– Короче, поматросил и бросил, – хихикнул Шульгин. – Так и говори, Савелий Натанович.

– Ну зачем же так грубо? – обиженно протянул он, делая трагическое лицо и прижимая руку к сердцу. – Вы, знаете ли, задеваете струны… У нас ведь всё было исключительно по любви! Пусть короткой, зато яркой, словно комета в ночном небе промелькнула…

– Так ты у нас ловелас, выходит? – усмехнулся я, прищурившись и внимательно его разглядывая. – Эдакий Казанова районного масштаба?

– Вы напрасно иронизируете, молодой человек, – с гордостью вскинул подбородок Мехельсон и многозначительно поднял палец вверх. – Женщины во все времена были особенно неравнодушны к тонкой натуре поэта и силе стиха. Особенно сейчас, в наши жестокие времена, когда в суете и рутине так не хватает прекрасного!

Он замолчал, явно ожидая моего восхищения, но я лишь усмехнулся и качнул головой.

– Ох, Натаныч… Смотри, допрыгаешься. Оторвут тебе ревнивые мужья этот самый корешок музы. По самые гланды…

Мы прошли несколько кварталов, и наконец поэт решился с нами прощаться.

– Приятнейше было с вами познакомиться, господа! – с чувством произнёс Савелий Натанович, прижимая руку к сердцу. – Сердечное спасибо за угощение, за помощь и за своевременную защиту от этого кабаньего выводка. Они теперь, уверен, до меня не доберутся.

Он слегка поклонился нам обоим и, сделав шаг вперёд, двумя руками крепко схватил мою ладонь и энергично, долго и со значением её тряс.

– Искренне признателен вам, Максим! – снова повторил он, глядя мне прямо в глаза.

Затем столь же торжественно проделал то же самое с рукой Шульгина, вызвав у того невольное смущение.

Наконец, поэт аккуратно поправил на плече свою измятую сумку, коротко и вежливо кивнул нам на прощание и, слегка прихрамывая и выпрямив спину, степенным потрёпанным козликом удалился прочь по улице.

– Где-то я его уже видел, – задумчиво проговорил Коля, глядя вслед поэту. – То ли в театре каком играл, то ли ещё где-то на сцене прыгал… Лицо прям знакомое.

– Какая разница, – отмахнулся я. – Может, и играл, может, и прыгал, какая нам печаль?

А сам подумал, что просто этот типаж непонятого художника между прошлым и будущим – абсолютно вечен.

– Слушай, Ярый, – вдруг проникновенно начал Шульгин, останавливаясь и поворачиваясь ко мне. – Знаешь, сегодня просто бомба была.

– Что именно? – не понял я.

Это он про драку?

– Да вообще всё! – он вдруг оживился, глаза загорелись каким-то юношеским азартом. – И эта вонючая забегаловка, и сама атмосфера эта… Я как будто мир сегодня по-другому увидел, с изнанки, что ли. Честно, никогда не думал, что простое разливное пиво с этой сушёной рыбиной – такая офигенная штука! Вот реально, открытие для меня! А потом ещё мы запросто вломили этим гопникам… Знаешь, я сегодня впервые почувствовал себя реально свободным. Понимаешь?

– Не совсем, – честно ответил я.

– Ну смотри… Сначала на меня давил авторитет бати – это нельзя, туда не лезь, тут не пачкайся, – он состроил строгое, холодное лицо – не столько чтобы попаясничать, а как-то автоматически. – Потом – погоны. Сам же знаешь, приказ, подчинение, всё как положено. Вечно зажат в рамках. А ты – вообще другой. Вроде, мент. Но совсем не такой мент, как остальные. Показал мне, что можно свободно дышать, плевать иногда на правила и рамки. Знаешь, я ведь, вроде, и раньше ни в чём себе не отказывал, но такого – никогда. Боялся, что вытурят, накажут, карьеру испортят… А сегодня вдруг понял – да похер на всё! Просто по кайфу было, и всё!

– Развернись, душа, раззудись, плечо, – усмехнулся я.

– Ну вот именно! – Коля счастливо улыбнулся и широко, но легонько хлопнул меня по спине. – Спасибо тебе, Ярый. Это был просто охренительно крутой вечер. Клубешник рядом не стоял.

Я поднимался по ступенькам общаги. Уже изрядно стемнело, фонарь над входом едва мерцал, отбрасывая неровные тени на бетонное крыльцо.

Тишину нарушил тревожный звонок в кармане. Я остановился, удивлённо вытащил телефон – кому это ночью ещё не спится?

На экране высветилось коротко и ясно – «Грач». Его новый номер, не палёный. Мы чётко договорились, что этот номер используем только в экстренных случаях, чтоб лишний раз не светить контакты и не привлекать внимания.

Значит, что-то серьёзное случилось, раз Грач решил вот так, на ночь глядя, меня набрать. Внутри шевельнулось неприятное предчувствие. Я нажал кнопку приёма и поднёс телефон к уху.

– Алло, это я, – напряжённо и негромко проговорил в трубке знакомый голос Руслана.

Имени моего не называл, своего тоже. Штирлиц.

– Привет, говори.

– Тут такое дело… – Грач замялся, подбирая слова. – Я сейчас на том месте. Помнишь, где мы ночью были… после спортзала?

– Где? – не сразу сообразил я. – Ты конкретнее скажи, мало ли куда мы ходили.

– Ну ё-моё, после спортзала… ну, после всей этой бодяги…

Я тут же напрягся. Грач всегда говорил прямо, не виляя. А тут прямо шифруется. Но симка не палёная – вряд ли кто слушает. А он вдруг начал туманно выражаться. Значит, ситуация совсем хреновая.

– Короче… – он замялся, сглотнул. – Бляха-муха, сам не знаю, как такое вообще могло случиться! Как оно возможно? Это просто п*здец какой-то…

– Стоп, стоп, – перебил я его. – Говори уже. Что конкретно произошло?

Он тяжело выдохнул и произнёс медленно, отчётливо и хрипло:

– Дирижёра в могиле нет.

Я замер, словно не расслышал.

– Чего? – переспросил я растерянно. – Повтори ещё раз, плохо слышно.

– Я говорю тебе, Савченко в могиле нет! Исчез труп!

Не веря своим ушам, я с силой прижал трубку к уху, будто от этого станет понятнее. Сбежал вниз по ступенькам, быстро свернул за угол общаги, вышел в сквер и остановился у старых ржавых качелей. Огляделся, чтобы рядом никого не было.

– Как это – трупа нет? – процедил я сквозь зубы, сдерживаясь, чтобы не заорать погромче. – Ты вообще как это узнал-то?

– Ну, то есть, труп там есть…, но не тот, другой, – тихо пробормотал Грач.

– Блин, Руся, говори внятнее, – зашипел я в трубку, уже начиная терять терпение. – Что значит «другой»? Там их должно быть трое! Забыл?

Я оглянулся по сторонам, убеждаясь, что в сквере по-прежнему пусто и никого нет рядом.

– Там и есть трое, – мрачно ответил Руслан. – Только третий, который лежит сверху, это не Савченко. Это кто-то другой.

– Кто? – я почти не дышал.

– Охранник какой-то, здоровый мужик, в камуфляже. На рукаве нашивка, как у тех, что на Валета работают.

– Руся, ещё раз повторяю вопрос, – процедил я сквозь зубы, чувствуя, как начинает трещать голова от напряжения. – Ты чего там вообще забыл? Ты в лесу сейчас?

– Да, Макс, я тут. Хотел перекопать, закопать поглубже этих уродов. Знаешь, неспокойно мне было. Чуял, блин, сердцем, что не просто так всё это. Тогда мы же наспех зарыли их этой маленькой лопаткой. Мало ли – собаки какие разгребут или ещё что случится. Короче, я взял нормальный инструмент, приехал на место и давай копать. А Дирижёра там нет, представляешь? Вместо него лежит совершенно другой человек, с дыркой в гортани.

– Пулевое? – спросил я.

– Нет, – Руслан помолчал секунду. – Будто осиновый кол ему в горло загнали. Как вампиру, только не в сердце, а в глотку. Бред полный, чертовщина какая-то.

Я медленно провёл рукой по лицу, пытаясь хоть немного привести в порядок мысли и понять, что могло вообще произойти с трупом Савченко.

– Ладно, – проговорил я. – Уходи оттуда. Немедленно…

– А с трупами-то сейчас что делать? – спросил он, словно я был главным специалистом по сокрытию криминальных трупов.

– Да ничего уже не сделаешь. Если там уже кто-то после нас копался, то какая разница? Зарой обратно, как было, не усложняй ситуацию. И главное – к себе на хату ни ногой. Я тоже сменил место жительства. Ты ведь на даче сейчас живёшь?

– Да, пока на даче, – подтвердил Грач.

– Вот туда сейчас. Будем думать дальше, как быть.