Димитрофф чуть не лопнул от злости из-за такого необычного метода управления отделом. Но он ничего не мог против этого предпринять.
Один из регистраторов, рабочий псевдоним Пилар, занимался русской почтой. Его жена тоже работала в службе, но ожидала появления пятого ребенка. Его свояченица, русская по происхождению, тоже работала в почтовой цензуре БНД, но во Франкфурте. Тамошний отдел располагался на двух этажах офисного здания, прямо над универмагом "Вулворт". Свояк Пилара работал на БНД в Майнце. Это был идеальный пример семейственности в БНД. А ведь так называемая система "герметизации", при которой отдельные управления и отделы были "герметично" изолированы друг от друга, как раз и должна была бы это предотвратить.
Пилар выделялся одним особенным талантом. Он был садовод-любитель и весь свой кабинет, включая приемную, превратил в рай для растений. В этой "теплице", как он ее называл, стояли мешки с землей для цветов и с удобрениями, садовый инвентарь и горшки разных размеров. Одним из его главных клиентов, как ни невероятно это звучит, был Димитрофф. У него тоже был свой сад, и он часто обращался к Пилару с заказами своей жены.
О ценах на помидоры и прочих банальностях
С профессиональной точки зрения похвастаться отделу было нечем. Вот, как пример, несколько странный текст, попадающий в категорию "добычи стратегической информации": "Герман должен в октябре к "пеплу". Сие значило, что этого Германа в октябре призовут на службу в Национальную народную армию ГДР. Такое важное сообщение получило гриф "МИЛ" (от Militaerische Meldung – "военная информация") и с ним – наивысшую оценку аналитиков. Если кто-то отлавливал подобный текст, это считалось большой удачей.
Куда чаще мы получали сведения о ценах на помидоры и о времени ожидания в очереди на покупку новой "Лады" или "Трабанта". Такие сообщения направлялись пуллахским аналитикам с отметкой "ВИР" (от Wirtschaftsmeldungen – "экономическая информация") и чисто статистически занимали самую большую часть отправляемой нами информации. Когда мы сообщали о дефиците таблеток от головной боли, то такие донесения регистрировались как ТВИ (от Technisch-Wissenschaftliche Meldungen – "научно-техническая информация") и считались особо ценными.
Если кто-то находил в письме строчку, что помидоры, мол, нынче в дефиците, и вся эта система должна провалиться ко всем чертям, то он считался везунчиком. Он мог сделать сразу два донесения – как политическую и как экономическую информацию. Наши находки сначала маркировались в самом письме двумя канцелярскими скрепками. Потом мы печатали текст на переносной печатной машинке "Олимпия" и вместе с оригинальным письмом фотографировали на микропленку. Сообщению присваивали номер, и все вместе заносилось в книгу регистрации.
Уже спустя несколько недель я понял, что одно из важных прав человека нарушается здесь ради совершенно призрачного результата. Невыносимое положение, которое только для красоты заговаривали туманными фразами о "поступлении донесений" и о "статистике".
Время от времени попадался и особенный улов – письма, доставленные не по адресу. Это когда в Ганновер попадал мешок с письмами, которые, собственно, были направлены из ГДР в ГДР, но по ошибке попали в Западную Германию. Часто тут были письма солдат домой и наоборот. Так мы могли узнать номера полевой почты отдельных частей вооруженных сил ГДР. Кое-что мы узнавали и о настроениях в войсках. Но никогда нам не удавалось узнать что-то такое, о чем бы я уже раньше не читал бы в газетах.
Когда мешок ошибочно попавших на Запад писем прибывал в отдел, к нему сбегались все работники команды. занимающейся ГДР, но в первую очередь коллега Ангерштайн. Ангерштайну было уже за шестьдесят, и ему вскоре нужно было уходить на пенсию. Он был невысокого роста, седовласый и носил большие очки в роговой оправе. Из всех нас Ангерштайн больше других проводил время в бюро. Особенно во время отпусков его никак не удавалось отлучить от отдела.
Когда я однажды спросил его, почему он так поступает, он печально взглянул на меня и вздохнул: – Если я прямо сейчас поеду домой, то там меня ждут мои внуки, которые так хотят поиграть с дедушкой. Но у меня нет на это никакого желания.
Ангерштайн уже в 60-х годах перлюстрировал почту для англичан. В обычной почте этот дружелюбный господин охотнее всего собирал новые анекдоты о Хонеккере, которые всегда переправлял в Пуллах в виде разведывательных донесений. Они там считались политическо-стратегической информацией, сокращенно ПОЛ (от Politisch-strategische Information, POL) и всегда получали хорошие оценки.
Ангерштайн умело отсортировывал нужное из ошибочно доставленных писем. В основном это была переписка между отдельными солдатами и их женами или подругами. Тайный чтец говорил в таком случае об "эротически ценном содержании". Кроме того, там встречались порой интимные фотографии, локоны волос и даже волосы с интимных мест. Ангерштайн читал всю эту почту очень скрупулезно, упаковывал их в гигиенические пластиковые пакеты и передавал дальше по инстанции. Мы говорили между собой об "ангернштайнской ситуации со снабжением". Я не могу сейчас вспомнить, составлял ли он при этом и входящие в его прямые служебные обязанности настоящие донесения.
Однажды очень взволнованный Бенсберг вызвал меня к себе в бюро. Там меня ждали он и Димитрофф. Они только что узнали о предстоящей реставрации фасадов домов на Театерштрассе. Перед нашим зданием уже ставились леса. Это вызвало кризисные настроения. Окна не были защищены, и если леса простоят хотя бы неделю, нельзя было гарантировать, что кто-то посторонний по ним проберется в наше бюро.
С ужасом Бенсберг вспомнил о ставшем недавно известном провале с переездом аналогичного отдела во Франкфурте, который переводили из здания универмага "Вулворт" на Банхофштрассе. Сначала все проходило совершенно конспиративно. Но одним субботним утром улицу Банхофштрассе пришлось перекрыть, потому что огромный самоходный кран должен был поднять на один из верхних этажей тяжеленную дверь секретного архива Газета "Бильд" сообщила об этом, опубликовав фотографию, изображающую "секретный" переезд франкфуртского отделения БНД.
Подобное нужно было предотвратить в Ганновере любой ценой. Рассматривалось несколько предложений. Они охватывали диапазон от ночных дежурств частной охраной фирмы до идеи Айзи. Он предложил просто закрыть отделение на время строительных работ. Работники оставались бы дома и вели бы себя конспиративно. Пилар тут же предложил проводить еженедельные рабочие совещания в своем саду.
В конце концов, все осталось по-прежнему. Раз-другой кто-то из строителей попадал в наши помещения в поисках туалета. Пара окон всегда оставались открытыми из-за жарких летних дней. Кондиционеров у нас не было. Мы только сократили нашу работу до минимума, зато трижды в неделю организовывали совместное заседание с распитием кофе для продолжения политического образования. Через пару месяцев жизнь вернулась в свою нормальную колею.
Другой странностью Бенсберга был его белый ботинок. Мне с первого дня запомнилось, что он всегда носил один белый и один коричнево-красный ботинок. Никто не знал почему, и никто не рискнул спросить. По подразделению циркулировали разные теории. По одной из гипотез, у него вообще было всего две пары обуви. По другой версии, это был его отличительный признак еще с берлинских времен. По третьей, у Бенсберга просто был маразм, и он сам не замечал, что носит два разных ботинка. Однажды я все-таки спросил его. Ответ был прост и понятен.
Из-за мучивших его хронических мозолей он во время одного из своих путешествий на Кипр заказал для больной ноги специальный ботинок. Единственная кожа, достаточно мягкая и эластичная, была, однако, белой. Это ему не мешало. А то, что он купил только один ботинок, было связано уже с его сказочной скупостью. Это вполне соответствовало слухам, что он ради экономии якобы запретил своему восемнадцатилетнему сыну пользоваться душем каждый день. А во время служебных совещаний обычно грыз только одно – и то уцененное – вчерашнее пирожное.
