- Сыграли... - протяжно ответила Рябинина. - Давно уже, с «девяткой».
- И как?
- Нормально! Кубок наш! Мы им пять очей подкинули, - хвастливо улыбнулась, присаживаясь рядом.
- А вам сколько?
- Хм! «Всухую»! - горделивая улыбка Рябининой стала ещё шире, словно она хотела сказать: «А как же могло быть иначе?»
-Я видел, как вы с первой школой играли. Думал, проиграете...
Светлана сказала, убирая русую прядь со лба:
- У «одинцов» в этом году команда сильная. Защита нормальная, передачи чёткие, а в нападении – только держись.
- Ага, видел, - кивнул Герцев. - Как ты только семиметровый взяла? Такая била штрафной, что думал - в сетку тебя заколотит вместе с мячом.
И опять Светлана улыбнулась, как бы отвечая: «Так уж и заколотит», мол, и не такие мячи брала, а вслух опять сказала иначе:
- Подумаешь, нормальный мяч. Но если бы в левый верхний ударила, я бы пропустила, а вниз - подумаешь, я такие мячи запросто беру...
Герцев опустил голову, не зная, о чём ещё говорить.
- Ты не огорчайся, ты хорошо бежал... Ну, чего ухмыляешься? Правда ведь - хорошо бежал.
Сергей покосился на Светлану. Не поймёшь: то ли серьёзно говорит, то ли нет. В её словах вовсе не было упрека, который читался в глазах товарищей, хоть они твердили: «Ты молодец, молодец... ерунда, что не первый!» И ничего не ерунда. И ему не ерунда, и ребятам - тоже. И злились они правильно. Ведь столько сил всеми потрачено, чтобы выиграть, а из-за того, что он сошёл с дистанции, не видать их команде первого места, как своих ушей. Команде не видать, а не ему! Все решал этот последний забег, а «девятка» увела победу из-под носа. А они заладили - молодец, молодец... И Рябинина туда же... И без неё тошно!
- Ну, чего прилипла? - оборвал Герцев Светлану и отвернулся.
- Прилипла?! - Светлана поперхнулась словом, вскочила на ноги, и горячие, обидные слова хлестнули Сергея. -Прилипла?! А ты... разнюнился, сидишь здесь, жалеешь себя, драгоценного!
Так с Герцевым ещё никто не говорил, парни и те - побоялись бы. Он бешено вскинул глаза и остолбенел, забыв, что хотел сказать: на него смотрели с дружеским участием серые глаза. Смотрели так, будто у Светланы свело судорогой ноги, а не у него, и было в этих глазах ещё что-то такое, незнакомое, отчего Сергей не смог нагрубить Рябининой.
- Знаешь, Герцев, не расстраивайся ты, - стихла вдруг Светлана и покраснела.
Она резко повернулась и почти побежала вниз, прыгая через две-три скамейки, а Герцев смотрел удивлённо ей вслед. Вот она перемахнула через низкий заборчик-ограждение, отделявший болельщиков от беговой дорожки и футбольного поля, побежала по полю к северной трибуне.
Светлана не знала, что Герцев пришёл домой обескура-женный и смущённый.
Злость и жалость к себе отступили. Сергей, не раздеваясь, бросился на постель лицом в подушку и решил заснуть. Но сон не шёл. Перед глазами стояло встревоженное лицо Рябининой, в ушах звучал глуховатый голос, неожиданно дружески-ласковый.
Почему она подошла? Почему сказала такие теплые, нужные ему слова? Почему раскричалась, как посмела? И вообще - почему?..
Сергей, отвечая у доски, всегда натыкался на спокойный Свет-кин взгляд и не отводил от неё глаз, пока не завершал рассказ. Нет, подсказок не ждал: во многом разбирался лучше Рябининой, да и подсказывать она совсем не умела, но нравилось ему видеть в её, запрятанных за очками, глазах одобрение, если «тянул» на пятерку. А иногда её губы кривились в усмешке, если Сергей начинал «валять дурака» на уроке, подбрасывал нахальные шуточки, и девчонки из себя выходили, злясь на него. И Герцев чувствовал, как его кололи серые льдинки за очками. То, что она злилась, это было понятно: Светка, по натуре немногословная, терпеть не могла пустой болтовни, но откуда бралось одобрение и даже затаённая гордость в глазах девушкии? Неужели гордость за него?
Сергей подскочил от мелькнувшей догадки. Ну и додумался же он! Неужели влюбилась в него Светка?
То, что в него влюблялись и строили глазки на уроках Кирка Воробьева или Людка Конева, - это ясно. Но чтобы такая серьезная и вечно занятая Рябинина могла влюбиться? Возможно ли это? А что вообще-то знает Сергей о Рябининой? Да ничего, кроме того, пожалуй, что её родители уже на пенсии. В школьном комитете комсомола - одна из самых активных, а вот в классе ни с кем особенно не дружит, лишь с Настенькой Веселовой и Лариской Костровой. И все трое такие разные. Настя - тихоня, Лариска - шумная и отчаянная, а Светка - не скажешь, что тихоня, но и не такая, как Лариска...
А ещё у всех в классе есть прозвища - смешные, обидные, уважительные, а у Рябининой - нет. Ерошкина кличут Глобусом за то, что он маленький, толстый и самый вертлявый в классе, Оленькова зовут Оленем, Ваську Окуня - Рыбой... Да хоть кого возьми, хоть его самого: его в классе зовут Герценом... А Рябининой нет прозвища. Вот разве что ласковое «Рябинушка» слышал как-то Сергей.
Герцев взял сигареты из спортивной сумки, с которой обычно ходил на соревнования и тренировки, и закурил, хотя прежде дома никогда этого не делал: отец не курит, и мать очень чутка к дыму.
На кухне отзвенели пять раз часы. Хорошие у них часы, с кукушкой и боем, так трезвонят, что у соседей слышно. Зато чем бы ни был занят, а время всегда знаешь.
Ба, да чего же это он разлеживается? Ведь сегодня открытие обелиска в Старом парке. И Светка там будет, и ему ведь тоже там надо быть!
Сергей засуетился, наглаживая брюки и рубашку. Он вдруг отчетливо понял, что надо еще раз заглянуть в девчоночьи глаза, прочитать там ответы на все вопросы. Это просто ему необходимо, иначе голова лопнет от всяких догадок и сомнений.
На митинг Сергей летел, как на крыльях. Выходило, что он как на свидание спешил. Он сразу врезался в гущу молодежи, ломая строй, проталкиваясь, отыскал свой класс и сразу увидел Рябинину.
Сергей широко улыбнулся, когда она поглядела на него, и ничего не увидел в её глазах. Он словно лбом о стену ударился, только что искры из глаз не полетели, проглотил заготовленные слова и, проклиная самого себя за выдумки, торопливо протиснулся к Игорю Оленькову, который совсем не обратил на Герцева никакого внимания, ведь рядом стояла Оля Колесникова. Сергей уже пожалел, что пришёл: и чего спешил, все равно до него никому дела нет...
Тысячная колонна двинулась к Старому парку. Над головами плескались знамёна, впереди гремел духовой оркестр мелодии революционных песен, и ребята подхватывали их молодыми голосами, Герцев шёл следом за Светланой. Она ступала уверенно, и это понравилось Герцеву. Рябинина болтала о чём-то с незнакомым парнем, и он был взрослее. Сергей наблюдал за ними и почему-то злился. «Ага, она с тобой и говорить не хочет», - заподзуживал голос самолюбия.
- А знаешь, Свет, ты бы лучше шла в наш машиностроительный, - говорил Рябининой незнакомец.
Сережка сердито фыркнул: «Человек будто сам не знает, куда ему идти надо». И чего, собственно, он злится? Но тут Светлана скользнула колким взглядом по лицу Герцева и ответила:
- Юр, а тебя твои ребята не потеряли? Ты ведь колонну перепутал! - и хохотнула коротко.
- Правда ведь! Ну, я тебя в парке найду, - хлопнул парень Светлану по плечу и отстал, оглядываясь, видно, высматривал своих.
Герцев шагнул пошире и оказался рядом с Рябининой. Она слегка покосилась на него и ничего не сказала. Так и шла до самого парка, словно ей рот зашили, натянутая, как струна, готовая к отпору.
Густой темно-фиолетовый мрак наступившего вечера отступил перед светом факелов. Ветер трепал алые языки факелов.
Светлана помнила старый деревянный обелиск. А вот теперь на братской могиле воздвигнут новый. Их класс тоже работал на стройке недели две, а потом все хвастались своими первыми трудовыми мозолями - ведь сколько бетона было перелопачено! Новый обелиск был покрыт белым полотном, которое скользнуло вниз, и все, вытягивая шеи, старались разглядеть, что там высечено из гранита.
