Ах, как люблю тебя! До физической боли в сердце, до… крика в нем. Зову, жду, грежу, молю, молюсь, тоскую, вспыхиваю, горю… сгораю… — сегодня особенно, весь взбит, рвусь к тебе мыслью, _в_и_ж_у… так воображаю..! — _ж_и_в_у_ю, теплую, трепетную в моих руках, склоняюсь, ножки целую твои… безумствую. И сам за собой слежу, _в_с_е_ это _в_и_ж_у_ в себе, стараюсь сдержать себя, и — снова рвусь, мечусь. Сегодня под утро… звал, звал… _в_и_д_е_л_ тебя, до страсти… — что со мной! Ни-когда такого не было… Это _т_ы_… думаешь, сердцем льнешь, манишь, влечешь, чаруешь..? Ты — чаровница, в тебе сила волшебная, невиданная мною… — ты, будто, _ч_а_с_т_ь_ моей души, и потому я _н_е_ могу жить без _т_о_й_ части, без тебя, ищу, зову, томлюсь, пою тебя, молю — дай же _м_о_ю_ душу… она — ее часть — в тебе… Оля, если бы случилось _ч_у_д_о_ — огромное..! — ты понимаешь, о чем я… чтобы ты продолжалась, чтобы _н_а_ш_е_ _ж_и_л_о, осталось для жизни… и без нас! Безумство? Нет, — возможность. Я не хочу пройти мимо этой «можности»! это — _м_о_ж_е_т_ _б_ы_т_ь, это _с_в_я_т_о_е_ для меня, такое упование..! — Господи, Ты видишь, как я чувствую, как чисто, как благоговейно. Творчество любви, самое вдохновенное… — _в_с_е_ _о_с_в_я_щ_а_е_т. В нем — все тленное получает силу нетленного, очищается, и все страстное, от жгучей крови, становится почти святым. Девочка моя, прекрасная моя… все слова теряю, когда хочу выразить _в_с_ю_ любовь, ее неизмеримость, ее _с_в_е_т_ _в_е_ч_н_ы_й_ во мне. Целую тебя, святочка моя, нежка, умненькая, свет неугасимый… прелесть прелестнейшая! О, моя Ольгуля… дай же губки…
[На полях: ] Твой — всегда — до _к_о_н_ц_а_ — Ваня
Как ты необычайна во всем! А — в _ч_у_в_с_т_в_а_х..! Чудо ты.
Сбереги пасхальную свечку! Получила? А «Старый Валаам»? А — меня? еще… —?
Оля, слушай: прошлого, _в_с_е_г_о, — что тебя коснулось, — для меня _н_е_т_. Ты — сама правда. П_р_а_в_д_а.
128
И. С. Шмелев — О. А. Бредиус-Субботиной
13. I.42, 9–40 утра
Канун нашего Нового года.
Дорогая моя Ольгушечка, _ч_т_о_ ты пишешь!?… — 29.XII — «разобьюсь, как щепка» —! — «что-то должно случиться», «так жить нельзя», «я так несчастна!» Господи… _в_с_е_ я понимаю, ласточка… и молю тебя: выдержи, не сдавайся, _в_е_р_ь! Будь же сильна любовью, единственная моя, светляночка! Мне легче, думаешь? Ты хоть с мамой, с братиком, ласковое слово слышишь, сама скажешь… а я — все один. Ну, Ивик… ну, друзья, редкие, — я же всей-то души не распахну, не оттаю хоть на мгновенье… — только тобой и жив, далекая, солнце мое живое. Ведь _в_с_е_ ты мне, ты только! И когда _в_и_ж_у_ — о, как вижу! — твои страдания, чувствую их по письмам, — а я их всегда в сердце держу, всегда томлюсь тобой… — я мечусь, бессильный. И все же верю — увидимся и сольемся сердцем, всем лучшим в нас! Не сможешь в Париж весной — я изойду в усильях, клянусь тебе, мученица моя, святая девочка моя… _в_с_е_ сделаю, чтобы преодолеть свое смущенье, к тебе приехать, добиться позволения. М. б. посодействует мне наш Эмигрантский комитет, куда и я должен был войти… но я не люблю официальных «хомутов», дерганья… я очень «н_е_д_е_л_о_в_и_т», и заявил, что моя работа литературная требует _в_с_е_г_о_ меня, и потому я числюсь под титулом «почетного председателя литературно-просветительского отдела». Нужно было лишь _и_м_я_ мое. Так вот, м. б. мне за _э_т_о_ дадут поддержку, уповаю, т. к. управляющим делами русской эмиграции во Франции537 состоит партийный человек — русский, — который знает и ценит мое искусство. Кстати: нет надежды поехать в Берлин и устроить литературное публичное чтение мое, — таковы условия времени. О моих планах — посетить лагеря — нечего и думать: вчера получил точные справки. А то я поехал бы, не взирая на погоду, на тифус экзантематик. Милуша, Олёлик мой… ох, как верить хочу, что добуду тебя, Жар-Птица! Ах, Ольгушка… ох, как верить хочу, что добуду тебя, Жар-Птица! Ах, Ольгушка… ты — молода, у тебя _з_а_п_а_с_ — можешь ждать… а мне каждая неделя — убыль… и я все-таки, _в_е_р_ю! Слава Богу — бодр, дивятся: какой все легкий, какой горячий… такой же запал и пыл! Да, когда увлечен мыслью, образом, — я горяч, я в стремлении, весь. Силой воли, _ж_и_з_н_е_н_н_ы_м_ током во мне стараюсь себя держать на «укороченной узде», в мере, как цирковая лошадь. Это — чудо-сила твоей любви, небывалая радость! Без тебя я давно бы сник. А теперь я с таким зарядом, столько воли творческой, образы ярко выпуклы, все кипит, все горит во мне. Пропою я тебе «Пути Небесные», — обещаю, _в_е_р_ю. Ох, как сам зачаруюсь ими, _т_о_б_о_й, голубка… только один я знаю, только тебе шепчу, — никто _м_о_е_г_о_ не чует. Молю: будь же бодрей, _д_е_р_ж_и_с_ь, роднушка, дружка моя чудесно-дивная, прелесть моя несказанная! Сама ты себя не знаешь… а я-то _в_и_ж_у! Вижу и говорю: мне надо Олю мою, мне _н_а_д_о, _н_а_д_о… для сердца надо, для моего _о_г_н_я_ _н_а_д_о_… для радости, для исхода моей любви: с _н_е_й_ только, с этой моей деву лей _в_с_е_ завершу, все важное, все _м_о_е! _Е_ю_ только и завершу. Но не думай, что лишь для этого ты нужна мне! Ты мне для всего нужна, и для тебя самой, для всей полноты любви, полной, никак _н_е_ стерильной… я хочу _в_с_е_й_ любви! О, как тебя целую, как ласкаю, моя неугасимая!
Чудесно, Олюша, дала ты «праздники»! Не чуешь, а? А я все вобрал, все вижу, будто с тобой там жил и пропитался всем этим «зеленым ужасом», задохнулся в удушьи этом, — веселей у чертей в болоте! А эта «тетка» несчастная, — ах, тоска больная! И… виновата сама… безволием. Мучающееся полуживое мя-со… Ужас и — отвращение — _в_с_е, в чем ты жила два дня — «праздничные»!? Фу-ты, какая страшная духота! Мне душно. И… гимны… _С_в_е_т_у. Видишь, чувствуешь, _ч_т_о_ такое наше Православие, наше свободное дыхание! Бешены мы, грешны, грязны можем быть… кромешники степные… но уж если душа вдруг загорится… слезами, радостью изойдем, растопимся и все растопим, и _Е_м_у_ — _С_в_е_т_л_о_м_у_ — гимн-то какой споем! как его мы восчувствуем, как взликуем! как оправдаем _в_с_е_ наше! Олёк, роднушка, кипучка милая, дергушечка нервная моя… в тебе такое же пыланье, _н_а_ш_е..! И ты никнешь? Да ты порой во всю силу твоей груди, сердца твоего огромного, славь и — _в_е_р_ь! Будь молода, сильна, прекрасна, _в_е_р_н_а_ чудесному, что живет теперь в сердце твоем великом! Ты — великолепна дарами Духа, ты так свежа — да, _т_в_о_р_я, ибо ты творишь, не замечая, не постигая, _к_а_к_ ты мне _в_с_е_ передала письмом! И как же просто, и как же _я_р_к_о! Этим «ведром» за дверью… да ты _в_с_е_ этим одним ведром сказала! На все оглядка, всего — боязнь! И «елка» ихняя — не «Е_л_к_а», а… тоска зеленая, повинность, как и их «гимны» — скверная «бухгалтерия». Они не умеют _ж_и_т_ь, они не умеют петь Господа, благодарить за жизнь! Они — все дохлые, все удушающие. Ходячие тексты мутные, бормотуны немые и глухие, — какие-то — «сырой холод». Я _т_а_м_ охолодал и сник, тоской меня тошнит… — и это ты в двадцати строчках _д_а_л_а! Дай, обниму тебя, зацелую, прижму к сердцу, моя красавица, умница, дар святой! Так и твори, в простоте, без «нажима», без «подчеркиваний», легким дыханием… — у тебя глаз _в_с_е_ видит, и _с_е_р_д_ц_е_ все облекает и все — _б_е_р_е_т! Я вижу даже, как сама «елка» сохнет там от тоски — «ку-да же меня втащили!» И это твое — «валандались — до 1–2 ч. ночи»… — не скажешь лучше! Молодец, Олёк! Ах, как целую тебя, от страшной радости, от твоего света творящего! Елка… тексты… пролежни… — !!! — какой же _в_о_з_д_у_х_ там должен быть! Лампочки от него-то и тусклы. И во все _т_а_к_о_м_ — ты!!? твоя яркость, порыв к жизни, острота чуткости… — Господи, какая топь! Тебе нечем было дышать. Да от такого — в болото убежишь, в глушь лесную: там звезды на снегу играют, там елки дышат с тобой смолкой тонкой, здоровье в тебя вливают… там и галка заблудшая трепыхнется в «лапах», и ты услышишь, что и она _ж_и_в_а_я, и она живет, и она — Бога по-своему славит и благодарит! Там ни «теток», ни надерганных фальшиво текстов, ни удавки, ни маски, ни душевной вони… — там Бог во всем. Ты мне этой одной картинкой всю «закваску» ихнюю показала, и я мог бы _в_с_ю_ жизнь их изобразить, во всех проявлениях, — по одному твоему такому удивительному наброску! Молодец, чудо-диво-Оля! Не хвалю тебя, а радуюсь тебе, _ж_и_в_о_м_у_ _д_а_р_у_ в тебе! Бог-Господь в тебе. И как же ты можешь клониться, никнуть в жизни… — _в_с_е_ перетерпи, дождемся, увидим наш _ч_а_с, увидим наши _п_р_а_з_д_н_и_к_и, — если удержим _в_е_р_у. Прошу тебя, девочка моя: ешь больше, копи силы, лечись, — да, принимай селюкрин, он тебе силы даст, крови даст, нервы подтянет, — а это самое важное! Как же я тебя чту-люблю. Олёк! Все твое, что было, — его нет для меня. Для меня ты — какую знаю теперь, какую несу в сердце, — чистую мою, рвущуюся к жизни-свету, любящую меня, — _м_о_е_ во мне неважном… любящую прекрасное, _в_е_ч_н_о_е, чистое, святое. Дай, обниму тебя, моя гуля, моя голубонька, моя певунья… — пой, Оля, пой, дорогая… будь же бодрой… Я сегодня рано поднялся, в 6, и первая мысль — ты, твое, о тебе… — и счастье, что ты — _ж_и_в_а_я, пусть далеко пока, но ты так _б_л_и_з_к_о, со мной, у сердца, вот тут, Олёк… я чувствую тебя, я тебя ласкаю, я тебя… о, как же люблю тебя, и какое же это счастье — вот _т_а_к_ любить! так неизмеримо сильно, так верно, так светло-непобедимо! Весь в тебе, ну весь, весь… — и пою в душе, да и не в душе… а кофе варил и пел — «Приди под кро-вом… те-плой но-о-очи… кругом все ти-и-хо… — над нами зве-зды — небо ночи… они на на-ас с тобой глядят…» — помнишь, из «Князя Игоря»? И с каким вкусом — а в комнате 6 градусов, — но это хорошо, что не 4! — пил кофе… пустил электрический радиатор… — у нас 3-го дня начали топить — скупей скупого — и… лопнуло в моторе что-то! — говорят — дня через два затопят… А мне — плевать, могут и не затапливать. Вынесем все-с, и холод, и невзгоды. Все это такой пустяк, если вообразить, что в мире-то вершится, по… плану Божию! Тво-рится… — что должно было быть, для того-то и ковали гвозди. У меня это в «Лике скрытом» еще в 16 г. было _д_а_н_о, — тоска по мальчику, который был на войне, — выдавила из меня тревогу-тоску эту и… — предчувствие «обмана Жизни». А теперь… во мне спокойно, я живу Олей, я жду ее, я найду ее, ибо я _х_о_ч_у_ этого и верю в это. И целую, целую мою царевну, мою силу, мою веру, мою Олюлю… мою светлую, жгучку пылкую, трепыхушку, нежку, ласточку острокрылую, небесную… — ну, дай же губки… я так тоскую по ним, по глазкам, по ротику, по сердечку… — я слышу, как оно — тукает, как оно _ж_и_в_е_т, держит в себе _с_в_о_е_г_о, выдуманного Ваню… — ну, пусть… а все же любишь, о-чень любишь… ну, «песенки» мои любишь, и в них — меня. А я тебя за тебя люблю, за ум, за сердце, за нежность, какой ни у кого нет… только у Оли моей… люблю за твои «картинки», за то, что ты — из того же, что и я, — _т_е_с_т_а… добротного, божьего, солнечного, творящего, вечного… Дай же губки, Олечек… вот, вот, целую.
