И вот мы и парный нам борт 763 на стартовой позиции, угол стреловидности и механизация крыла переведены во взлетное положение. Тихий шелест компрессоров переходит в протяжный вой перемешиваемого и сжимаемого воздуха, «Илюша» начинает разбег, а меня плавно вжимает в кресло перегрузка. Процедура старта полностью автоматизирована, вмешиваться в работу бортового компьютера разрешено только в критической ситуации. Машина задирает нос, и мы уже в воздухе. Тихо чавкают убирающиеся в корпус шасси, нарастают скорость и высота. На эшелоне в две тысячи и удалении от аэродрома в двадцать километров бортовой компьютер открывает магнитные заслонки реакторов и переводит двигатели в горячий режим. Перегрузка нарастает скачкообразно, «Илюша» лезет в небо, задрав нос, будто альпинист, штурмующий гору. Указатели стреловидности крыла плавно уменьшают показания: если при взлете она составляла восемьдесят пять процентов, то сейчас только сорок. Звуковой барьер мы пересекаем на высоте восемь тысяч метров, и почти сразу стихает шум вентиляторов, воздушные каналы к которым перекрывает бронированная теплозащитная заслонка. Теперь воздух в двигатели поступает через открывшиеся щелевые прямоточные каналы, потому что на сверхзвуковой скорости сжимать и уплотнять его уже не нужно, так как с этим вполне справляется набегающий поток. Набирая высоту и скорость, «Илюша», как на параде, идет точно по центру теплового коридора*. Перегрузка порядка трех «же» — это малоприятно, но все же это в два раза меньше, чем испытывали первые космонавты на керосиновых ракетах конструкции товарищей Королева и фон Брауна.

Примечание авторов:* коридор теплового барьера. В отличие от звукового барьера, связанного с узкой зоной скоростей полета, тепловой барьер гораздо сложней, а преодоление теплового барьера имеет радикальное средство в виде увеличения высоты полета, поэтому на высотах восемьдесят-сто километров практически нет ограничения в скорости. Но здесь возникает другая проблема: на большой высоте не только можно, но и нужно летать быстро, так как при недостаточной скорости горизонтальный полет становится невозможным, поскольку не создается необходимой подъемной силы. На низких высотах, напротив, появляется подъемная сила, но повышается и температура пограничного слоя. Гиперзвуковой полет может проходить лишь в определенной узкой полосе высот и скоростей — «коридоре теплового барьера». Полет в коридоре возможен на любой скорости, была бы только достигнута нужная высота.

И вот мы в космосе, двигатели выключились, и тело охватило приятное состояние невесомости. Остаток воздуха*, который из чрезвычайно разряженной атмосферы хватали щелевые прямоточные каналы на высотах от восьмидесяти до ста километров, использован для набора круговой орбитальной скорости. Теперь они закрыты, и все маневры мы можем совершать только с использованием возимых с собой запасов рабочего тела, то есть банальной воды, а они у нас невелики (сверхдальние пассажирские лайнеры, например, выше высоты семьдесят километров не поднимаются, в запасах рабочего тела не нуждаются, и при этом менее чем за час преодолевают расстояние между Лондоном и Токио**). Другое дело — дальние исследовательские корабли, бороздящие космические просторы солнечной системы. Их двигатели изначально рассчитаны на работу в чистом вакууме, и потому стартуют они от орбитальных станций, а не с поверхности Земли. Но так только у нас, у советских. Янкесы до сих пор не могут сделать нормального термоядерного двигателя, так что летают в космос по старинке, как в Каменном веке — на бочке с керосином. Именно поэтому никто и не поверил, что внезапно объявившееся космическо чудовище — их рук дело.

Примечания авторов:

* двигатели данной конструкции нуждаются в атмосферном воздухе только как в даровом рабочем теле.

** Британия и Япония в этом мире являются ассоциированными частями большой советской системы.

Наш первый виток рассчитан был таким образом, чтобы пройти от космического пришельца на расстоянии в пятьдесят километров (по космическим меркам, почти впритирку). Мы догоняли его снизу и сзади, ибо, как я уже говорил, его скорость была значительно меньше орбитальной. Любой нормальное небесное тело в таких условиях уже камнем валилось бы на поверхность планеты, изображая новый Тунгусский метеорит, но этому чуду природы законы небесной механики явно были не писаны. Как говорится, удивительное рядом, можно протянуть руку и потрогать.

И вот, когда мы уже готовились совершить первый разведывательный заход, от клиновидного корпуса межзвездного гиганта отвалили четыре точки, начав стремительно разгоняться в том же коридоре, что и мы. То есть точками эти устройства выглядели на радаре, однако с большого расстояния мы не могли разглядеть их и определить размеры. При этом на стрельбу ракетами на пересекающихся курсах маневр этих аппаратов походил мало — скорее, было похоже, что они пытаются с нами сблизиться, уравняв скорости. Еще одной странностью было то, что ни в одном из диапазонов, доступных для нашей разведывательной бортовой аппаратуры, за малыми кораблями пришельцев не обнаруживалось никакого реактивного следа, хотя маневрировали они очень энергично — «Илюша», например, так не умеет.

— Ну вот, пан Артем, — сказал мой второй пилот, — вылетели на разведку, и сами стали предметом изучения со стороны чужаков. Интересно, какие они — похожи на спрутов или на гигантских пауков?

— Меня, пан Рафал, больше интересует, какую команду нам дадут с Земли, — ответил я.

Земля ожидаемо скомандовала не суетиться и наблюдать, не выказывая враждебности. Что им вероятная потеря пары Ил-125, когда на кону, возможно, стоит существование Советского Союза и всего человечества.

Тем временем дело становилось все страньше и страньше. Уравняв скорости, аппараты сблизились с нами на пару сотен метров — то есть до дистанции визуального опознавания через жаростойкое остекление пилотской кабины и камеры кругового обзора на корпусе «Илюши». Получаемое с них изображение высокой четкости напрямую шло на Землю, в том числе в главный командный центр противовоздушной и противокосмической обороны. И там тоже видели и вполне земную самолетообразную форму аппаратов, взявших наши «Илюши» в «коробочку», и изображенные на их корпусах опознавательные знаки «красная пятиконечная звезда». Шок и трепет — воистину к нам прилетели родные братья по разуму…

Но это было еще не все чудеса. Неожиданно на панели управления замигала лампочка системы ближней связи, а в наушниках раздался тонкий зуммерящий звук. Думая, что это со мной хочет выйти на связь ведомый капитан Степан Белоконь, я прижал на левом подлокотнике клавишу соединения и услышал в наушниках приятный грудной женский голос с необычным акцентом:

— Разрешите с вами познакомиться, мальчики?

Мы с Рафалом непроизвольно переглянулись: такого подхода никто из нас не ожидал: не на танцы, чай, шли в колхозный клуб снимать податливых сельских красавиц, падких на блеск звездочек на погонах и пилотских значков.

— Я думаю, — сказал мой напарник по внутренней связи, — что для начала следует представиться как положено, официальным порядком, а там будет видно.

И тут же с Земли поступило разрешение, и даже прямое приказание, произвести первый контакт. Там, в главном командном центре, уже, наверное, тоже сходят с ума от волнения. Ждали чего-нибудь страшного, а тут — «разрешите познакомиться».

Я переключил канал на передачу и пересохшим от волнения ртом произнес:

— Я, капитан Артем Селезнев, командир Ил-125, разведывательно-ударного аэрокосмического корабля Воздушно-космических сил Советского Союза, бортовой номер 762, и мой второй пилот старший лейтенант Рафал Гжибовский вызываем вас на связь. Прием.

Ответ меня, мягко выражаясь, шокировал.

— Я, старший лейтенант Аврора Октавия, и моя напарница темная эйджел Барба Кирч, а также другие девочки моего звена, приветствуем вас от имени воинского Единства и всего Четвертого Галактического Союза, а также шлем вам улыбки и добрые пожелания. Вы очень храбрые, мальчики, раз отваживаетесь выходить в космос на таких огненных каракатицах.