Все прошло так, как мы ожидали. Успешная вербовка источника "Мюнхгаузен" принесла нам большое признание. Теперь мы получили достаточно простора для игры, чтобы продолжить работу в этом направлении. Но все больше хлопот доставляли нам наши американские коллеги из "Совместного аналитического подразделения в Берлине" ("Combined Analysis Detachment Berlin", CAD-B), как они сами себя называли. То одна, то другая надиктованная "Мюнхгаузеном" кассета терялась в их подвале.
"Лакмусовый тест" в Ганновере
Я снова заметил, что американская сторона возвращает немецкой стороне на порядок меньше разведывательных донесений, чем получает от нас. В конце концов, у нас всегда оказывалось слишком мало материала для наших аналитиков в Мюнхене.
Я предложил Фредди устроить так называемый пробный бросок, своего рода лакмусовый тест. Идея состояла в следующем. Сначала мы копируем какой-то один текст "Мюнхгаузена" и отдаем его кому-то на перевод. Потом этот перевод отправляем в Пуллах нашим аналитикам, а оригинал, как обычно, отдаем американцам. Только так мы сможем проверить, что делает РУМО с нашей информацией. Несколько смутил нас вопрос, кто сможет перевести текст с русского на немецкий, без угрозы для безопасности нашего агента. О Центре не могло быть и речи, потому что там готовый перевод можно было ждать целый год.
Тут я вспомнил о Петере Пиларе, моем бывшем коллеге по службе почтового контроля в Ганновере, садоводе-любителе. Он тогда был там нашим переводчиком с русского и даже сегодня – после тридцати лет службы – продолжал работать в БНД. Ему я вполне мог доверить такую специфическую работу. Фредди предоставил мне право принимать решения. – Если ты уверен, что он не проболтается, то позвони ему и договорись о встрече.
На следующий день мы поехали в Ганновер. Точно в 12.30 Петер Пилар стоял перед нами. Он меня сердечно обнял. После того, как я представил ему Фредди, мы пошли в городской парк. Петер хотел показать нам старое здание федеральной садоводческой выставки. Там мы сели на скамейку в парке, и я начал рассказывать о нашей хаотической ситуации в Берлине, об убожеском положении с информацией и о неравноправном партнерстве с американцами. В конце беседы он пообещал нам свою помощь, хотя еще не знал точно, что именно мы от него хотим.
Мы показали ему совершенно секретную бумагу, переданную нам "Мюнхгаузеном". Пятнадцать страниц, о которых наш поставщик сказал, что в них речь идет о дальнейшем использовании тактического и стратегического ядерного оружия. Я передал документ Пилару и с любопытством спросил: – Тут, вроде бы. что-то говорится об ядерных ракетах. Это правда? Он перевернул первую страницу, и руки у него начали дрожать. – Откуда, черт побери, это у вас? Вы вообще знаете, что вы с собой таскаете? Петер вернул мне маленькую стопку бумаги с таким выражением, будто хотел немедленно избавиться от груза.
Потом он встал и прошел пару шагов, оглянулся направо и налево. Затем продырявил нас взглядом. А потом сделал глубокий вдох. – Вы ведь не издеваетесь надо мной, или как? Этот документ прямо из Генерального штаба российского министерства обороны. В этих бумагах полно деталей, например, точные координаты дислокации, точные данные о частях и соединениях. Документ перечисляет дальнейшие планы оперативного использования этих видов оружия. Послушайте, эта штука бесценна. Вам часто такое попадается? Я сделаю для вас перевод. Но это должно остаться только между нами.
Петер снова подошел поближе. Он взял фотокопии и подержал их в воздухе. В его голосе появились нотки заговорщика. – У вас есть такие вещи? Вы приторговываете домашним вареньем российской армии, а эти там внизу до сих пор не могут предоставить вам переводчика? Я переводчик. Знаете, какую работу мне дают? Я сейчас должен переводить нынешние цены на продукты во Владивостоке. Ну почему только я продался этой разваленной лавке? Ну почему?
Петер снова засунул бумаги мне в руку. – Подождите здесь, я скоро закончу работу. Я не хочу брать на работу эти документы. Я вернусь через двадцать минут. Потом я поеду на свою дачу, а завтра утром вы получите полный перевод.
Похоже, Петер был очень разочарован. Во всем, что он говорил, сквозило убеждение, что в нашей Службе мало что функционирует, собственно, работает только то, что ты можешь сделать сам под свою ответственность.
После окончания рабочего дня Петер вернулся. За это время он уже успокоился и теперь извинялся за свой взрыв эмоций. На следующее утро, еще до начала работы, мы снова встретились. Петер все старательно перевел и напечатал. Мы пообещали друг другу хранить молчание и поддерживать контакт, на тот случай, если нам снова понадобится его помощь.
Фредди с немецким текстом поехал прямо в Мюнхен. Там ему пришлось уладить еще одну проблему. Как известно, нам было запрещено поддерживать прямые контакты с Центром, особенно с аналитиками. До этого додумались "большеголовые" из Первого отдела. По нашему мнению, это никак не могло быть в интересах Третьего отдела (анализ и оценка), в данном случае реферата 33 Н. Потому я связался с одним бывшим коллегой из службы почтового контроля, который за это время перешел в мюнхенский аналитический отдел. Хорст Элькенбах был коренастым, темноволосым типом, с которым я познакомился на курсах для штабных офицеров Бундесвера в Зонтхофене, а потом снова встретил его в БНД. Для нашего плана он подходил великолепно. Ему я мог слепо довериться.
Операция "Обходной маневр"
Хорст ни на что не мог закрыть глаза и всегда прямо высказывал свое мнение. Он вполне осознавал, что такая позиция может вредить ему лично. Но он был критически настроенным, последовательным офицером, каких мало. Его тогдашний шеф реферата 33 Р очень высоко его ценил. Случайно оказалось так, что именно он был основным получателем нашей разведывательной информации. Потому мы вместе начали нашу операцию "Обходной маневр" ("Bypass"). После того, как я связался с Хорстом по телефону, он свел между собой Фредди и шефа военно-аналитического отдела.
Так как мой партнер не имел разрешения на посещение Центра под своим псевдонимом Тойбнер, то он просто показал охране свое удостоверение, выписанное на его рабочий псевдоним "Франке". Элькенбах провел его в бюро своего шефа. Там уже собралась небольшая группа аналитиков. У них глаза вылезли на лоб от удивления, когда Фредди описал им ситуацию в нашем филиале и потерю информации, передаваемой нами американской стороне и не возвращающейся нам назад. Потом он выложил на стол перевод документов.
Фредди потом так описал эту сцену: – Тишина, полная тишина. Один коллега первым нарушил молчание. – Это просто сногсшибательно, – сказал он. Потом листки пошли по рукам. Снова все замерло. – Бомба, – сказал потом один. – Точно бомба!
Был понедельник, и мы стояли на железнодорожной станции Берлин-Ваннзее. Как всегда, Фредди приехал на поезде, а я его оттуда со станции забрал. По пути к машине он во всех подробностях описывал все, что пережил в Пуллахе в 33 Н. – Затем они сказали, что мы получим от них точную оценку каждого сообщения. Все прошло неформально благодаря твоему приятелю. А теперь нам нужно как можно скорее передать новую информацию американцам, чтобы поскорее получить ее от них в обработанном виде назад и узнать, что CAD-B из нее выбросил. Дружище, Норберт, в их глазах мы выглядим просто супер.
Когда мы вернулись в филиал, Гассинг встретил меня довольно угрюмо. Третий отдел в Мюнхене уже успел отреагировать. – Реферат 33 Н пригасил вас в Мюнхен. Они там внизу, похоже, думают, что мы тут изнываем от скуки. Речь идет, вероятно, о постановке задач и о паре конкретных вопросов. Лучше всего, договоритесь о встрече с ними на начало следующей недели. Тогда я тоже буду там, мы сможем пойти вместе.
Остаток недели мы занимались обработкой администраций Ведомства федерального имущества, чтобы завязать там соответствующие контакты. Поездку в Мюнхен мы назначили на воскресенье, потому что наш шеф собирался приехать туда только в понедельник во второй половине дня. Нельзя было дать ему возможность участвовать в беседах, чтобы он своей неумышленной болтливостью случайно не насторожил американцев.
