– Испортили все передачи, – констатировал с неудовольствием.- О голова моя, – поскуливал, поднося к губам чашку с остывшим чаем.

Послышался звонок телефона.

Чуть позже печальный голос Майи.

– Почему ты не зашел сегодня к Арчилу? Ведь ты обещал.

– Не смог.

– У тебя хриплый голос,-встревожилась Майя,- ты что, нездоров?

– Нет, все в порядке.

– Не лги, пожалуйста.

– Ну, простыл малость.

– Температура есть?

– Ой, Боже мой, нету, нету.

– А почему ты кричишь на меня?

– Потому, что уже поздний час, я устал и хочу спать.

– Хочешь я приду сейчас к тебе?

– Нет, Майя, нет.

– Ты меня больше не любишь,- все более унывал голос Майи.

– Люблю, Майя, люблю, больше всех.

– Правда?

– Ну, конечно.

– Ну, тогда…

– Ну, тогда – будет завтра, договорились?- перебил Сидамон.

– Хорошо,- согласилась Майя,-завтра я позвоню тебе.

– Не надо, я сам тебе позвоню.

– У тебя там кто-то есть?

– Что за чушь, у меня никого нет, кроме тебя, и ты это прекрасно знаешь.

Сидамон почувствовал, что не лжет Майе и это его обрадовало.

– Я тебя очень люблю, но сейчас не могу повидаться с тебой, мне жутко хочется спать.

– Ну, хорошо,- радостно согласилась Майя,-тогда до завтра.

– Ага, до завтра.

– Целую.

– Я тоже.

Ту-ту-ту…

– Ох, уж эти женщины! С восхищением принимают от любого мужчины свое фирменное блюдо “люблю тебя” во всякое время суток и в любом виде, даже от тех, кого не любят. Им нравится, как лихо они поражают мужчин. И не задумываются над тем, что, получая это блюдо от любимых мужчин, оказываются побежденными сами.

– Ну, все, хватит, к черту! Теперь спать и только спать.

Его уже не мучил свет ночника и назойливые своевольные мысли. Он медленно погружался в мир сна. В обнимку с тикающим будильником он удалялся все дальше и дальше от себя по широкой ясной дороге, где-то там за горизонтом терявшей черты сновидения.

Во сне раздался звонок телефона, во сне же было произнесено “алло”.

– Алло, Сидамон, милый, здравствуй! Алло, ты меня слышишь?- раздался в трубке тревожный женский голос.

– Слышу,- равнодушно пробормотал Сидамон.

– Сидамон, ты меня слышишь? С тобой говорит Марина. Я звоню из аэропорта. Нас здесь остановили по транзиту. Наш рейс вылетает через час.

– Какая Марина?

– Одноклассница, вспомни!

– Не знаю я никакой Марины! И вообще перестаньте все волноваться, уже полночь.

Он бросил в раздражении трубку.

– Идиотка! Видите ли, она Марина, а я Сидамон. Ну и что теперь из того.

Он опять стал погружаться в дремоту, ему снился голос позвонившей ему некой Марины. И вдруг что-то всколыхнуло его, сжало сердце, властно нахлынули сомнения, голос показался знакомым и близким.

– Не может быть.

– Но с какой тогда стати она назвалась Мариной?

– И вообще никакая Марина со мной не училась.

– Но этот голос?

– Все равно, за час до аэропорта не добраться. И вообще какая-то чушь.

Он включил ночник, приподнялся на локтях, закашлялся.

– О моя голова, где ты? Все это ложь и провоцирование больного.

Он принял губами белую таблетку и запил ее остатком чая. Это помогло на секунды отвлечься от мыслей.

– Лекарство запивают простой водой,- мелькнуло в голове наставление.

– Знаю,- огрызнулся он на себя, выключая ночник.

– Все это бред, ночной жуткий бред. Проклятая голова, до утра она расколется на сто частей.

Он повернулся набок, подбил под головой подушку, пожелал себе по обычаю спокойной ночи и сладкого сна.

Через пару минут из подъезда Сидамона выходил высокий, худощавый человек в шляпе и в плаще, из-под воротника которого темнел шарф. Он взглянул на звездное небо и без труда отыскал луну.

– Сегодня новолуние,- подумал он,- говорят, как неделю встретишь, так ее и проведешь.

Подтянув воротник и опершись на палку в правой руке, человек медленно пошел вниз по невысоким пологим ступеням.

Его сухое покашливание все слабее и слабее нарушало ночную тишь.