* * *
Три тысячи человек должны за десять минут войти в цирк через одни единственные, открытые только в одной своей половине двери. Остальные десять дверей, специально приспособленных для пропуска больших толп народа, – закрыты. Кто знает, почему они закрыты! Возможно, что лет двадцать тому назад из цирковой конюшни украли ученого ослика, и с тех пор дирекция в страхе замуровывает удобные входы и выходы.
* * *
Когда все пропуска были выданы и в фойе уменьшили свет, Яков Менелаевич вспомнил: эти чистые глаза, этот уверенный взгляд он видел в Таганской тюрьме в 1922 году, когда и сам сидел там по пустяковому делу.
* * *
– Мусик!!! Готов гусик?!
* * *
– Вот это ваш мальчик? – спросил завхоз подозрительно.
– Мальчик, – сказал Остап, – разве плох? Типичный мальчик. Кто скажет, что это девочка, пусть первый бросит в меня камень!
* * *
Искусство сумасшедших, пещерная живопись или рисунок, сделанный хвостом непокорного мула, по сравнению с транспарантом Остапа казались музейными ценностями.
* * *
Остап со вчерашнего дня еще ничего не ел. Поэтому красноречие его было необыкновенно.
* * *
Шахматная мысль, превратившая уездный город в столицу земного шара, превратится в прикладную науку и изобретет способы междупланетного сообщения. Из Васюков полетят сигналы на Марс, Юпитер и Нептун. Сообщение с Венерой сделается таким же легким, как переезд из Рыбинска в Ярославль. А там, как знать, может быть, лет через восемь в Васюках состоится первый в истории мироздания междупланетный шахматный турнир!
* * *
На третьем ходу выяснилось, что гроссмейстер играет восемнадцать испанских партий. В остальных двенадцати черные применили хотя и устаревшую, но довольно верную защиту Филидора. Если б Остап узнал, что он играет такие мудреные партии и сталкивается с такой испытанной защитой, он крайне бы удивился. Дело в том, что великий комбинатор играл в шахматы второй раз в жизни.
* * *
Ослепительные перспективы развернулись перед васюкинскими любителями. Пределы комнаты расширились. Гнилые стены коннозаводского гнезда рухнули, и вместо них в голубое небо ушел стеклянный тридцатитрехэтажный дворец шахматной мысли. В каждом его зале, в каждой комнате и даже в проносящихся пулей лифтах сидели вдумчивые люди и играли в шахматы на инкрустированных малахитом досках. Мраморные лестницы ниспадали в синюю Волгу. На реке стояли океанские пароходы. По фуникулерам подымались в город мордатые иностранцы, шахматные леди, австралийские поклонники индийской защиты, индусы в белых тюрбанах – приверженцы испанской партии, немцы, французы, новозеландцы, жители бассейна реки Амазонки и, завидующие васюкинцам, – москвичи, ленинградцы, киевляне, сибиряки и одесситы. Автомобили конвейером двигались среди мраморных отелей.
* * *
Вдова с плачем отдала деньги. Муж, ее милый муж в желтых ботинках лежал на далекой московской земле, и огнедышащая извозчичья лошадь била копытом в его голубую гарусную грудь.
* * *
Вы меня озлобляете. Я человек, измученный нарзаном.
* * *
«Удивительное дело, – размышлял Остап, – как город не догадался до сих пор брать гривенники за вход в Провал. Это, кажется, единственное, куда пятигорцы пускают туристов без денег. Я уничтожу это позорное пятно на репутации города, я исправлю досадное упущение».
* * *
– Когда же вы стулья принесете?
– Стулья против денег.
– Это можно, – сказал Остап, не думая.
– Деньги вперед, – заявил монтер, – утром деньги вечером стулья или вечером деньги, а на другой день утром – стулья.
– Хорошо излагает, собака, – шепнул Остап на ухо Ипполиту Матвеевичу. – Учитесь.
– Никогда, – принялся вдруг чревовещать Ипполит Матвеевич, – никогда Воробьянинов не протягивал руку…
– Так протянете ноги, старый дуралей! – закричал Остап.
* * *
– Не корысти ради, – затянул отец Федор, поднявшись и отойдя на три шага от драцены. – А токмо во исполнение воли больной жены.
* * *
– Киса, – продолжал Остап, – давайте и мы увековечимся. Забьем Мике баки. У меня, кстати, и мел есть! Ей-богу, полезу сейчас и напишу: «Киса и Ося здесь были».
* * *
Цель всей жизни была достигнута. Свечной заводик в Самаре сам лез в руки. Бриллианты сыпались в карманы, как семечки.
* * *
– Великие люди! Обратите внимание, предводитель. Видите, чуть повыше облака и несколько ниже орла. Надпись: «Коля и Мика, июль 1914 г.» Незабываемое зрелище! Обратите внимание на художественность исполнения! Каждая буква величиною в метр и нарисована масляной краской! Где вы сейчас, Коля и Мика?
* * *
– Месье, же не манж па сис жур. Гебен мир зи бите этвас копек ауф дем штюк брод. Подайте что-нибудь бывшему депутату Государственной думы.
– Еще раз. Жалостнее.
Ипполит Матвеевич повторил.
– Ну, хорошо. У вас талант к нищенству заложен с детства.
* * *
Это были последние слова великого комбинатора. Он заснул беспечным сном, глубоким, освежающим и не отягощенным сновидениями.
* * *
Был четвертый час утра. Горные вершины осветились темно-розовым солнечным светом. Горы не понравились Остапу.
– Слишком много шику! – сказал он. – Дикая красота. Воображение идиота. Никчемная вещь.
Золотой теленок
* * *
– Сам принесет деньги на блюдечке с голубой каемкой?
– Мне на блюдечке, – сказал Остап, – а вам на тарелочке.
– А как же Рио-де-Жанейро? Я тоже хочу в белых штанах.
– Рио-де-Жанейро – это хрупкая мечта моего детства, – строго ответил великий комбинатор, – не касайтесь ее своими лапами. Ближе к делу. Выслать линейных в мое распоряжение. Частям прибыть в город Черноморск в наикратчайший срок. Форма одежды караульная. Ну, трубите марш! Командовать парадом буду я!
* * *
Жизнь прекрасна, невзирая на недочеты.
* * *
– С деньгами нужно расставаться легко, без стонов.
* * *
– Не стучите лысиной по паркету!
* * *
– Раз вы живете в Советской стране, то и сны у вас должны быть советские.
* * *
– Железный конь идет на смену крестьянской лошадке.
* * *
– У лейтенанта Шмидта был только один сын – это я!
* * *
– Работники из вас, как из собачьего хвоста сито.
* * *
– Александр Иванович, вы произошли не от обезьяны, как все остальные граждане, вы произошли от коровы. Туго соображаете!
* * *
– Я старый. Меня девушки не любят.
– Обратитесь в лигу сексуальных реформ.