В роли защитника колониальной инквизиции выступает известный испанский "либеральный" историк Сальвадор Мадариага, обосновавшийся с 1928 г. в Англии и пишущий если не на английском языке, то, во всяком случае, для англоязычного читателя.
С. Мадариага в своих работах "Возникновение Испано-американской империи", "Падение Испано-американской империи", "Симон Боливар" и других выступает как сторонник испанского колониального владычества, что приводит его к апологетической трактовке роли католической церкви, в частности инквизиции, в колониальном обществе. Правда, С. Мадариага, как и подобает "либералу", выступает якобы с объективистских позиций. Цель его – преуменьшить значение преступной деятельности инквизиции, свести ее до "соответствующих скромных", "незначительных", на его взгляд, размеров.
Вот как рассуждает С. Мадариага: испанская церковь в XVI в., в период расцвета инквизиции, была "великим, благородным и творческим институтом" (Madariaga S. de. The Church and the Inquisition in the Spanish American Colonies. – In: The Conflict between Church and State in Latin America, p. 54), но потом она пришла в упадок я под влиянием духовных и экономических успехов в американских колониях отошла от свойственных ей ранее "евангелического сподвижничества и чистоты".
Упадку церкви якобы препятствовала инквизиция, которая карала служителей господа, поддавшихся соблазну роскоши и сладострастия. Но инквизиция-то карала не разложившихся церковников, а противников церковной идеологии и испанских колониальных порядков.
С. Мадариага утверждает далее, что число казненных инквизицией людей "преувеличено". Она бросила в костер не тысячи, утверждает он, а только какие-нибудь десятки людей, включая покончивших жизнь самоубийством и сошедших с ума в ее застенках. Откуда им взята эта цифра – неизвестно. Но суть не в этом, а в комментариях автора. Подумаешь, есть чему возмущаться! – негодует он. В Англии, население которой равнялось трети Испанской Америки, за тот же период погибло от религиозной нетерпимости во много раз больше людей. С. Мадариага не чувствует, насколько порочна его аргументация. Убийцу, на совести которого сто невинных жертв, нельзя оправдать только на том основании, что есть другой убийца, который отослал на тот свет тысячу человек, а последнего – на том основании, что есть сверхубийцы, на совести которых десятки тысяч жертв.
Но логика не интересует С. Мадариагу. Он утверждает, что инквизиция в колониях была "менее жестока и подвержена предрассудкам" по сравнению с принятыми тогда моральными стандартами. Более того, если исходить из пресловутых стандартов эпохи, она была "доброй и прогрессивной". Ее пытки были ужасны, но они применялись и до нее, и она не "усовершенствовала" их. Да и пытки ли это, если сравнить их хотя бы с методами допроса, применяемыми в настоящее время полицией США. "Даже, – пишет С. Мадариага, – если добавить к казням, за которые была ответственна инквизиция, пытки, приводившие иногда к смерти, – совершенно очевидно, что "святое дело" в Индиях хотя и несло ответственность за многие страдания, но нельзя сказать, чтобы оно было одним из главных учреждений, специализировавшихся на истязаниях в истории, в особенности если иметь в виду, что жизнь в эти три столетия была дешевой и жестокость господствовала повсеместно" (Ibid., p. 59). И далее: "Инквизиция забрала в Индиях за три столетия меньше жизней, чем одна неделя карнавала среди богатых и беспутных жителей Потоси (Потоси – город в Боливии (в колониальное время – в Перу), славится своими серебряными рудниками и карнавалами). Инквизиция была одновременно человечна и бесчеловечна – как все в ее время… и в наше. Кроме того, она была популярна, слишком популярна. В ней было больше от сплетни, от зависти, от многих острых приговоров, без которых жизнь не жизнь, чем от глубокой обреченности трагедии, часто связываемой с ее именем" (Madariaga S. de. Op. cit., p. 59). Костры инквизиции? Население обожало любоваться ими, как любую казнь обожают люди во все времена и повсюду. Объявите сегодня о публичной казни в Лондоне, Париже или Нью-Йорке – и сбегутся, точно пчелы на мед, толпы народа, чтобы понаслаждаться ею! Аутодафе – великолепное зрелище из человеческой драмы и красок!
Нет, инквизиторы в испанских колониях, утверждает дон Сальвадор, не были жестокими, скорее их можно упрекнуть в продажности, в коррупции. Они спекулировали деньгами из инквизиционной казны, содержали наложниц, обожали роскошь, иногда отравляли своих соперников, но, кто не грешен, пусть первым бросит камень.
И дон Сальвадор делает вывод: "Инквизиция была частью странной и чудесной жизни в Индиях в один из редких периодов в истории, который смог создать эту ускользающую добродетель – стиль" (Ibid., p. 64).
Что и говорить, дон Сальвадор де Мадариага, профессор Оксфордского университета, с блеском защищает честь и славу колониальной инквизиции. Но его цинизм и изощренная аргументация не убеждают, а скорее вызывают отвращение и чувство брезгливости. Факты опровергают С. Мадариагу, но он не признает фактов. Генри Чарлза Ли (Генри Чарлз Ли (1825-1909) – американский историк, автор книги "История инквизиции в средние века", т. I-II. Перев. С. Г. Лозинского. СПб., 1911-1912. См. также: Lea H. Ch. The Inquisition in the Spanish Dependencies. New York, 1908) он объявляет безнадежно тенденциозным, не утруждая себя никакими доказательствами. Уж лучше Хосе Торибио Медина (Хосе Торибио Медина (1852-1930) – чилийский историк, автор многочисленных трудов по истории инквизиции в Испанской Америке), советует он, тут же присовокупляя, – хотя он не особенно умен, но более добросовестен (Madariaga S. de. Op. cit., p. 56). Любой критик "святого дела" для дона Сальвадора – сектант или просто болван.
Мадариага не единственный защитник колониальной инквизиции. К ее адвокатам принадлежит и американский историк св. трибунала Ричард Гринлаф, согласно которому инквизиция была необходима, ибо во многих районах испанской империи христианство и местные религии синкретизировались, в результате чего жители практиковали веру, которая по форме была католической, а на практике – языческой. Наличие инквизиции автор объясняет необходимостью уничтожить ересь и перевоспитать индейцев в духе подлинного христианства (The Roman Catholic church in Colonial Latin America. New York, 1971, p. 9).
Итак, по Гринлафу получается, что во всем виноваты индейцы, которые после их обращения в католичество вновь впадали в язычество, чем навлекали на себя заслуженный гнев инквизиции. О том, что синкретизм явился прямым следствием насильственного обращения индейцев в католическую веру, Гринлафу даже невдомек.
Американский историк Хюберт Херринг утверждает, что инквизиция будто бы отражала "глубокие убеждения XVI в." (Herring H. A History of Latin America from the Begining to the Present New York, 1963, p. 179) и что верующие считали необходимым уничтожить всякого, кто выступал против официальной церкви, угрожал ее авторитету и единству – будь то обращенные в христианство иудеи, протестанты, скептики или любые другие противники католицизма. Херринг умалчивает о том, что эти "глубокие убеждения" были навязаны инквизицией испанскому обществу путем жесточайшего террора, что только благодаря террору были сокрушены весьма влиятельные испанские эразмисты – сторонники Реформы.
Херринг стремится заверить читателя: инквизиция была использована "сознательными" епископами и вице-королями для борьбы с разложением духовенства и "многие приговоры инквизиции на протяжении ее существования касались священников, бесчестивших свою должность" (Ibidem).
А сами господа инквизиторы кем были? – позволительно спросить X. Херринга. Разве они не были повинны в еще большей степени в тех же преступлениях, за которые они судили своих рясоносных коллег?
X. Херринг, конечно, не такой уж простак, чтобы не понимать всю необоснованность своих апологетических упражнений. Поэтому рассуждения о колониальной инквизиции он заканчивает признанием: инквизиция все-таки была злом, хотя и с современной точки зрения; другие церковные культы были повинны в не меньшей мере, чем католический, в жестокостях и несправедливостях по отношению к своим противникам и поэтому не могут претендовать на моральное превосходство над католицизмом. Таким образом, раз все творили беззакония, то все невиновны, – таков "главный довод" X. Херринга.
