– Фу, зачем такие гадости? Вот, ешь. Закусывай. А то напьёшься, что я делать с тобой буду?
Она засмеялась и сделала несколько больших глотков. Я смотрел на неё и мне она не нравилась. Не нравилось то, во что она превратилась. Судя по лицу, по цвету кожи, по отёчности, упражнения с винчиком были регулярными, если не ежедневными.
И, тем не менее, это была моя Катя. Постаревшая на тридцать лет, не знаю через что прошедшая, но та же самая девчонка, которую я видел последний раз позавчера. Если бы можно было оказаться снова там, я бы всё изменил, но как попасть туда я не знал. Может, надо было, как в сказке, подойти и поцеловать её? И тогда она, как спящая красавица, проснулась бы и…
– Хороший у вас дом, – сказал я. – Красивый.
–Нравится? – ухмыльнулась она.
– Да.
– Мне тоже. Муж оставил, когда разошлись.
– Давно?
– Несколько лет назад.
Она вылила себе остатки вина и, открыв дверцу, бросила пустую бутылку в мусорный контейнер.
– А чего так? Вы же красивая.
– О! Комплименты? Спасибо. Видимо недостаточно красивая, а может, не достаточно самой красоты… Кто его знает. Ты мужик, ты мне и скажи, «чего так».
– Я бы от вас не ушёл, – пожал я плечами, и она захохотала, пьяно и вульгарно.
– Хороший мальчик, – заявила она, отсмеявшись.
– Да вы ещё и не старая.Пятьдесят два разве возраст?
– Ну, ладно, заканчивай цифрами жонглировать, а то разожжёшь в груди пожар, а потом в кусты, как в песне. А?
Она снова растянула губы в улыбке и достала из кармана телефон. Потыкала по экрану и вдруг из шерстяного бочонка на столе полилась музыка.
Что ж ты, фраер, сдал назад,
Не по масти я тебе –
Ты смотри в мои глаза,
Брось трепаться о судьбе….
Ведь с тобой, мой мусорок,
Я попутала рамсы,
Завязала узелок,
Как тугие две косы….
Катя громко подпевала, хотя раньше такие песни на дух не переносила.
– Открой, – велела она достав из шкафа новую бутылку. – А то скучный какой-то. Не поёшь не танцуешь.
– А может хватит?
– Это ты будешь решать что ли? – нахмурилась она. – Я женщина свободная, ясно тебе? Сама себе хозяйка. Наливай, сказала! Я ведь и без тебя откупорю, а тебе стыдно будет. Муженёк мой бывший взял молодую мокрощелку, и она его ублажает с утра до вечера, а мне старой боевой подруге подарил безбедную старость и двух детей. И винный погреб ещё со старых времён.
– Ну, уже кое-что, не такой уж плохой вариант, – бросил я.
– Отличный вариант, – пьяно согласилась она. – Стопроцентный. А ты кто вообще такой? Ты Мотин друг что ли?
– Я бы так не сказал, – покачал я головой.
– Ну, да, – согласилась она. – У Моти друзей нет. В принципе, это и к лучшему, как думаешь?
– Не соглашусь, – ответил я.
– Ну и дурак. Ты ещё маленький, не знаешь ничего. А друзья ведь предают. И так больно предают. И жёны предают. И мужья. Вот тебя предавали когда-нибудь? А меня предавали. Столько раз… столько раз…
– А ты? – спросил я и стиснул зубы.
Откуда-то из глубины вырвалась злость и заклубилась, понеслась по жилам.
– Что? – подняла она брови.
– Ты предавала?
– Я? – дёрнулась она и тут же сникла. – А как же… Предавала. Как последняя сука. Один только раз, но сразу по-крупному. Бац!
Она с размаху грохнула по столу бокалом, и он разлетелся на тысячу осколков.
– Наливай, сказала! Пока я тут исповедываться не начала! Я ведь с тех пор живу без сердца. А что человеку без сердца нужно? А?
Она засмеялась.
– Побольше выпивки, вот что!
– Ну, у тебя же дети, – пожал я плечами. – Какая может быть выпивка?
Она засмеялась ещё громче. Захохотала.
– Детям нужны только бабки. А остальное им похеру!
– А тебе? – спросил я и взял тонкое белое полотенце.
Я осмотрел её ладонь убрал осколки и аккуратно обвязал полотенцем руку. Злость никуда не делась, но она бурлила внутри, не вырываясь наружу.
– Мне? – пожала она плечами. – Тоже бабки. Меня ведь никто силком не тащил. Мне сказали, смотри, вот любовь, а вот счастье. Тут, где любовь, трудный путь, голая жопа, задержки зарплаты и другие испытания, но зато с милым в шалаше. А вот тут, где счастье, тут дом-полная чаша, модные тряпки и циррозная печень гуся с утра до вечера. И я выбрала счастье. Правда, не знала тогда, что счастья не бывает. Но любовь, говорят, тоже проходит. Правда этого я так и не узнала. Вот и всё. А знаешь, почему я бухаю?
– Потому что муж бросил?
– Дурак ты, – засмеялась она. – Это ж радость, наоборот. А бухаю я… нет, культурно выпиваю, потому что не могу раскаяться. Потому что я так и не пожалела о том выборе, который сделала. Ни-ра-зу…
– Понятно, – выдохнул я. – Вот и ответ. И, в общем-то, ответ не на один, а на множество вопросов.
– А ты философ, – подмигнула Катя. – Да? Только вот кавалер х**вый! У дамы не нóлито, а он разглагольствует.
– Ладно, Катя, пойду я. Всё, что мне нужно было понять, я понял.
– Да неужели? – с вызовом спросила она. – И что именно ты понял?
– А то, что всегда нужно двигаться только вперёд, в какой бы точке не оказался. Возвращаться в прошлое, похоже, плохая идея. Ты ничего не изменишь.
На самом деле, если бы я нашёл возможность рвануть назад, я бы изменил. Я бы точно изменил, но Кате об этом знать было не обязательно. Тем более, что на неё эти мои слова произвели совершенно неожиданное впечатление.
Она замерла, и глаза её широко открылись.
– Как-как? – прошептала она и по щекам её потекли слёзы, буквально брызнули из глаз. – Как ты сказал? А ну, повтори…
– Я сказал, что в последнее время очень хотел отмотать время и вернуться назад. Хотел исправить кое-что, но сейчас вот понял, что…
– Это чё здесь такое? – раздался вдруг резкий голос.
Я обернулся и увидел перекошенное от ярости лицо Мэта.
– Ма, ты почему плачешь? Что он сделал?! Ну ты и мразь, Крас! Больной урод! А ведь я тебя предупреждал! Конец тебе, Красивый!
Он пнул стул, преграждающий ему путь, и бросился на меня.
6. В своей шкуре
Сила есть – ума не надо. Это не правило, а правда жизни, выраженная в короткой и ёмкой фразе. Многие человеческие особи неосознанно поступают, руководствуясь именно этим принципом. И Матвей Шалаев, получивший фамилию матери, а не отца, действовал именно так.
Кстати, любопытно, почему он не стал Щегловым… Надо будет выяснить при случае. Возможно, никакого официального брака не было с самого начала. А что, удобно собственность оформлять не на близкого родственника, а на как бы чужого человека… Мне вдруг очень захотелось всё это разнести, выжечь, стереть – и собственность, и её обладателей, и саму память о них – дотла.
Мэт кинулся напролом, не отдавая себе отчёта, что будет делать. Ярость и самоуверенность – вот, что, по всей видимости, двигало им. В своём доме, как известно, и стены помогают. Ну, а мне, в отличие от Катиного сына, рассчитывать на помощь стен не приходилось и на свою физическую мощь тоже. Можно было бы задавить морально, но этот дурак пёр, как носорог.
Так что в данный конкретный момент мне оставалось только быть подвижным и демонстрировать хорошую реакцию. Для этого сноровка, конечно, тоже не помешала бы, но где ж её взять, если Серёжа Краснов был ленивцем и рохлей?
Я просто стоял и смотрел на неотвратимо надвигающийся локомотив. А потом, в самый последний момент, когда столкновение было уже практически неизбежным, резко ушёл в сторону, отклонился, крутанулся и оказался в тылу у Мэта. А он пронёсся мимо и немного сам себя наказал, врубившись рогом в дверцу кухонного шкафа.
– Что ты делаешь, Мотя! – воскликнула Катя, а он взревел от обиды и снова бросился на меня.
На этот раз он сменил тактику, и широко расставив свои длинные ручищи, чуть наклонился вперёд, и двинулся ко мне. Так что сменить тактику пришлось и мне. Я схватил со стола звуковую колонку и бросил ему. Как надувной мяч на пляже.
