Но, кажется, они есть у Руса. Смотрит на меня как будто слегка настороженно. Уже успел переодеться: черные трикотажные штаны, белая футболка. Такое впечатление, что куда-то собрался – то ли на пробежку, то ли в турпоход. Эй, турпоход отменяется.
– Рена, ты голодная?
Меня, вообще-то, булкой вкусной накормили. Отрицательно мотаю головой.
– Может, тебе сварить кофе? Или заварить чаю?
Как там его Вениамин назвал – клуша? Веня погорячился с выводами. Но что-то в этом есть. Ни чаю, ни кофе я сейчас не хочу. Подхожу близко-близко, кладу ладонь на ткань белой футболки. И легко касаюсь губами упрямо поджатых губ. Ну а что, мне можно. Особенно после ментолового ополаскивателя.
***
Кажется, матери я позвонил зря.
Хотя она лишних вопросов задавать не стала, что удивительно, почти молча передала трубку Петровскому. Он тоже задал минимум вопросов, удовлетворился моим: «Дело касается Рены, не срочное, но лучше не откладывать. Она в безопасности, у меня». И сказал, что раньше, чем через полтора часа, вряд ли сможет добраться. Осталось придумать, чем занять эти полтора часа.
Похоже, уже придумано. И не мной.
Руки живут своей жизнью. Руки сами притягивают Рену. И не только руки такие самостоятельные. Губы тоже.
Кто запретит нам целоваться? У нас есть минимум полтора часа. На поцелуи. На все, что Рене так необходимо.
Я чувствую эту ее потребность так, будто Рена кричит мне о ней прямо в ухо. И не дать ей этого я не могу. Если мои объятья и поцелуи – то, что сейчас дает ей ощущение безопасности, то, что возвращает ей веру во что-то хорошее – значит, именно этим мы и будем заниматься.
Или не только этим.
В моем понимании мира, если у девушки стресс – ее надо обнимать, целовать, гладить по голове и говорить что-то хорошее. С последним у меня проблемы, но все остальное могу. Только вот Рене нужна явно не моя программа-антристресс. Понимаю это, когда ее руки оказываются под моей футболкой. А поцелуи уже ни фига не утешительные. И мои руки сползли конкретно ниже ее спины.
Это же у молодых парней парадигма: «В любой непонятной ситуации трахайся». А мы…
Мы прерываемся. И когда я вижу затуманенный взгляд серых глаз, припухшие от поцелуев губы, румянец на щеках, когда опускаю глаза, а там халат уже почти нараспашку…
Я слишком долго тормозил в отношениях с Реной. Стыдно, Рустам Маратович, стыдно. А уж сейчас включать заднюю просто нельзя.
Самый проверенный способ, которым мужчина может дать женщине чувство безопасности – это сделать ее своей. Может быть, из-за всех моих идиотских танцев «туда-сюда», «хочу не-хочу», Рена забыла, что она уже моя?
Самое время напомнить.
Темно-синий халат падает на пол. Но теперь я не отворачиваюсь. На свое имею право смотреть.
Провожу пальцами по гладкой спине. Руки замирают на пояснице Рены. Где-то здесь роза. Роза, которую я не рассмотрел.
А теперь я рассмотрю все.
Рена прижимается ко мне, оплетает руками шею.
– Пожалуйста, Рус, пожалуйста...
Конечно, милая моя. Что бы ты ни попросила – на все «да». И я снова подхватываю ее на руки.
И потом все-таки пытаюсь быть нежным. Все, что я знаю о девушках, вопит о том, что в данных обстоятельствах я должен быть нежным. Мягким. Неторопливым. Трудно, ага. Но ведь у Рены такой бэкграунд…
Теперь мне собственное поведение в тот наш предыдущий, а ее первый раз, кажется безобразным. Скотским. Раком отодрать – а если называть вещи своими именами, это было именно оно – вот так поступить с девушкой, у которой этот раз – первый… У которой в прошлом была попытка изнасилования… Это я отличился, конечно. Эпично. Исправить? Как?! Но я пытаюсь.
Только Рена мне в этом нисколько не помогает. А у меня ж еще и секундомер в голове стучит. Полтора часа. Полтора. Петровский, ты там не торопись, пока я тут твою племянницу…
Или она меня.
Она – меня. Сводит с ума. На мою нежность отвечает хриплыми стонами. На мягкость – трется и вжимается. На осторожность – жарким шепотом.
– Рус… Пожалуйста… – замираю, зависнув над Реной. Как от всего этого не поплыть? Все то, чего меня просто ведет – серый поплывший взгляд, припухшие губы, румянец. Темные волосы разметались по подушке, ее пальцы на моем затылке. Потом скользят по шее. Гладит по щеке. – Пожалуйста… Пусть будет все, как ты скажешь. Я… – кончики ее пальцев гипнотически скользят по моему лицу. – Я доверяю тебе. Будь со мной собой. И делай все, что захочешь
Мне кажется, Рена еще что-то хотела сказать. Но я уже не могу слушать. Успеваю перед окончательной потерей себя понять только две вещи. Наверное, это можно назвать «клин клином». В каком-то смысле. Но важнее другое. Рена произнесла те самые слова, на которые я не могу отреагировать иначе. Поэтому сейчас будет жарко – это во-первых. А во-вторых, это все навсегда.
Ты же именно это имела в виду, когда сказала, что все будет, как я скажу? Да?!
Рена гортанно ахает и запрокидывает голову, когда я по-хозяйски подминаю ее под себя. Это однозначный ответ.
***
Он мне необходим. Не понимаю, как и когда это вдруг стало так. И не хочу об этом думать. Я вообще не хочу думать сейчас ни о чем. Только чувствовать.
Жаркую тяжесть его тела. Жадные поцелуи. Горячие касания. Все, что мне так необходимо. Я знаю самое главное – Русу не надо ничего объяснять. Он все понимает. И это такое тотальное знание, абсолютно безоговорочное, ясное. И это моя новая реальность.
Горящий мужской взгляд. Сбитое дыхание. Сильно сжимающие меня руки.
То, что когда-то пугало до дрожи, до тошноты, почти до обморока – теперь стало моей насущной потребностью, как вода, вода, воздух. То, без чего нельзя жить. И тяжесть мужского тела, и горячее дыхание по шее, и твердость внизу – все это не страшно. С ним – не страшно. С ним – сладко. И мне не надо объяснять Рустаму свою потребность в нем. Она, эта потребность, у нас одна на двоих. И я могу даже поторопить его. Знаю, чувствую, что Рус осторожен со мной. Что сдерживается. А мне этого не нужно.
И я распластываюсь под ним, сжимаю крепче, всем телом прогибаюсь. Предлагаю. Прошу. Умоляю.
– Пожалуйста…
Я никогда ни у кого не видела такого взгляда. Он ошалевший. Как будто даже пьяный. И очень счастливый. Рус с глухим стоном утыкается мне в шею и в одно плавное идеальное движение делает нас счастливыми. Вот так просто. И я так же просто обнимает его, чем могу – ногами за спину, руками за шею. Вздрагиваю от его хриплого: «Рена…» прямо мне в шею.
И мы уплываем. Улетаем. Нас уносит. Сначала плавными движениями, волнами, мягко и неторопливо. А потом – волнение, сильные удары и точки, и волны уже внутри меня. И раскачивает все сильнее. И толчки еще сильнее, полнее, быстрее. У нас одно на двоих дыхание, один на двоих ритм. Мы в центре идеального шторма. И он, в конце концов, поглощает нас целиком.
***
Наверное, это похоже на кратковременную потерю сознания. Не знаю, в обмороки я никогда не падала. Но у меня стойкое ощущение, что последние несколько минут моей жизни я не помню. Или это было не со мной. Или это сейчас уже совсем другая я, которая лежит щекой на мужском плече, прижимаясь к горячему мужскому телу. И эта новая «я» знает кое-что важное.
Приподнимаю голову с плеча Руса. Смотрю ему в глаза. А взгляд его почти не поменялся. Ошалевший. Пьяный. Счастливый. А еще в его лице теперь проявилась несвойственная Русу мягкость. Глаза не прищурены, а широко раскрыты. Губы, когда он их не поджимает, оказывается, не такие уж и узкие.
Какой же он красивый… Как завороженная, провожу пальцами по линии роста волос, очерчиваю мое самое любимое на лице Рустама – брови, провожу по носу с легкой горбинкой. Хочу, чтобы у нашего сына был такой нос.
Так, а это что за мысли? Откуда?! Да плевать. Но нервный смешок удержать не могу.
– Рена?.. – рука Руса скользит по моей спине. И от этого прикосновения, от того, как хрипло и интимно звучит его голос, в моей голове все складывается окончательно. Касаюсь пальцем угла совсем даже не узких губ. Почти пухлых сейчас. Зацелованных.
