— Конечно, — многозначительно улыбнулся Фримантл, — мы можем создать им некоторые затруднения — насколько я понимаю, в аэропорту сегодня и так уйма народу и много дел. Но тут уж ничего не попишешь.

Снова раздался смех. Фримантл чувствовал, что люди готовы идти за ним.

Ещё один самолёт пронёсся у них над головой, и Фримантл умолк, выжидая, пока стихнет грохот.

— Прекрасно! Двинулись! — Фримантл простёр руки, точно Моисей реактивного века, и продекламировал, переврав цитату: — «Мне обещаний много надо бы сдержать и много сделать, пока лягу на кровать».

Кто-то рассмеялся, кто-то крикнул: «Пошли!», все поднялись со своих мест и направились к дверям.

В эту минуту взгляд Фримантла упал на портативный микрофон с усилителем, взятый напрокат в Медоувудской баптистской церкви, и он велел прихватить систему с собой. Флойд Занетта, председатель собрания, которого Фримантл полностью затмил, кинулся выполнять его указание.

Фримантл же тем временем поспешно засовывал в портфель подписанные бланки. Он уже успел произвести в уме подсчёт и понял, что ранее ошибся: в портфеле у него лежало свыше ста шестидесяти бланков, значит, он получит более шестнадцати тысяч долларов. Да ещё немало народу подходили пожать ему руку и заверяли, что вышлют ему бланки вместе с чеками утром по почте. Фримантл ликовал.

Он не обдумал заранее, как вести себя в аэропорту, точно так же как не планировал и хода этого митинга. Эллиот Фримантл не любил сковывать себя жёсткими рамками планов. Он предпочитал импровизировать — развязать событие, а потом направить его по тому или иному пути в зависимости от собственной выгоды. Этот метод уже сработал сегодня, и он не видел оснований, почему бы ему не сработать ещё раз.

Главное — держать медоувудцев в убеждении, что они получили динамичного лидера, который со временем добьётся для них желаемого результата. Больше того: надо держать их в этом убеждении до тех пор, пока они не внесут деньги за все четыре квартала, как это предусмотрено в подписанных ими бланках. А когда Эллиот Фримантл положит денежки в банк, их мнение о нём будет ему уже не столь интересно.

Таким образом придётся подогревать атмосферу в течение десяти или одиннадцати месяцев. Ничего, энергии у него хватит. Надо будет провести ещё несколько митингов и собраний вроде сегодняшнего, потому что это попадает в печать. А выступления в суде в печать часто не попадают. Хотя он сам всего несколько минут назад говорил, что решать проблему надо с помощью закона, судебные заседания обычно бывают неинтересны и порой не приносят пользы. Конечно, он постарается привнести немного театральности в свои выступления в суде, но многие судьи уже поняли тактику, которой пользуется Фримантл для привлечения внимания, и, как правило, резко обрывают его.

Но это всё не суть важно; надо только помнить, — а он всегда помнит, — что главное в подобного рода делах — забота о преуспеянии Эллиота Фримантла и о его хлебе насущном.

Он увидел, что один из репортёров — Томлинсон из «Трибюн» — звонит по автомату; рядом стоял другой репортёр. Отлично! Значит, городские газеты уже оповещены о предстоящем событии и оставят место для рассказа о том, что произойдёт в аэропорту. Больше того: если предварительная договорённость сработает, там будет и телевидение.

Толпа начала расходиться. Пора было двигаться в путь!

10

У залитого светом главного въезда в аэропорт красная «мигалка» полицейской машины погасла. Машина, расчищавшая Джо Патрони путь по шоссе, сбавила скорость, и полицейский, сидевший за рулём, свернул на обочину, жестом показывая главному механику «ТВА», чтобы он проезжал. Патрони нажал на акселератор. Проносясь мимо, он приветственно помахал сигарой и дважды просигналил.

Хотя последний отрезок пути Патрони проделал на большой скорости, у него ушло свыше трёх часов на то, чтобы покрыть расстояние от своего дома до аэропорта, тогда как обычно на это требовалось сорок минут. И ему хотелось хоть немного наверстать упущенное время.

Невзирая на снег и гололедицу, он стремительно вывернул из потока направлявшихся к аэровокзалу машин и помчался по боковой дороге к ангарам аэропорта. Возле надписи «Ремонтная служба „ТВА“» он круто завернул свой «бьюик» вправо. В двухстах-трёхстах ярдах впереди тёмной громадой вздымался ремонтный ангар «ТВА». Главные ворота были открыты, и Патрони въехал внутрь.

В ангаре стоял наготове «пикап» с шофёром; он дожидался Патрони, чтобы отвезти его на поле к самолёту «Аэрео-Мехикан», всё ещё перегораживавшему полосу три-ноль. Выбравшись из своей машины, Патрони остановился лишь затем, чтобы раскурить сигару, невзирая на надписи «Не курить», и тут же втиснул своё грузное тело в «пикап».

— А ну, сынок, крутани-ка стрелкой по циферблату, — сказал он шофёру.

«Пикап» стремительно вылетел из ангара; Патрони, не теряя времени, связался по радио с КДП. Как только освещённый ангар остался позади, шофёр стал держаться ближе к сигнальным огням вдоль края полосы, единственному ориентиру в этой белой мгле, указывавшему на то, где кончалась асфальтовая поверхность и где начиналась. По команде с КДП они ненадолго задержались у полосы, на которую, взметнув облако снега, сел ДС-9 компании «Дельта» и покатил в грохоте останавливающегося реактивного двигателя. Наземный диспетчер дал разрешение пересечь очередную взлётно-посадочную полосу и спросил:

— Это Патрони?

— Точно.

Последовала пауза — диспетчер давал указания другим машинам. Затем снова раздался его голос:

— Наземный диспетчер вызывает Патрони. Тут вам записка от управляющего. Готовы к приёму?

— Валяйте.

— Передаю текст: «Джо, ставлю коробку сигар против двух билетов на танцы, что тебе не вытащить сегодня эту машину с ВПП три-ноль. Но хочу, чтобы ты выиграл». Подпись: «М. Бейкерсфелд». Конец текста.

Патрони, хмыкнув, нажал на кнопку микрофона.

— Патрони — наземному диспетчеру. Передайте ему, что пари принято. — И, положив на место радиомикрофон, он обратился к шофёру: — Да пошевеливайся же, сынок. У меня теперь есть стимул сдвинуть этот самолёт.

У пересечения с полосой три-ноль старший техник «Аэрео Мехикан» Ингрем, с которым ранее разговаривал Мел Бейкерсфелд, подошёл к «пикапу». Он по-прежнему кутался в парку, стараясь защитить лицо от резкого ветра со снегом.

Патрони откусил кончик новой сигары, но на этот раз не стал её раскуривать, а быстро вылез из «пикапа». По дороге он снял в машине калоши и переобулся в тяжёлые меховые сапоги. И хотя сапоги были достаточно высокие, снег, в который он сошёл, был ещё выше.

Патрони закутался в парку и кивнул Ингрему. Они были едва знакомы.

— Привет! — крикнул Патрони: ему приходилось напрягать голос, чтобы перекрыть вой ветра. — Давайте-ка мне факты.

Ингрем стал докладывать, а Патрони смотрел на крылья и фюзеляж застрявшего «боинга», который вздымался над ними, как гигантский сказочный альбатрос. Под огромным брюхом самолёта всё ещё ритмично мигал красный свет. А возле него стояли грузовики и служебные машины, в том числе автобус для команды и ревущий передвижной генератор.

Старший техник кратко изложил, что было предпринято: он сообщил, что пассажиров сняли с самолёта и лётчики пытались вытащить его силою двигателей. Когда это не получилось, решили максимально разгрузить самолёт — снять почту, багаж, слить большую часть топлива обратно в цистерны. Затем была предпринята вторая попытка вытащить самолёт опять-таки с помощью собственных двигателей, но и она закончилась неудачей.

Жуя незажженную сигару, — редкий случай, когда Патрони сделал уступку соображениям предосторожности, поскольку в воздухе сильно пахло авиационным бензином, — главный механик «ТВА» подошёл к самолёту. За ним следовал Ингрем, а вскоре к ним присоединились и несколько рабочих, которые до сих пор сидели в автобусе, скрываясь от непогоды. Патрони стоял, разглядывая самолёт; тем временем один из рабочих включил переносные прожекторы, установленные полукругом перед носом самолёта. При свете сразу обнаружилось, что мощные шасси лайнера глубоко ушли в видневшуюся под снегом чёрную грязь. Самолёт застрял на участке, обычно покрытом травой, в нескольких ярдах от полосы три-ноль, близ пересечения с рулёжной дорожкой — той самой, мимо которой проскочил самолёт «Аэрео-Мехикан» из-за темноты и бурана. Просто не повезло, подумал Патрони, что земля здесь такая сырая и даже трёхдневный снегопад и холод не сковали её. Поэтому обе попытки оторвать самолёт от земли собственными силами привели лишь к тому, что он ещё глубже увяз. Сейчас гондолы всех четырёх двигателей под крыльями почти лежали на земле.