– Не мой размер, – отмахнулся мальчишка. – Ну, если не продать, то хоть одолжите на часок. Вот, сто долларов в залог. Нет, вот двести. Очень надо, мисс!

Девица, подумав самую малость, сняла кепку. Она оказалась великовата, козырек наезжал на лоб, и мисс собственноручно подтянула ремешок. Потом он попросил несколько газет пообъемистее и, экипированный таким образом, вернулся к сестре.

Сидя как на иголках, дождались они объявления о прибытии рейса из Москвы.

С замирающим сердцем Колька натянул кепочку, взял кипу прессы и пошел к коридору, откуда выходили пассажиры московского рейса. Он успел посмотреть на повадки мальчишек-газетчиков, которых по летнему времени в Майами пруд пруди, засновал среди пассажиров, стараясь не попасть на глаза аэропортовским секьюрити. Свой товар он расхваливал на чистейшем испанском и успел, войдя в роль, продать кому-то номер "Коррео де Майами", и вертелся на пупе, не сводя глаз с прохода, и добился того, что мы его заметили, еще не войдя в зал, из "зеленого коридора". Первый его заметил Макс.

– Смотри, Абак – Колька дурью мается.

Колька дурью маяться, конечно, был горазд, но не на такой манер, и я насторожился. Мой шурин всегда старался изображать человека солидного, значительного, хозяина жизни, любил важничать и выпендриваться. И вдруг – продавать газеты? Что-то тут не так. И я скомандовал:

– Макс, неси чемоданы и даже не гляди в его сторону.

И, глядя поверх голов, сделал парнишке жест:

– Дай газету!

Колька также, почти не глядя на меня, достал газету:

– Суперновости, сеньор! Мафия бессмертна! Смотрите вторую страницу!

И ушмыгнул куда-то в сторону, секунды лишней не задержался.

Я осторожно развернул газету. На второй странице было написано от руки: "Cuidate Maricones!" Слово Maricones было подчеркнуто на две трети. Марик. Вот так. Оставалось только посмотреть по сторонам и, конечно, обнаружить пару личностей не вполне американской внешности.

На самом деле их было не двое, как я заметил, и даже не трое, как видел Колька.

Ежу понятно, что по такому раскладу их должно выходить на охоту хотя бы вдвое больше. Но я не хуже их знал, что в аэропорту не возьмут. Это даже не Шереметьево.

Краем глаза я наблюдал, как Колька втерся в толпу, сдернул кепочку и выбросил в урну ненужные уже газеты. Потом разглядел Марию, побледневшую под загаром, с широко раскрытыми глазами, в "тропическом" зеленом платье. Очень хотелось улыбнуться ей, помахать рукой. А еще лучше – расцеловать. Но это удовольствие приходилось откладывать на потом.

Макс уже все понял.

– Что делаем?

– Пойдем, возьмем машину напрокат. Держись за мной, я помню, где тут что.

Действительно, расположение служб в аэропорту не изменилось за годы моего отсутствия. И дежурные улыбки те же, ровная линейка машин, охрана, видеокамеры.

Зеленый "Мерседес-280", ключи прикреплены к миниатюрному кожаному башмачку.

Униформированный служащий ставит сумки в багажник. Максим, войдя в роль заправского камердинера, распахивает передо мной дверцу и садится за руль.

Поехали.

– Думаешь, оторвемся? – спросил Максим. – Эта коробчонка даст двести пятьдесят, а дороги тут, говорят, недурные.

На это я не надеялся и так и сказал. Вряд ли у братков машины хуже. Гонки на скорость сразу привлекут внимание полиции. Ничего, что мы перед флоридской полицией чисты как ангелы. Полиция тут различает американцев и не-американцев, мы с бандитами Марика им на одно лицо и запросто можем угодить с ними в один флакон, то есть кутузку. Местных фараонов без острой нужды беспокоить не стоило.

– А делать-то что? – спросил снова Макс. Он уже вырулил на шоссе, и прямо за самым бампером пристроился здоровенный "Гранд Чероки". Автомобильные пристрастия тоже оказались на редкость устойчивы, независимо от географических координат. В салоне сидело шестеро.

– У них одна машина, – приставал Максим, – может, проскочим где-нибудь под светофор? Или под шлагбаум на переезде? Где тут есть подходящее местечко сбросить "хвост"?

Компаньон нервничал.

– Успокойся и держи умеренную скорость, пятьдесят примерно миль. До города едем спокойно, на шоссе нас точно не тронут. Да и в городе мы в безопасности, пока не выйдем из машины, а бензина у нас полный бак. Понимаешь, стоит им начать прижимать нас автомобилем, сразу же полиция это дело пресечет. Они тут до ужаса законопослушные, особенно если это бесплатно, и сообщить копам о непорядке на улице тут считают за доблесть. А проскочить под шлагбаум на переезде можно только в старом боевике. В Америке любой дурак знает, что на пересечении железной дороги и шоссе есть либо тоннель, либо виадук. И даже там, где стоит полосатая палка, под нее не проскочишь. Потому что когда та палка опускается, из проезжей части поднимается чуть не на полметра что-то вроде металлической ступеньки. И на светофорах хамить тут уже давно отучили.

– И что нам теперь, кружить по солнечному, черт его побери, Майами и ждать, пока кончится горючка?

Об этом я и сам думал.

– У тебя наличные доллары есть?

– Две с чем-то тысячи.

– Давай сюда. Я сплоховал и наличных не запас, у меня сотни две всего.

– Что, есть план? – оживился компаньон.

– Кое-что имеется. Сейчас доедем до перекрестка, сворачивай налево, а дальше я покажу.

Часа полтора мы добирались до этого места. Американским городом тут и не пахло.

Узкие улицы заасфальтированы кое-как, повсюду вылезает щебень, "Мерседес" на выбоинах скрежещет, задевая ухабы днищем. Дома в один-два этажа лепятся тесно друг к другу – кирпичные, бетонные вперемешку со сколоченными из досок.

Кокосовые пальмы и апельсиновые деревья выглядывают из-за плоских крыш, на которых развешаны сушиться простыни и рубахи. Бродит удравшая из курятника пеструшка, слышен откуда-то поросячий визг. Типичная картина латиноамериканского захолустья. В этом пригороде Майами можно было годами не слышать ни одного слова по-английски, и я имел основания полагать, что за семь лет ничего тут не изменилось. Более того, в этих палестинах весьма неодобрительно относились к тем, кто говорил только по-английски, и такая публика в означенные палестины без нужды не показывалась не то что ночью, но и среди бела дня.

Был разгар рабочего дня, но народа под навесами веранд было полно: кумушки в качалках обмахивались веерами, ребятишки ордой гоняли обруч – забава, в англоязычной Америке позабытая давно, мужчины курили, сидя у порогов. В палестинах всегда много безработных не оттого, что нет работы (была бы шея, хомут найдется), а от созерцательного взгляда на жизнь. У латиноамериканцев пока не наблюдается массовой истерии под названием "Успех любой ценой", что так одолевает янки-англосаксов. Зачем надрываться, чтобы нажить миллион? Лучше иметь на хлеб и табак и благоденствовать у скромного порога, пуская кольца дыма, поплевывая, переговариваясь о том, о сем с таким же созерцателем-соседом и собственно созерцать неторопливо все происходящее на улице.

Нас созерцали внимательно. Не каждый день на этой улице появлялся "Мерседес" под конвоем дорогого джипа. Впрочем, нельзя сказать, что братки уж так плотно нас конвоировали. Они отстали шагов на пятьдесят, но догоняли потихоньку. Джип куда лучше "Мерседеса" приспособлен к таким мостовым.

А вот и то, что я искал. Обширный навес пивнушки. Под ним за одним из столов стучат костями доминошники, рядом десятка два зевак.

– Макс, разворачивай машину так, чтобы загородить проезд. Бери ключи и пойдем туда.

Сути маневра он сразу не понял, но подчинился без разговоров. Длинный лимузин перекрыл узкую улицу. На маленькую площадь, где располагался навес пивнушки, стало можно пройти только пешком.

Доминошники и зеваки дружно выставили на нас глаза. Это не москвичи, которых можно дурачить усреднено-южной внешностью. Мой недостаточно курносый нос никого не ввел в заблуждение, все безошибочно признали во мне своего брата чикано.

Косились на мой костюмчик, слегка не подходивший к стилю заведения. Знакомого лица ни одного. Семь лет – немалый срок… но это дела не меняло. -!Hola, queridos amiguitos!(Привет, дорогие дружочки!) Сколько лет, сколько зим!