А вот мои идеи про иноагентов и — я позволил себе быть честным с самим собой — про реабилитацию Сталина были по-настоящему революционными. Кроме того, я забросил их в такие заоблачные дали, откуда в случае успеха моих инициатив мог случиться настоящий камнепад на головы ни в чем не повинных граждан Советского Союза. Стоит ли такой результат какой-то борьбы с какими-то диссидентами, которые по большей части вызывают лишь жалость и брезгливость?
Я не знал ответа на этот вопрос. История пока что, кажется, катилась по тем рельсам, по которым она шла бы и без моего вмешательства, но чем дольше я буду трепыхаться, тем с большей вероятностью что-то изменится. И не факт, что изменится в лучшую сторону. Но это можно было проверить только эмпирически.
Уже перед самым подъездом я устало сел на лавочку, чтобы дать отдых ногам, закурил сигарету — и увидел Нину, которая только что свернула с Фестивальной и шла прямо ко мне. Она тоже заметила меня, чуть сбилась с шага, но собралась — и я мысленно похвалил девушку.
— Ах, здравствуй, Нина… наконец! Давно пора… — театральным голосом сказал я, когда она подошла поближе.
К моему удивлению, Нина вовсе не смутилась, а счастливо засмеялась.
— Ты меня не собьешь, я помню — это Лермонтов. Здравствуй, Виктор. А я у Лидии Николаевны…
— Я знаю, — улыбнулся я. — Уж извини, я люблю всё знать. И я рад, что вы с ней смогли договориться. Как там мама без тебя? Не скучает?
— Нет, что ты, — отмахнулась она. — Она тоже рада, уж не знаю почему. Правда, дороговато, всю стипендию приходится отдавать, но я хорошо заработала в стройотряде, а сейчас смогла в деканате на полставки устроиться.
— Ты молодец, — искренне сказал я. — Не тяжело?
— Работать всегда тяжело, — вздохнула Нина. — И на театры времени не хватает… правда, и контрамарок никто не предлагает.
— С контрамарками сейчас дефицит, — я развел руками. — Наверное, смогу добыть снова в Таганку, а в другие… в другие — уже думать надо.
— Не надо, зачем! Я сама подумаю, так интереснее. Всё, я побежала, Лидия Николаевна просила молока купить, у нас закончилось, а она хотела блинчики испечь.
— Беги, конечно… — я помахал ей рукой.
И с легкой грустью посмотрел ей вслед. Её заботили какие-то простые вещи. Блинчики, деканат, стройотряд. Наверное, такие же простые вещи будут вскоре заботить и Татьяну. И мне придется делать вид, что меня заботят именно они, хотя моя голова будет разрываться от беспокойства за судьбы человечества… Или от тех песен, которые я захочу показать своим новым знакомым. Кажется, они были достойными проводниками музыки будущего в это настоящее.
[1] Маккартни рассказывал, что купил свой Hofner Violin Bass за 30 фунтов, причем вместе с переделкой. У него дело было в начале 1960-х, а я привел цены примерно на начало 1970-х — немецкая марка стоила около 3 долларов, а доллар — 1,5 фунта. Отсюда и 150 марок за Hofner.
[2] BEAG — это усилительная аппаратура профессионального качества производства Венгрии. В то время считалась очень крутой, да и сейчас, кажется, у олдфагов пользуется спросом.
[3] В 1972 году «Оловянные солдатики» записали самый первый в СССР магнитоальбом под названием «Рассуждения».
Продолжение следует
