Весь ваш

Ф. Тютчев

Каткову М. Н., 13 октября 1865

М. Н. КАТКОВУ

13 октября 1865 г. Петербург

С.‑Петербург. 13 октября 1865

Пишу к вам, почтеннейший Михаил Никифорович, хотя от моего имени, но в смысле и в интересе общего дела. Помогите нам – вот что такое это мы: это – Совет Главного управления по делам печати… Вступил я в него, признаюсь, с некоторыми предубеждениями против его состава. Но при самом же начале имел случай удостовериться, что достаточно было нескольких разумных искренних слов, чтобы расположить его в пользу разумного, добросовестного образа действия.

Вы знаете, я вовсе не сторонник нашего нового устава о печати. Все эти заимствования иностр<анных> учреждений, все эти законодательные французские водевили, переложенные на русские нравы, мне в душе противны – все это часто выходит неловко и даже уродливо. Но в деле законодательства – дух может одолеть и преобразить букву. Так и в предстоящем случае… Заняв у современной, наполеоновской Франции главные основы нашего устава о печати, нам предстоят для его применения две дороги – два совершенно противуположные образа действий – или применять его в смысле французской же практики, в смысле полицейско-враждебном к свободе мысли и слова, или в том направлении, какое было высказано при составлении устава большинством Комиссии, – т. е. смотреть на нынешний устав как на нечто переходное – временное – имеющее своею настоящею целью вести русскую печать от ее прежней бесправности – к полноправию закона, со всеми его необходимыми гарантиями – и с этой-то точки зрения и отправления относиться к той огромной доле произвола, которая нами усвоена правом предостережений. – Вот в каком смысле выскажется, от имени Совета, статья, которая на днях будет напечатана в «Северной почте». – Заявление же это вызвано некоторыми очень бойкими, но очень злостными выходками со стороны «Голоса» – также и «Современника» и, вероятно, других ejusdem farinae [14]…«Голос», напр<имер>, в двух статьях вами, может быть, замеченных, предрешив, что мы – вместе с буквою франц<узского> законодательства – проникнемся и духом француз<ской> полиции, страшно бичует нас, по ее спине, и с благородным негодованием только что прогнанного лакея восстает противу всевозможных нечестий и неистовств нашего будущего произвола.

Признаюсь вам – меня эта выходка высоконравственных и бескорыстно-убежденных писателей «Голоса» в душе порадовала. – Она заставила нас решительнее отречься от всякой солидарности с образом действий франц<узской> власти – и заявить это отречение во всеуслышанье всей здравомыслящей благонамеренной России. – Вы, ее законный и полномочный представитель, поддержите нас в этом – утвердите, укорените нас в этом благонамеренном направлении вашим участием и содействием. Вы одни это можете. – Принимая с доверенностью наше заявление, вы нас обяжете во всевозможных смыслах этого слова, но вместе с этим, почтеннейший Михаил Никифорович, вступитесь, еще раз, за оскорбленную обществ<енную> нравственность – не допуская людей, каковы люди «Голоса», этих прирожденных сеидов всякой наполеоновской полиции – лишь бы она платила им, – разыгрывать – теперь на досуге – роль безукоризненных, строго нравственных друзей свободы – не потерпите.

Вам душевно пред<анный>

Ф. Тютчев

Георгиевскому А. И., 25 октября 1865

А. И. ГЕОРГИЕВСКОМУ

25 октября 1865 г. Петербург

С.‑Петербург. Понедельник. 25 октября 1865

Друг мой Александр Ив<аныч>, что с вами делается? Ни слуху ни духу… Из последнего письма милой жены вашей вижу, что ни ваше здоровье, ни ее вовсе не в блистательном положении, и потому потребность знать о вас обоих чувствуется еще сильнее.

Я недавно писал к Каткову по делам печати, прося его поддержать ту программу, которую мы сбирались заявить в «Север<ной> почте». Но, кажется, Валуеву это заявление показалось слишком обязательным, и потому оно было отложено… Впрочем, образ действий Совета продолжает довольно верно согласоваться с положениями этой неизданной программы и, надеюсь, все более и более обозначится в ее смысле. Как можно менее прямого легального вмешательства в дело прессы – в той надежде, что при таком омеопатическ<ом> сильнее будет проявляться в ней целительная сила, ей присущая, эта vis medicatrix, доселе слишком мало сознанная и врачами, и правительствами, – и вот почему положено вместо формальных предостережений довольствоваться – на первых порах – дружескими советами, вроде советов и назиданий гамлетовского Полония…

Теперь в Москве молодой Катакази, с которым, вероятно, вы уже и встретились. Он очень желал с вами познакомиться. – На днях приезжает к вам в Москву наш венский священник Раевский, с которым я имел случай видеться и беседовать у кн. Горчакова. Мы, разумеется, преимущественно говорили о движении, совершающемся в Австрии и которое для нас имеет такое огромное значение – доселе так мало нами понятое и оцененное. Если где – так, конечно, на этом животрепещущем пункте должна была бы сосредоточиться вся наша иностранно-политическая деятельность. То, что происходит теперь в Австрии, есть наполовину наш вопрос – так вся будущность наша связана с правильным решением этого вопроса. Это решение состоит в том, чтобы славянский элемент не был совершенно подавлен стачкою немцев и мадьяр и под гнетом этой преобладающ<ей> силы – и при разъедающих его несогласиях – не отрекся бы фактически от всяких притязаний на свою самостоятельность. Теперь, более нежели когда-нибудь, нужна ему поддержка со стороны России – тем нужнее, чем менее он сам сознает эту необходимость, – но обстоятельства скоро ему ее выяснят. Русскому влиянию следует стать во главе Австрийского федерализма – посредством прессы, и нашей, и тамошней, т. е. каких-нибудь двух журналов, одного русского – во Львове и другого немец<кого> – в Вене… Но пока довольно.

Когда же мы с вами увидимся и где? В Петербурге ли, в Москве ли? Для меня, как вам уже известно, поездка в Москву сделалась более нежели когда обязательною. – Только теперь она состоится несколько позднее… Вы, однако же, не оставьте о себе извещением. Ту же просьбу передайте и жене вашей.

Простите. – От души вас всех обнимаю.

Ф. Тютчев

Георгиевскому А. И., 3 декабря 1865

А. И. ГЕОРГИЕВСКОМУ

3 декабря 1865 г. Петербург

С.‑ Петербург. 3-го декабря

Друг мой Александр Иваныч, извините меня, что я так поздно передаю вам мою благодарность за ваш прекрасный подарок. Экземпляр, назначенный И. Д. Делянову, я ему доставил, и вы можете быть уверены, что он употребит все от него зависящее, чтобы выполнить ваше желание. За чтение самой книги я еще не успел приняться. Но уже содержание ее меня сильно заинтересовало, и наружное дородство книги меня радует…

Жду с нетерпением известия о ходе и исходе вашего ученого турнира – и жалею очень, что не могу на оном присутствовать с безмолвным участием. Заранее убежден, что вы выйдете из него победителем. Но вследствие этой победы есть ли положительные шансы на получение кафедры?

О внешней политике я на сей раз не имею ничего вам сообщить, ничего такого, по кр<айней> мере, чего бы не было в газетах. События зреют, но еще не цветут. И мы в данную минуту находимся уже в тени приближающихся Судеб…

Что нам именно принесут они – на первых порах – это определить трудно… В окончательном же успешном исходе я – по всем историческим аналогиям – нисколько не сомневаюсь. Возрождение Восточ<ной> Европы остановить или устранить невозможно, и возрождение это – вне России или против нее – также совершиться не может…