрактные пожелания, Андрей Антонович. Конкретные тактико-технические требования к новой машине.

Липгарт насторожился, его взгляд стал еще острее.

— Продолжайте.

— Первое. Защита. Лобовая броня не менее 45 миллиметров, установленная под наклоном. Это принципиально. Пуля и снаряд должны не пробивать ее, а рикошетировать.

— Это резко увеличит массу! — тут же отреагировал Липгарт.

— Значит, нужен новый двигатель. Не бензиновый, а дизельный. Мощный, экономичный и менее пожароопасный. Я знаю, что над дизелем «В-2» в Харькове уже работают. Нужно ускорить эти работы и адаптировать его для танка.

Я перевернул лист.

— Второе. Вооружение. 45-мм пушка — это вчерашний день. Нужна 76-мм длинноствольная пушка. Чтобы бить не только по пехоте, но и по любым японским, да и не только японским, танкам с дальней дистанции. И не менее двух пулеметов… Третье. Ходовая часть. Подвеска Кристи на «БТ» — ненадежная и сложная в обслуживании в полевых условиях. Нужна более простая и живучая торсионная подвеска. И широкие гусеницы, чтобы уменьшить удельное давление на грунт.

Липгарт молча слушал, иногда внося пометки в свой блокнот. Видно было, как в его голове уже идут расчеты.

— Вы описываете не средний танк, товарищ Жуков, а нечто промежуточное между средним и тяжелым. Масса будет под 30 тонн. Это сложно. Очень сложно. Но… — он вдруг улыбнулся, и в его глазах загорелся тот самый огонек создателя, — но чертовски интересно. У вас есть данные по предполагаемой толщине брони японских и немецких танков?

— Приблизительные, — соврал я, помня точные цифры о «Тиграх» и «Пантерах». — Но тенденция ясна — броня будет толще, пушки — мощнее. Наша задача — создать машину, которая будет оставаться грозной силой не один год.

— Понимаю. — Липгарт откинулся на спинку стула. — Вы предлагаете не эволюцию, а революцию. И сроки?

— Максимально сжатые. Опытный образец к концу следующего года. Я добьюсь, чтобы вам предоставили высший приоритет по ресурсам и кадрам.

Мы вышли из кабинета и направились в цех, где стояли несколько «БТ-7». Я положил ладонь на броню одного из них, холодную и тонкую.

— Эти машины очень помогают нам на Халхин-Голе, Андрей Антонович. Но следующая война будет другой. И нам нужен другой танк. Не для парадов, а для победы.

Липгарт кивнул, глядя на свой будущий объект для модернизации с видом хирурга, готовящегося к сложной операции.

— Он будет. Я берусь за эту работу, но готовьтесь, Георгий Константинович, за нее придется бороться. В верхах многие считают, что и нынешние танки — более чем достаточны.

— Я знаю, — сказал я, — но в эту битву придется вступить мне. Ваша — создать оружие. А моя — доказать, что оно нужно стране.

Следующей точкой в моем московском маршруте было КБ Поликарпова, а затем — туполевское КБ. Мне нужно было протолкнуть идею пикирующего бомбардировщика и нового истребителя. Работа только начиналась.

Другие институты и конструкторские бюро

Следующей остановкой стал авиазавод №39. Меня провели прямо в цех, где в клубах металлической пыли рождались истребители «И-16». Главный конструктор, Николай Николаевич Поликарпов, выслушал мои претензии к его «ишачку» молча, лишь изредка поддакивая.

— Маневренность — да, хороша, — говорил я, глядя не на самолет, а на него, — но скорость, скороподъемность, вооружение — уже недостаточны. Новые японские самолеты уже превосходят их по своим характеристикам. Нам также нужен новый истребитель. Не уступающий им, а превосходящий их.

Поликарпов тяжело вздохнул.

— Я знаю, товарищ Жуков. Работаю над «И-180», но… — он махнул рукой в сторону цеха, — тут свои сложности.

Я понимал, о чем он. Сложности были. Что греха таить, многого не хватало советской промышленности. Да и система управления ею была далека до совершенства. Будь моя воля, я бы создал Государственный Комитет Обороны не в 1941, а прямо сейчас.