Ночью он не спал, мысленно прокручивая каждую секунду своего провала. Вот он стоит на сцене, спокойный и торжественный. Там, в глубине зала, сидит мама – гордая и счастливая. А над всем этим нависает чудовищная и всесильная фигура Олафа Вингарда. Хозяина его жизни. Лексус вдруг ясно увидел лицо обидчика, довольное и нахальное. В усмешке Олафа было много уровней, и все они опускали Лексуса на самое дно.

Лексус почувствовал, что ему становится дурно. «Нет, так не может продолжатся. Этому нужно положить конец».

На следующий день, во время перемены, Лексус подстерёг Олафа и со всей силы врезал ему кулаком в лицо. Тот завопил и бросился наутёк. Лексус не стал догонять противника. Стоял как зачарованный, удивлённо глядя ему вслед. Руки дрожали. «Что это было? Что случилось с всесильным Олафом?» И вдруг стало легко и ясно. Злобного преследователя в его жизни больше нет.

Лексус неторопливо вышел из школы. Прислушался к себе, пытаясь разобраться в новых ощущениях. «Нет, так не разберёшь. Странное чувство – непринуждённое, чистое… Как будто музыка в груди».

Больше Лексуса никто не трогал. Олаф его избегал, а другие ребята зауважали. Лексус хорошо усвоил урок: «Сила вовсе не в правде. Прав тот, кто сильнее». Он твёрдо решил – больше никому не позволит лезть в его жизнь грязными руками. Лучше умереть.

И сейчас, бродя по холодному ночному городу, вдыхая сырой воздух, пропитанный ненавистью, он знал: Тора ждёт месть страшнее той, что настигла Олафа. Гораздо страшнее. Но сначала нужно его найти.

Уже рассвело, когда Лексус подошёл к дому. В подъезде он столкнулся с женщиной, медленно спускавшейся по лестнице, и отпрянул от неожиданности. Он не рассчитывал встретить кого-то в такую рань. Соседка тепло взглянула на него, напомнив маму. Он заметил оброненную перчатку.

– Ваша? – Лексус поднял её и протянул женщине. Она благодарно кивнула.

У дверей соседка обернулась:

– Это случайно не вашу игру на гитаре я слышу за стеной?

Лексус ощетинился, ожидая очередную порцию критики. Женщина, видимо, прочла это по его лицу.

– Замечательная музыка, мне очень нравится. – Её интонация казалась искренней.

***

Антуан стоял перед подъездом дома напротив, сверяясь с полученным в клинике адресом дочери фру Юзефсон, который только сейчас удосужился полностью прочитать. Несколько месяцев назад, изучая больничную карту, он сразу отметил, что пациентка живет с ним на одной улице, но на номер дома внимание не обратил. А теперь оказывается, что они были соседями. Вот это совпадение! Судьба словно старалась облегчить его путь, но от этого становилось лишь тревожнее.

Часы показывали восемь вечера. Антуан переминался с ноги на ногу, морщась от боли в коленях. Ушибы, полученные при падении, напомнили о себе именно сейчас. Как было бы здорово вернуться домой, принять горячую ванну и лечь спать! Но сперва ему предстоял очень непростой разговор.

Мимо, позвякивая ключами, прошла женщина с собакой. Антуан неловко кашлянул и пробормотал: «Добрый вечер, я к фрекен Юзефсон». Женщина равнодушно кивнула, и он проскользнул в подъезд следом за ней. Поднялся на нужный этаж, остановился перед дверью. Глубоко вздохнул, отгоняя навязчивые мысли, и позвонил.

– Посчитайте до десяти, а потом заходите, – донесся до него из глубины квартиры приятный женский голос.

– До чего? – переспросил он, растерянно глядя на дверь.

– Уже до семи, – снова выкрикнули изнутри.

Антуан машинально начал считать и тут же остановился. «Что за чушь? Она что, издевается? И я тоже хорош – стою как мальчишка, в считалочку играю». Неожиданно его осенило – может, она с отклонениями? Он даже обрадовался этой мысли. Значит, она не опасна, никто не станет расспрашивать слабоумного. «Если это так, то мне крупно повезло. "Если" – прекрасное слово надежды. – Он почувствовал, как напряжение немного отпустило. Тут же стало стыдно за такие мысли. – Дожил, радуешься чужой убогости».

Внезапно дверь широко распахнулась, и у Антуана челюсть отвисла от изумления. Та самая незнакомка, чей силуэт он столько раз видел в окне напротив… Она слегка коснулась шейного платка, словно проверяя, на месте ли он, и её губы дрогнули в едва заметной улыбке.

– Заходи, тот, кто не умеет считать, – пригласила фрекен Юзефсон, немного откатившись назад в инвалидном кресле, чтобы он мог пройти.

Антуан прошёл в просторную светлую гостиную и невольно замедлил шаг. Пространство словно дышало покоем – высокие окна пропускали мягкий вечерний свет, играющий на старинной мебели из красного дерева. Те самые перламутровые шторы, за которыми будоражившая его воображение девушка так часто исчезала из виду, теперь колыхались от легкого сквозняка. Бежевый ковер приглушал шаги, а в глубоких креслах можно было утонуть. На стенах, выкрашенных в теплый песочный цвет, висели картины – от классических пейзажей до экстравагантных модернистских полотен. Всё здесь располагало к неспешной беседе, будто комната замедляла время.

– Я сейчас, – сказала хозяйка квартиры и, ловко управляясь с креслом, скрылась за дверью.

Антуан, борясь с волнением, принялся озираться вокруг. У окна в углу стоял мольберт с начатым холстом. «Она, наверное, художник», – предположил Антуан. На круглом столике у окна стояла изящная латунная клетка, похожая на миниатюрный дворец с витыми прутьями и фигурными башенками. В её глубине сидела на жёрдочке маленькая синица. Птица склонила голову набок и внимательно разглядывала Антуана блестящими бусинками глаз.

– Сейчас будем чай пить с пирожными, – вернувшись, сказала девушка так буднично, будто они были старыми знакомыми. Вместе с ней в комнату проник аромат ванили и шоколада.

– А ты еще не ела? – Антуан удивился собственной бесцеремонности, и щёки его вспыхнули.

– Я так рано не ем. А вот Сила – да. – Она открыла клетку и стала бережно подсыпать семян в кормушку. – Мне чем позже, тем лучше, чтоб потом с голодухи ночью не просыпаться. Я очень люблю вкусно поесть.

Антуан наблюдал за её движениями – тонкая наклонённая вперед шея, прямые плечи, красивые худые руки. Для любителя поесть она казалась выглядела слишком хрупкой.

– Сила – это твоя птица?

Она кивнула и, насыпав немного корма в ладошку, протянула синице. Та бойко запрыгала по руке.

– Кушай, кушай, мой птенец, – ласково шептала девушка, свободной рукой поглаживая птицу по макушке и изредка поглядывая на Антуана. На её губах мелькала едва заметная улыбка. Антуану хотелось спросить, почему хозяйка держит такого необычного питомца. Синица – лесная птица, любит волю. Но, вспомнив, что у самого дома бегает толстая крыса, передумал.

Прямо перед ним висела картина – человекоподобное существо необычной комплекции.

– Нравится? – спросила девушка, проследив его взгляд.

– Твоя работа?

– Хотелось бы мне, – вздохнула она. – Это Пикассо. «Акробат». Репродукция, конечно.

– Зная анатомию человека не понаслышке, этот акробат нуждается в серьезном медицинском вмешательстве, – пошутил Антуан.

– Ты доктор? – с интересом подняла она бровь.

Он на мгновение взволновался, но, глянув на дочь фру Юзевсон, тут же расслабился. В ней не было ничего угрожающего.

– Не совсем, но людей лечу, – честно признался Антуан.

– Ясно, – бесстрастно сказала девушка, грациозно убирая прядь волос за ухо. Она теперь тоже озадаченно смотрела на акробата, видимо, впервые увидев его в медицинском ракурсе. – М-да… Но за него можно не волноваться, этот акробат и без лечения проживёт дольше, чем все люди в мире.

Антуан кивнул и негромко рассмеялся. Микаэла покормила птицу и закрыла клетку. В комнате повисла пауза.

– Хорошая сегодня погода, – проговорил Антуан наконец, чтобы нарушить молчание. Через оконное стекло он видел свои собственные окна напротив, и от этого становилось немного не по себе.

– Разве? – возразила она, бросив быстрый взгляд на улицу. – Терпеть не могу эту моросню.

– Морось, – поправил Антуан и ужаснулся, что сделал это вслух.