Пятнадцать лет назад

Солнце, ленивое и щедрое, словно перезрелый персик, заливало тягучим золотом тесную кухню съёмной квартиры на последнем этаже обшарпанной сталинки. Оно просачивалось сквозь мутные разводы на немытом окне, и в его косых лучах мириады пылинок вели свой сумасшедший, безмолвный хоровод – единственное по-настоящему хаотичное движение в этом застывшем, идеальном моменте времени. Воздух был густым, плотным, почти осязаемым; в нём смешались до пьянящей консистенции запах остывающей пиццы «Пепперони» из ближайшей забегаловки, нахальный аромат дешёвого игристого, которое мы с гордостью именовали «шампанским», и тот самый, ни с чем не сравнимый, эфемерный запах юности. Запах, в котором ещё не было горечи разочарований, а лишь безграничная вера в то, что весь мир – это огромный шведский стол, и тебе нужно лишь выбрать, чего ты хочешь, чтобы получить это немедленно.

– Долицына, прекрати соблазнять тостер, он всё равно не предложит тебе контракт с Vogue, – протянула Аня Сольцева, отрывая от общего пирога самый жирный, истекающий расплавленным сыром кусок.

Её голос, как всегда, был пропитан лёгкой, только ей присущей иронией, но в глубине умных карих глаз плескалось неподдельное, расслабленное веселье. Анна, наш мозг, наш вечный двигатель и самый надёжный якорь в бушующем море реальности, даже в день триумфальной защиты диплома оставалась верна себе. Высокая, поджарая, с копной тёмных волос, небрежно стянутых на затылке резинкой, она устроилась на скрипучем стуле, поджав под себя одну ногу в кедах. Вид у неё был такой, будто она не хвалебные оды от седовласых профессоров выслушивала, а в одиночку обрушила Уолл-стрит, просто развлекаясь.

– Не скажи, Сольцева, – тут же парировала Алиса Долицына, выгибая спину в совершенно неестественной, но оттого не менее эффектной позе, достойной обложки. – В отражении хромированной поверхности свет падает особенно выигрышно. Подчёркивает скулы и создаёт драматический блик. Ты ровным счётом ничего не смыслишь в высоком искусстве фотографии. И вообще, это не тостер, а винтажный образец промышленного дизайна. Я его на барахолке откопала.

Алиса, наша рыжеволосая бестия, наше ходячее произведение искусства, лениво поправила тонкую лямку шёлкового платья-комбинации, которое стоило больше, чем вся мебель в этой квартире, включая тараканов под плинтусом. Она всегда была такой: даже в декорациях студенческой нищеты умудрялась выглядеть как богиня, случайно сошедшая с Олимпа перекусить пиццей со смертными. Её роман с почти мифическим медиамагнатом Геной Ланским, который был старше её на целую вечность, был предметом наших бесконечных шуток и тщательно скрываемой зависти. Рядом с ним Алиса казалась райской птицей, по непонятной прихоти залетевшей в наш скромный курятник.

Я, Марина Горовая, или просто Рина, как звали меня подруги, лишь улыбнулась, разливая по разномастным бокалам остатки шипучего напитка. На мне было простенькое ситцевое платье в мелкий цветочек, но в эту самую минуту я ощущала себя королевой мира. Красный диплом экономиста лежал на подоконнике, а впереди простиралась целая жизнь с Вадимом Беловым – моим умным, амбициозным, безупречным Вадимом. Он уже делал первые, но уверенные шаги в молодёжной политике и клятвенно обещал, что очень скоро весь мир будет принадлежать нам двоим. Я была его тихой гаванью, его музой, его верной спутницей, и эта роль казалась мне самой важной и желанной из всех возможных.

– Девочки, не надо ссориться, – мягко вмешалась Ксюша Журская, наша общая совесть и неисправимая мечтательница.

Она сидела на широком подоконнике, обхватив колени тонкими руками, и смотрела на нас своими огромными, синими, как васильки во ржи, глазами. Ксюша была самой светлой, самой чистой из нас. Она искренне верила в настоящую любовь до гроба, в родство душ и в то, что добро всегда, без исключений, побеждает зло. Её волосы цвета спелой пшеницы светились в лучах заходящего солнца, создавая вокруг головы подобие нимба, и она казалась сошедшей со страниц какой-нибудь старой, доброй сказки о принцессах.

– Сегодня нельзя, – с торжественностью, на которую была способна только она, провозгласила Ксюша. – Сегодня день волшебный! Мы защитились! Мы теперь взрослые! Вся жизнь впереди!

– Если эта самая взрослая жизнь пахнет ипотекой, офисным рабством и прокисшим борщом, то я, пожалуй, вернусь в детский сад, – фыркнула Аня, но всё же подняла свой щербатый бокал.

– Ну почему сразу ипотекой? – картинно возмутилась Алиса, наконец оставив в покое несчастный тостер и грациозно опускаясь на табуретку. – У меня, например, в ближайших планах вилла на озере Комо. И личный причал. Гена обещал.

– Гена тебе много чего обещал, – не удержалась от шпильки Аня. – Включая вечную молодость и личного единорога. Ты, кстати, уже выбрала цвет для рога? Предлагаю платиновый, под твой новый браслет.

– Завидуй молча, Сольцева, – лениво отмахнулась Алиса, но в её зелёных глазах мелькнул озорной огонёк. – Пока ты будешь корпеть над бухгалтерскими отчётами в своей будущей мега-корпорации, я буду стоять перед мучительным выбором между бриллиантами от Graff и Harry Winston. И это, я тебе скажу, задачка посложнее твоих дебетов с кредитами.

– Моя будущая корпорация, между прочим, будет стоить столько, что ты сможешь скупать этих твоих Graff вместе с их алмазными копями в Южной Африке, – с ленивой уверенностью протянула Аня. Хищный азарт уже разгорался в её взгляде. – Игорь как раз дописывает код для нашего стартапа. Это будет не просто бомба. Это будет термоядерный взрыв на рынке IT.

Ах, Игорь. Гениальный и совершенно асоциальный программист, без пяти минут муж Ани. Мы видели его всего пару раз, и он произвёл на нас неизгладимое впечатление своим уникальным умением смотреть сквозь людей и общаться исключительно односложными предложениями, понятными, кажется, только ему и Анне. Но Аня смотрела на этого сутулого юношу в растянутой футболке с принтом из «Звёздных войн» так, словно он был не человеком, а божеством, творящим новую цифровую вселенную.

– А ты, Рина? О чём мечтаешь ты? – переключилась на меня Ксюша, и её взгляд мгновенно потеплел.

Я смутилась, как всегда, когда всё внимание было приковано ко мне одной.

– Я? Да ничего такого особенного… Я хочу большой, светлый дом. Чтобы в нём всегда пахло свежеиспечёнными пирогами и чистым бельём. Хочу, чтобы Вадим был счастлив и успешен. И… – я замялась на секунду, чувствуя, как предательский румянец заливает щёки, – …и много детей. Человек пять. Чтобы бегали по саду, громко смеялись, пачкали коленки…

Алиса картинно закатила глаза к потолку, на котором красовалось живописное жёлтое пятно от старого потопа.

– Господи, Горовая, какая вселенская скука. Пятеро спиногрызов, вечная стирка и аромат борща в качестве парфюма. Ты серьёзно готова променять на это лучшие годы своей жизни?

– Это и есть лучшие годы, – тихо, но с неожиданной для самой себя твёрдостью возразила я. – Для меня.

– У каждого своё представление о счастье, Алис, – мудро вступилась Ксюша. – Для тебя это – блистать на красных дорожках, для Ани – завоёвывать финансовые вершины, а для Рины – создавать очаг. И это всё одинаково важно и прекрасно.

– Ладно-ладно, мамзель Тереза, убедила, – усмехнулась Алиса, сдаваясь. – Только давай договоримся: когда я буду лежать у бассейна на своей вилле, а Анька – скупать острова в Тихом океане, ты, Рина, будешь присылать нам свои знаменитые булочки с корицей. Экспресс-почтой. В персональном джете.

– Договорились, – рассмеялась я, представив эту картину.

В этот самый момент Ксюша спрыгнула с подоконника с таким видом, будто ей в голову пришла идея, способная изменить ход мировой истории. Её глаза загорелись.

– А давайте! – воскликнула она, восторженно хлопнув в ладоши. – Давайте всё это запишем!