За ней расхохотался король.

За ним воины, стража, народ.

И отовсюду стали раздаваться раскаты смеха.

Но всех громче смеялась сама старуха Нужда.

Странно, однако: чем громче смеялась она, тем тише становился смех окружающих ее жителей Веселого царства…

И лица у них, всегда такие веселые, довольные, становились все серьезнее и серьезнее. Как ни старались они по-прежнему хохотать, смех у них выходит какой-то сдавленный, невеселый.

А старуха Нужда смеется все громче да громче, приплясывает, скачет.

Прошел день, другой, третий – и в Веселом царстве не слышно уже раскатов смеха. Раздается только странный, хриплый, неприветливый хохот старухи Нужды.

Прошло еще некоторое время – и в Веселом царстве совсем не стало слышно смеха. Люди точно разучились смеяться.

Даже король и тот не смеялся больше. Лицо у него стало грустное-прегрустное, а глаза, которые умели только улыбаться, теперь блуждающе смотрят вдаль, где старуха Нужда, переходя из дома в дом, все смеется, скачет, приплясывает. И где только она покажется, люди больше не смеются.

– Перестань же, старуха! – кричат ей.

Но старуха не унимается.

– Ха-ха-ха! Заставили вы меня смеяться, – отвечает она, – теперь я не могу перестать…

И с тех пор Веселое царство превратилось в царство Грусти.

Мельник Нарцисс

Стояла мельница над синей рекой, стояла и пела. И все в ней пело: и вода, и тяжелые жернова, и сам мельник, юноша восемнадцати лет, которого звали Нарциссом.

Мельник-юноша пел громче и слаще всего. Хорошо пел. Люди слушали его и говорили:

– Ровно птица небесная поет-заливается Нарцисс.

И правда их была. Серебряным ручьем, арфой невидимой, золотой, ангельским голосом заливался мельник Нарцисс.

Был он на свете круглым сиротой. Не помнил ни отца, ни матери. Умерли они рано. Было ему, Нарциссу, несколько месяцев в то время. Старый мельник пожалел сироту-мальчика, взял его к себе, воспитывал, точно родного сына, а умирая, оставил мельницу Нарциссу. И вот на мельнице стал хозяйничать сам Нарцисс. Хозяйничает и поет.

Ах поет!

Птицы Божьи завидуют его голосу звонкому. Люди не надивятся его веселому, счастливому, всегда довольному лицу.

– И чего он весел, – спрашивают, – и чего заливается? У других забота и печаль, а у него песня звонкая да радостная улыбка не сходят с уст. А сам сирота, одинок и беден как церковная мышь. Что толку, что есть у него мельница? Зерна ему молоть возят мало и платят немного – бедные люди кругом живут, платить больше не могут, не из чего! А ему и горя мало. Поет, соловьем разливается – даром что впроголодь живет.

Услыхала про веселого, довольного мельника злая, коварная колдунья Урсула и захотела увидеть воочию людскую радость. Спряталась она под мельничное колесо и стала поджидать диковинного мельника, что так доволен своей судьбой. Известное дело: злая колдунья не может смотреть без зависти на счастливых, довольных людей.

Видит: действительно счастлив и доволен своей судьбой мельник и весело улыбается и поет, поет.

– Ну, постой же ты, милый! – прошипела себе под нос колдунья. – Перестанешь ты петь у меня.

И в один миг закружила, околдовала мельника Нарцисса и нагнала на него очарованный сон. Заснул мельник и видит себя во сне королем: на нем золотая корона, вокруг него послушная свита, перед ним несметные богатства хрустального дворца.

И радостно-радостно забилось сердце Нарцисса! Еще бы! Худо ли быть могущественным королем?

Но недолго длился сладкий сон.

Проснулся мельник – и ни дворца, ни свиты, ни сокровищ перед ним нет. Только стоит девушка неземной красоты. Смотрит и улыбается ему.

Это злая Урсула превратилась в красавицу, чтобы не напугать мельника своим безобразным, отталкивающим, злым лицом.

Нарцисс вытаращил глаза и лепечет в недоумении:

– Кто ты?

– Нет! Лучше скажи мне, ты кто? – засмеялась звонким голосом мнимая красавица.

– Я мельник! – отвечал Нарцисс, – а был только что королем. Ах, хорошо было! – вздохнул он, с сожалением вспоминая о чудесном сновидении.

– Что ж? Разве так сладко быть королем? – спросила красавица, то есть Урсула.

– Ах, сладко! – отвечал Нарцисс. – Так сладко, что, кажется, все бы отдал, чтобы хоть годик побыть королем. Всюду тебе почет, всюду покорность! Денег – куры не клюют, ешь вкусно, сладко, с серебряной посуды, пьешь из золотых кувшинов. То-то хорошо! А живешь-то во дворце, в хрустальных палатах, сам одет в шелк и бархат, шляпа с пером, сапоги со шпорами. Чудо что такое!

Улыбнулась Урсула.

– Хочешь, сделаю тебя королем?

Глаза у мельника засияли как звезды. Весь он вспыхнул от счастья и хотел даже запрыгать на радостях, да ноги у него подкосились, и он упал на траву.

Упал и… сладко заснул в тот же миг. А злая Урсула наклонилась над ним, протянула руку и зловещим голосом зашептала:

Стань, обернись,

Опять закрутись,

Назад оглянись

И мне поклонись.

А как встанешь и проснешься,

О былом не заикнешься,

Все минует долгим сном –

Станет мельник королем…

Проснулся мельник, смотрит удивленно кругом и видит: лежит он на лебяжьей перине, на широкой постели, под бархатным балдахином с золотыми кистями. Над постелью королевская корона. Простыни – из тончайшего шелка, обшитые трехаршинными кружевами по краям. Одеяло – атласное, шитое золотом, легкое, как пушинка. А кругом толпятся слуги, важные-преважные, почтенные, седые. В былое время иного такого слугу бедный мельник, наверное, принял бы за важного господина, а теперь? А теперь без всякого стеснения протянул слугам свои голые ноги и коротко произнес:

– Обувайте!

Засуетились слуги, преклонили колена и стали с великой осторожностью натягивать на ноги мельника шелковые чулки. Точно это и не ноги были, а две хрустальные вазы, которые они опасались разбить.

Потом они подали королю-мельнику туфли с бриллиантовыми пряжками и исподнее платье. Нарцисс не двинул ни рукой, ни ногой, пока его одевали, и только поворачивался вправо и влево, как кукла на пружинах. Все делали за него другие. Когда наконец его одели, вошли два маленьких негра-невольника и внесли серебряный жбан с водой. Слуги умыли короля и повели в столовую.

В столовой его ждал обильный завтрак. Каких только яств не поставили на стол!

Нарцисс подошел к столу и уже приготовился схватить с тарелки лучший кусок, как неожиданно предстал пред ним высокий старик, в темном одеянии, с очками на носу.

– Не извольте этого кушать, ваше величество, а то расстроите ваш драгоценный желудок, – произнес он и почтительно отвел руку короля от жирного куска.

Тогда Нарцисс схватился за другое блюдо.

Но велик же был его гнев, когда доктор (высокий человек в очках был придворный врач, лейб-медик) снова почтительно остановил его.

– Это вредное кушанье для вас, ваше величество, – сказал он и прибавил: – Не понимаю, куда смотрит гофмейстер, ведь такие блюда нельзя кушать королю.

И вместо вкусных яств подвинул Нарциссу стакан молока и два крошечных кусочка белого хлеба, прибавив, низко кланяясь:

– Здоровье короля – счастье его подданных. А поэтому вашему величеству необходимо беречься для счастья вашего народа! Я же поставлен для того, чтобы постоянно следить за вашей едой, и обязан наблюдать, чтобы вы, государь, случайно не скушали что-нибудь вредное или слишком много.

Нечего делать, пришлось Нарциссу довольствоваться молоком.

– Я хочу идти гулять! – вскричал Нарцисс весело, покончив с завтраком.

Но тут человек десять каких-то седовласых людей окружили его тесной толпой.