74 Оба ученика Брюллова — Петр Степанович Петровский (1814–1842) и Григорий Карпович Михайлов (1814–1867) — были большими приятелями Шевченка со времени вступления его в апреле 1838 года в число учеников Академии художеств. Жизнь Петровского оборвалась рано; испортив себе здоровье усиленной работой с детских лет ради куска хлеба, он умер в Риме, в дни своей заграничной поездки на счет Академии художеств. Михайлов же был с 1855 года профессором Академии, с 1861 года — академиком. О встрече с ним в Петербурге, после возвращения из ссылки, есть запись в дневнике Шевченка, стр. 291.
75 Женитьба и развод Брюллова являются темным и неразъясненным эпизодом его биографии. Он женился 8 января 1839 года (ср. «Русский архив», 1895, кн. 2, стр. 431 и «Поэмы, повести и рассказы Т. Г. Шевченка, писанные на русском языке», Киев, 1888, стр. 305, где в годе описка или опечатка) на Эмилии-Катерине-Шарлотте фон Тимм (1821–1877), сестре известного впоследствии издателя «Русского художественного листка» В. Ф. Тимма. «Его жена была прелестна собою и весьма образована, — вспоминает о ней Ф. И. Иордан — она прельстилась талантом, обманчивым обхождением и разговорами Брюллова и, зная его ошибки и старые грехи, все-же решилась выйти за него замуж. С первых дней замужества он начал ревновать ее ко всем, даже к N. N. Говорили, будто поводом к неприятностям, начавшимся с первого дня свадьбы, послужило печальное недоразумение… Брюллов лишил жену общества, в котором она привыкла блистать, и у себя не принимал никого из ее приятельниц, супружество сделалось для нее каторгою» (Записки ректора и профессора Академии художеств Федора Ивановича Иордана, М., 1918, стр. 191, или. Русская старина» 1891, № 7, стр. 62). О том, что Брюллов приревновал свою жену к Николаю I, имя которого в осторожном рассказе Иордана скрыто под буквами N. N., передает в своих воспоминаниях и художник П. П. Соколов 1 «Исторический вестник», 1910, № 8, стр. 401— 4021. В своих дополнительных поправках к сообщениям Соколова племянник Карла Брюллова В. А. Брюллов (там же, № 10, стр. 414), ссылать на свою мать (жену брата Брюллова, Александра) указал не без ехидства, что образ Шарлотты Брюлловой, представленный автором как нежный, махровый, полный невинности цветок, далеко не соответствует рассказам, «которые я слышал от современников» и что его матери она «представлялась… далеко не таким невинным ребенком, каким рисует ее Павел Соколов». «Не желая кидать тень на жену Брюллова, — многозначительно заканчивает свои заметки В. А. Брюллов, — смею заверить, опять-таки, со слов покойной матушки, что взваливать всю вину на одного Карла Брюллова было бы далеко несправедливо…» «Не пишу вам о слухах, какие ходят о Карле Павловиче в городе и в самой Академии», — читаем в автобиографической повести Шевченка «Художник», написанной отчасти и виде писем молодого художника к своему «благодетелю» и содержащей любопытные страницы о жене Брюллова и «несчастном его супружестве»: «Слухи самые возмутительные, и повторять их грешно. В Академии общий голос называет автором этих вестей [А. И.] Заурвейда, и я имею основание этому верить. Пускай все это немного постареет, и тогда я вам сообщу мои подозрения, а пока скопятся и выработаются материалы» (Поэмы, повести и рассказы Т. Г. Шевченка, стр. 312–313; ср. стр. 304–306, 309, 311). Эти «нелепые сплетни» заключались, конечно, в слухах об интимной близости жены Брюллова к Николаю 1, женолюбие которого достаточно известно. Им верил хорошо осведомленный в скандальной хронике тех годов Н. С. Лесков, который в незаконченном романе «Чертовы куклы» (1889 г.) хотел (как уже давно указал А. В. Амфитеатров) «рассказать, как исказился и разменялся на медную монету громадный талант К. П. Брюллова, и бросить свет на причины и подробности смерти А. С. Пушкина» (Собрание сочинений А. В. Амфитеатрова, XXI. Спб. [1913], сгр. 289; ср. в статье С. П. Шестерикова в «Известиях Отдел. Русск. языка и словесности Академии наук СССР», т. ХХХ, Лгр. 1926, стр. 305–306). В лице Гелии, жены Фебуфиса-Брюллова и очевидной любовницы «герцога» — Николая Лесков контаминировал черты Шарлотты фон-Тимм-Брюлловой и Наталии Гончаровой-Пушкиной… Во втором браке жена Брюллова была за Алексеем Николаевичем Гречем, сыном того Греча, имя которого тесно связано с «Северной пчелой» и Булгариным. Утверждение Иордана, будто «вдовою m-me Греч переселилась в Германию и там вышла в третий раз замуж за иностранца — военного человека», неверно, о чем свидетельствует ее надгробие на городском кладбище в Павловске, где она погребена рядом со своим сыном Николаем Гречем («Петербургский некрополь», т. I, стр. 675). См. о ней еще воспоминания В. П. Бурнашева («Русский архив» 1872, № 9, ст. 1789), М. Е. Меликова («Русская старина», 1896, № 6, стр. 657) и А. Н. Струговщикова (там же, 1874, № 4, стр. 70.— 710).
Использованные нами выше печатные материалы остались вне поля зрения С. Елеонского, вследствие чего многие страницы его статьи «Николай I и Карл Брюллов в «Чертовых куклах» H. С. Лескова» («Печать и революция», 1928, кн. VIII, стр. 37–57) совершенно неудовлетворительны.
76 Цитата из стихотворения В. С. Курочкина, полностью записанная в дневнике под 29 ноября (см. стр. 218–219).
77 Поэт-сатирик и юморист Василий Степанович Курочкин (1831–1875), с 1859 года — издатель знаменитого сатирического журнала «Искра», своими переводами из Беранже особенно прославился; эту сторону его переводной деятельности Шевченко очень ценил, как видно по целому ряду мест его дневника. В свое время переводы Курочкина из Беранже пользовались огромнейшей популярностью. «Репутация его как лучшего переводчика французского национального певца до сих пор стоит незыблемо, — писал П. и Гнедич в 1920 году, но едва ли такое определение точно. В. С. [Курочкин] значительно отступал от оригинала, изменяя основные положения подлинника. Неуместные руссицизмы делают многие его переводы крайне неудовлетворительными. Вместо французской легкости и того легкого налета скабрезности, что иногда просвечивает у Беранже, Курочкин противопоставляет тяжелое громоздкое русское остроумие, иногда обильно сдобренное салом» («Бирюч петроградских гос. академических театров», II, 1920 (1921), стр. 267). Этот отзыв в настоящее время нельзя не признать вполне справедливым.
78 Александр Степанович Афанасьев (1817–1875) — русско-украинский этнограф и беллетрист, писавший под псевдонимом А. Чужбинский. Воспитанник Нежинского лицея, он в 1835–1841 гг. служил на военной службе (в Белгородском уланском полку), а на литературное поприще выступил в 1841 году стихотворением на украинском языке, написанным под впечатлением «Кобзаря» Шевченка; в дальнейшей своей литературной деятельности он проявил себя как поэт «патриотического» направления, настроивший свою лиру на торжественный лад. «во славу русского оружия». Со стороны украинской критики его литературная и этнографическая деятельность встречала в большинстве случаев насмешливую и враждебную оценку.
79 «Вдова известного генерала 1812 года» Ивана Семеновича Дорохова (1762–1815), раненного в обе ноги в бою под Малоярославцем 12 октября 1812 года, — Авдотья Яковлевна, рожд. Протасова; она умерла в Чернигове 25 апреля 1849 года 58 лет» (см. заметку Б. Л. Модзалевского в жури. «Былое», 125, № 2, стр. 236). Среди напечатанных стихотворений Афанасьева-Чужбинского, составляющих IX том собрания его сочинений (Спб., 1892), стихотворений, посвященных А. Я. Дороховой нет, хотя имеется ряд альбомных стихотворений и мадригалов в честь разных дам и девиц.
80 Прославленного своей бездарностью стихотворца XVIII века и академика Академии наук.
81 В «Русском Инвалиде», тщательно нами просмотренном за 1855–1857 гг., не нашлось стихотворений А. С. Афанасьева-Чужбинского; не указаны они и в библиографии его сочинений, составленной П. В. Быковым (Собрание сочинений Александра Степановича Афанасьева-(Чужбинского), т. I, Спб… 1890, стр III и т. IX, Спб., 1892, стр. III). Здесь, вероятно, у Шевченка описка, и малороссийское стихотворение Афанасьева он встретил не в этой военной газете, а в «Санктпетербургских ведомостях», о чтении которых находим упоминание в предшествующей записи дневника. Как раз в одном из первых январских номеров «Петербургских ведомостей» за 1856 г. (№ 2, 3 января), — что соответствует, конечно, хронологическому обозначению Шевченка «прошлой зимой», — имеется подробное описание обеда, данного в честь известного деятеля севастопольской обороны Э. И. Тотлебена Обществом любителей шахматной и военной игры 5 декабря 1855 года, и в этом описании воспроизведены (стр. 12) приветственные стихи Афанасьева Тотлебену на украинском языке «Увесь мыр и сам наш ворог» (они не указаны в цитированной библиографии П. В. Быкова и не вошли в собрание сочинений Афанасьева). Стихи эти состояли из 40 строк, т. е. достаточно длинны («бесконечные») и достаточно «патриотичны» и льстивы, чтобы получить оценку, какую им дает Шевченко: «отвратительная и подлая лесть русскому оружию». Указываемой Шевченком обычной псевдонимной подписи А. С. Афанасьева: А. Чужбинский — под ними нет, поскольку они напечатаны не самостоятельно, а даны в тексте чужой статьи репортерского типа, но, кажется, не может быть сомнений, что Шевченко в своей записи вспоминает именно об этих стихах. — О встрече с Шевченком в Петербурге после возвращения поэта из ссылки Афанасьев-Чужбинский в своих воспоминаниях о нем рассказывает так: «Войдя в Мастерскую Т. Г. в Академии, я застал его за работой: он гравировал. На вопрос мой, узнает ли меня, Шевченко отвечал отрицательно, но сказал, что по голосу, кажется, не ошибся и назвал меня по имени. Я бросился было обнять его, но он заметил по-русски: «Не подходите — здесь вредные кислоты. Садитесь». Минута эта была для меня чрезвычайно тягостная… Мы поговорили немного. Он был холоден и хоть несколько раз сам припоминал прошедшее, однако, не так, как ожидалось мне от этого свидания. Я ушел домой взволнованный и унес в сердце то чувство скорби, какое человек может вылить или в жарких слезах или вдохновенными стихами. Подобное охлаждение с его стороны я приписывал долгим страданиям и решился затаить в сердце еще одну утраченную надежду, может быть лучшую и последнюю в жизни» (Собрание сочинений А. С. Афанасьева (Чужбинского), т. VI. Спб., 1891, стр. 249).
