Как Вы расшиблись на велосипеде? Боли в груди — от этого?

Нет минуты, когда Вас нет со мной. Сегодня, в 6 ч. утра я звал Вас. Как ласкал [1 сл. нрзб.], называл.

50

О. А. Бредиус-Субботина — И. С. Шмелеву

2 окт. 41

Родной мой… Пишу открытку, чтобы только сказать, что все эти дни писала Вам тома и… не могу ничего выразить. Не могу писать. М. б. все это сумбурное пошлю после, а теперь не могу. Пишу это. Коротко, чтобы не запутаться, чтобы молить Вас не страдать, не мучиться ожиданием писем, не делать ложных себе тревог… Я просто потрясена всем Вашим. Много Ваших писем получила. Я потрясена так, как никогда. Почти больна. Не пугайтесь — Вы не виноваты. Тут много чего! И с ужасом представляю, что Вы можете тоже нечто подобное переживать… Умоляю — берегите себя! Берегите нервы! Пока что скажу, что для всего, нашего, что от Бога — верю, что от Бога! — нам больше всего нужно хоть относительное спокойствие — иначе все будет еще сложнее. Я не посылала мои письма еще и потому, что боялась вспугнуть Вашу работу в «Путях Небесных». А теперь просто… не могу. Не мучьте себя представлениями «страхов», — я все та же. Нет — больше, гораздо больше «той же». Ваш вопрос, между машинных строчек от руки… «не омрачил», конечно. И потому я еще хочу сказать, чтобы Вы не думали, что если я молчу об этом, то это _з_н_а_к, что «омрачило». Как Вы там условились. Но я потрясена. Господи?! Я не грешила, нет, нет, я только сердцу дала волю… Из важного еще одно: в Париж я не смогу приехать. Я это теперь знаю. И это мне большое горе… я знаю также, что встреча нам необходима — Вы должны меня увидеть. Я — не Богиня. Обнимаю. Люблю. Ваша Оля

Сегодня я во сне (впервые) Вас видела. Очень странно… А вечером вчера, читая письмо Ваше «сейчас ровно 11 часов вечера…» — читая именно эти слова, слышу бой башни — 11!! Все что Вы пишите — я знаю, угадываю наперед. Пугающе… Пишите мне, только не надо ничего, что «auffallend»^[104]; ради Бога, не надо ни духов и ничего! Все, все есть, что надо. Мне так немного надо! Я грим употребляю очень редко, только, чтобы не быть «отсталой». У меня еще очень свежи краски — это мой козырь, — и не выносит лицо никакой «приправы». Даже мыло не выношу я для лица, и моюсь только холодной, очень холодной водой. Да, как Дари! Дари сегодня снилась! Какой у меня голос? Пою я меццо-сопрано или даже альтом. Грудной голос. Нам нужно видеться!.. Я знаю, что я должна Вам многое сказать… но отчего же не могу?.. Не могу… Я отдохну немного и напишу. Не сердитесь. Берегите же себя! Нам нужны силы. Пишите же «Пути»! Бог Вам в помощь! Муж мой многое знает (* и это очень сложно!). Я слишком плескалась счастьем — не могла иначе, не могла и лгать. Помолитесь крепко и за меня. Мне очень тяжело и сложно!

[На полях: ] Мысль, что и Вы страдаете — всего ужасней. Берегите себя!

Все, все здесь правда.

Скоро постараюсь написать. Вся я с Вами. Душой и сердцем Ваша.

51

О. А. Бредиус-Субботина — И. С. Шмелеву

2 окт. 41 г.

4 ч. вечера

Милый, дорогой, чудесный, любимый!

Только что отправила Вам открытку и спешу послать вот это. Я так безумно взволнована.

Я боюсь, что Вы меня не поймете… Я там писала, что я потрясена. Боюсь, что Вы поймете это, как нечто отрицательное?! Нет, я вся, до глубины глубин моей души, и любящей, и православной, и русской — _п_о_т_р_я_с_е_н_а. Потрясена любовью, счастьем, нежностью, всей ужасной сложностью, которая _в_д_р_у_г_ возникла. Эта сложность не во мне и не в Вас.

Ведь у меня еще другая жизнь есть…

Я коснулась лишь слегка Вашего «вопроса между строчек, между машинных строчек, от руки…» (Это не слезы — вода-роса из розы!)

Это так огромно, так удивительно огромно, что мне нет сил собраться мыслями и чувством.

Конечно не «омрачило»! Как же Вы могли это подумать.

Но это так… так серьезно… И… если бы я была свободна! Я все Тебе бы дать хотела! Все, все!

Сережечку твоего, если не вернуть, то повторить; хоть тенью слабой!

Все, Иов¹⁹⁵ мой многострадальный, всего лишенный, — столько перетерпевший… и… все поющий Бога!..

Вот что я думаю сердцем, вот как я чувствую и как живу…

И знаю, Вы мне верите…

Вот мое сердце! Но как мне больно, как _г_о_р_е_с_т_н_о, что все так сложно! Положимся на Бога. Он поможет и все устроит, если это все… от Бога! Я верю в это… Нам нужны силы, покой душевный. Успокойся и положись на Волю Божью. Иначе — грех!

Я не знаю, как все будет.

И _к_т_о_ я стала?

Мне хочется сказать Вам как мне больно, и боюсь Вас омрачить. «Пути» пишите! Ради Него, Создателя!

Как я люблю Вас, милый!

Нет у меня вопросов больше тех черных, о детях… Зато как много других!.. Сегодня я видела Вас во сне. А потом Дари. И все должна была беленькие детские туфельки выбрать и кому-то надеть…

Я не пишу умышленно никаких «разборов» по существу. Я так устала. Подожду немного. Напишу скоро. Будьте только Вы спокойны. Я тоже так устала. Я немножко даже нездорова. Не волнуйтесь. Все нервы только. Просите крепко Бога о помощи мне и Вам, т. е. Вам и мне. Я потому сначала «мне» сказала, что о себе-то знаю, как это нужно!..

Я не сказала Вам о том, какая честь мне в Вашем «вопросе», — но это потому, что для сердца это все не так уж важно. Честь, слава, все это для ума, но не для сердца. Я люблю Вас не за это. Родное, дорогое Ваше сердце люблю… Не говорите лишь про «годы», — как это не важно!.. Но у меня много других вопросов. Вы должны меня узнать ближе. Иначе я боюсь о чем-либо и думать. Вы должны меня понять в этом. У меня, кроме сердца и души, есть еще и характер. И много еще других мыслей, но о них после, когда справлюсь с собой. Если любите меня, то сделайте все, чтобы сдержать нервы, — Вы слишком себя мучаете… Хотя… я тоже! Мы должны себя беречь. Так нельзя! Умоляю!..

[На полях: ] Я писала, что о Париже мне и думать нельзя. Это мне такое горе! Но как же мы увидимся? М. б. Вы приедете? Я не смею просить об этом. Но как же тогда иначе? Милый, подумайте! Ваша Оля «леснушка» (как это слово мило!) преступница? Господи! Господи, помоги!!

Ничего такого, что в глаза бросается, не присылайте! Не надо, ради Бога! Но трогательна Ваша забота, дорогой мой!.. Спасибо!

Я посылаю розу, первую за осень на этом кусте. М. б. это письмо получите ко дню Ангела, — тогда еще раз крепко Вас целую! Целую розу в серединку.

52

И. С. Шмелев — О. А. Бредиус-Субботиной

9. Х.41–26.IX.41 8 ч. 45 мин. утра

Преставление апостола Иоанна Богослова. Какое серенькое утро! — как во мне.

Вчера писал до 3 ночи, тебе все, Оля, и не пошлю. Писал о Православии, о его духе, о свободе в нем. Слышал, как пробило — 4. Проснулся в 6, в 7… — с мокрыми глазами, — плакал? Сегодня я в церковь не пойду, не могу я в церковь, душа застыла. Будут люди, как ужасно, все у меня в разгроме, на столе вороха бумаг, писем недописанных, к тебе все, ведь давно ничего у меня, никого, ты только. Скован я с тобой, не оторвать. Сегодня не будет от тебя письма, были уже, два, одно такое светлое, другое… о, какое там чудесное! там ты мне — «ты» — сказала, отворила сердце, Сережечку дарила… _в_с_е_ отдать хотела, — верю, Оля! — и сколько еще горького там было! Надо спешить, сейчас поеду в «Возрождение» отправлю книги для тебя, мой дар последний… Что же я тебе _е_щ_е_ могу? Не велишь ты, тебя смущает. Ты… бояться стала! Это _т_ы-то! Сегодня еще — совсем последний привет тебе, в 8 ч. утра повезли в Берлин, Мариночке Квартировой — портрет мой. Ты получишь скоро, я умолял их послать. Там увидишь ты мои глаза, как они горят, в них — ты. Опять все мысли разбежались, не знаю Да, вот что. Вчера я писал Мариночке, было о тебе там, о твоем _о_г_р_о_м_н_о_м… о моей радости, что я _у_в_и_д_е_л_ это, только. И вот, писал когда, _з_н_а_л, что будет что-то важное сегодня, оставил радио открытым… Ведь вчера был день моего Сережечки, преп. Сергия Радонежского¹⁹⁶, России покровителя. Я ждал. Я _т_а_к_ ждал, отзвука, — благовестил ждал — с «Куликова поля»! Я его писал ночами, весь в слезах, в дрожи, в ознобе, в _в_е_р_е. Ведь _п_р_а_в_д_у_ _о_ _Н_е_м, ходящем по России, услыхал я на могилке моей _т_о_й_ Оли¹⁹⁷, которая вела меня всю жизнь. Ведь меня надо вести, я весь безвольный, — вот и послали тебя мне — довести. Ты не решаешься. Опять я… словно под водой пишу, вот как сдали нервы. Я не обманулся сердцем, Преподобный отозвался… Я услыхал фанфары, барабан — в 2 ч. 30 мин., — специальное коммюнике: прорван фронт дьявола, под Вязьмой¹⁹⁸, перед Москвой, армии окружены… идет разделка, Преподобный в вотчину свою вступает. Божье творится не нашими путями, а Его, — невнятными для нас.