Если Алехин чего-то добивался в Нью-Йорке, а Капабланка стремился что-то доказать, то Ласкер просто играл в шахматы. Он наслаждался напряженной обстановкой большого турнира, часами разбирал с коллегами только что сыгранную партию. В свободный день участвовал в экскурсиях. Разве не стоило послушать в зоопарке потешную беседу с орангутангом Сюзанной «турнирного комика» Тартаковера? Каких только рассуждений не было в этой беседе с далеким предком. И о бренности всего живущего, и об оскудении рода, и о счастливых днях на заре жизни, когда не знали, что такое цейтнот и цугцванг.

Может быть, именно вследствие такого легкого подхода к игре, без серьезных обязательств перед самим собой и шахматным миром, дела старейшего участника в турнире складывались как нельзя лучше. Пять выигрышей, пять ничьих в первой половине - такой итог сделал Ласкера лидером состязания. Когда неистовый Капабланка развил на финише бешеный темп, Ласкер не уступил ему ни на йоту. Восемь с половиной из десяти набрал чемпион мира, ровно столько же очков было записано и в турнирной графе Ласкера. Догнать лидера чемпиону мира так и не удалось: старейший участник турнира оказался и сильнейшим. Как и в Петербурге десять лет назад, великие мира расположились в том же порядке: Ласкер, Капабланка, Алехин.

В глубокой задумчивости сидел Алехин в кресле фойе Аламак-отеля. Тяжелые мысли угнетали русского гроссмейстера. Закончился еще один турнир, крахом завершилась еще одна попытка решить задачу, на которую потрачено столько сил и здоровья в последние годы. Ничего не удалось, разбились мечты, провалились все расчеты. Опять, как в Петрограде, - он всего лишь третий. Впереди Ласкер и Капабланка, будто и не было этих десяти лет надежд, мучений, тяжкого труда.

А сколько было планов перед началом турнира, и все они были связаны с одним условием, и очень важным, а именно с успехом. «Пусть даже возьму не первое место, - рассуждал тогда Алехин. - Пусть второе. В этом случае любой вариант резко повышает мои шансы на матч с Капабланкой. Предположим, первым будет Капабланка, третьим Ласкер. Что ж, дело ясно: Алехин второй - он ближайший конкурент, и матч с чемпионом мира необходим. Наоборот, если Ласкер победит, а кубинец будет третьим, тоже неплохо: с Капабланкой должен играть или Ласкер, или Алехин. Вопрос в том, кто скорее найдет денег на матч».

На самом деле получился самый худший из возможных вариантов. Жизнь опровергла все надежды русского гроссмейстера. Он всего только третий. «Капабланка и Ласкер - это экстракласс» - прочел он недавно в одной из нью-йоркских газет. А он всего-навсего рядовой гроссмейстер, каких много. Простись с мечтами о шахматной короне, начинай все снова, опять борись, опять надейся. Разве подступишься теперь к Капабланке! Теперь новая проблема у шахматного мира: Капабланка - Ласкер? А ты в стороне, все, за что боролся, чего достиг, полетело к черту!

В этот момент Алехин увидел Ласкера. Шахматный герой последних дней прощался с репортером, в то время как фотограф беспрерывно щелкал затвором аппарата, ловя наиболее выгодные кадры. Кое-как отделавшись от настойчивых газетчиков, Ласкер медленно пошел по фойе и, завидев Алехина, направился к нему.

Нет более энергичных и назойливых людей, чем американские репортеры, - с усмешкой покачав головой, произнес Ласкер. - Все их интересует: какой приз, есть ли у вас жена, братья, как вам нравится Нью-Йорк?

И как вам нравится Нью-Йорк? - улыбнулся Алехин.

Я предпочитаю Берлин, - ответил Ласкер.

А насчет матча с Капабланкой спрашивали? - допытывался Алехин.

Спрашивали…

И что вы ответили?

Ласкер внимательно посмотрел в лицо собеседника. В этом вопросе было столько напряжения, ожидания, тревоги!

Ласкер знал честолюбие Алехина, знал о его долгих и тщетных попытках вызвать на матч обладателя шахматной короны. Что мог ответить Ласкер? В последние дни он много думал о своих шахматных планах. Наиболее активные из сторонников немецкого чемпиона уже вовсю трубили в газетах о необходимости матч-реванша Ласкера с Капабланкой, а у самого ветерана шахмат не было ни малейшего желания начинать все заново. Опять вести переговоры, требовать, угрожать; публично настаивать на своих правах, громогласно кричать о каждой попытке противника уклониться от сражения. Нет, он уже достаточно испытал это! Хватит! Смешно мечтать возвратиться на шахматный трон, когда тебе уже под шестьдесят!

- Я им сказал, Александр, - вздохнул Ласкер, - что не сделаю ни одного шага для организации повторного матча с Капабланкой.

Ласкер заметил трудноуловимый блеск радости в глазах Алехина. Еще бы, самый опасный конкурент сам устраняет себя с дороги. Легко понять, с каким напряженным вниманием слушал Алехин следующие слова шахматного гения:

- Признаюсь откровенно: я охотно сражусь еще раз с Капабланкой, но только при одном условии: если шахматный мир захочет и организует эту новую встречу. Без меня, без малейшего моего участия. Но кто этим будет заниматься? Кому сейчас важно, будет ли находиться шахматная корона в Гаване или в Берлине?

Но у вас так много сторонников здесь, в Нью-Йорке. Вы двадцать семь лет были чемпионом мира. Одного этого достаточно, чтобы развязать самые туго завязанные кошельки, открыть самые запрятанные сейфы.

О, дорогой мой! В этом мире привыкли давать деньги только ради денег. Шахматы - плохой бизнес. Бокс - другое дело, там за каждый доллар менажер получает десять. Нам, шахматистам, остаются лишь меценаты, богатые покровители. Но это трудный народ, они требуют в обмен на золото подобострастия, лести, угодничества. Я, к сожалению, никогда не мог с ними договариваться.

Я тоже. Может, в этом и заключается наша с вами беда.

Помните историю со Стейницем, - сказал Ласкер. - Он играл как-то в шахматы с банкиром. «Как вы смеете со мной разговаривать таким тоном, - вскипел банкир, когда Стейниц назвал его ход глупым. - Я банкир Ротшильд!» - «В шахматах я банкир», - ответил Стейниц.

Алехин знал эту историю, но молча выслушал рассказ.

Мудрено ли, что при таком характере Стейниц остался под старость нищим. Я помню его в последние годы. Страшная картина, Александр: рыжие нестриженые волосы торчат клочьями по сторонам, блеск начинающегося безумия в глазах. И это гениальнейший из шахматистов! Я не хочу идти его печальной дорогой. Каждый раз, когда я веду переговоры с богатыми меценатами о моем участии в турнире, я представляю себе Стейница последних дней. Пусть они клянут меня за несговорчивость, я твердо убежден - мои действия утверждают авторитет шахмат, поднимают значение шахматного художника в этом мире наживы и нечистых доходов.

Да, но что же делать? - развел руками Алехин. - Хорошо, вы отказались от усилий, трудных для вашего возраста. Но что делать нам, молодым? Три года я обиваю пороги банкиров, финансовых тузов, стараюсь, как умею, склонить на свою сторону золотого тельца. Увы, пока безуспешно!

Ласкер подумал немного, затем сказал:

- В наши дни главное - реклама. Бить в глаза людей назойливо, без стеснения. Если вам другие не делают рекламы, делайте ее сами.

Но как? - загорелся Алехин.

Вы блестящий мастер комбинаций. Соберите все ваши партии, прокомментируйте их, да поярче, не стесняйтесь, не жалейте красок на самого себя. Нужно, чтобы сквозь строки в глаза читателя бросалась ваша гениальность, чтобы, прочитав эту книгу, любой убедился: сильнее вас никого нет на свете. Издайте такую книгу, пусть она кричит: «Алехин - гений!»

Ласкер тихонько засмеялся.

Нет, я не шучу, - еще раз повторил он, заметив вопросительный взгляд Алехина. - Это очень полезно сделать. Попробуйте еще один способ. Вы прекрасно даете сеансы вслепую.

Это трудно, я знаю. Но это очень эффектно, сильно действует на людей, мало разбирающихся в шахматах, зато понимающих толк в деньгах.

Спасибо за полезные советы. Мне нужно спешить, доктор, мне тридцать два года. Вы в моем возрасте уже шесть лет были чемпионом мира.