Фоска критически изучала свое отражение в зеркале.
– Уродство, – самоуничижительно произнесла она. – Я не поверю, что вы допустите, чтобы я появилась на улице с прической, напоминающей метелку из перьев для смахивания пыли! Это отвратительно! Пусть такую прическу делает Мария Антуанетта. Мне она не нравится!
Парикмахер Фоски бросил на Антонио умоляющий взгляд.
– Поговорите с ней, синьор. Я больше не могу! Ей не нравится все, что я делаю. Я стараюсь изо всех сил, а она все равно брюзжит. Я сделал такую прическу самой королеве Франции. Она была довольна, а синьора Фоска называет эту прическу уродливой! Что же делать? Что?
Антонио сделал успокаивающий жест и встал позади Фоски, которая сидела за своим туалетным столиком. Он симпатизировал маленькому французу. Антонио и сам в эти дни не мог угодить Фоске. После истории с Моросини она находилась в возбужденном состоянии, была раздражительна и недовольна всем и всеми. Антонио подозревал, что у нее с Лореданом состоялся крупный разговор.
Фоска постоянно жаловалась на скуку, но отклоняла любые предложения развеять ее. То, что когда-то нравилось, больше не доставляло ей удовольствия. Фоска напоминала Антонио заключенную в клетку львицу, которую ему довелось однажды увидеть в зверинце.
Антонио выбрал из стоявшего на столе букета пышную розу и укрепил ее над правым ухом Фоски.
– Вот и все в порядке. Теперь при сравнении роза выглядит уродливей. – Он поцеловал руку Фоски. Фоска слегка улыбнулась.
– Несносный комплиментщик, – вздохнула она. – Милый Антонио, я обожаю вас. – Она приподняла голову и прикоснулась к розе. – Теперь немного лучше. Интереснее. И, – добавила она язвительно, – привлекательней того, что соорудил монсеньор де Валле. Если, монсеньор, у меня появятся соперницы в любви, я пошлю их к вам. После того как вы поколдуете над ними, они перестанут быть моими конкурентками.
Француз чуть не плакал. Он не привык к подобному афронту со стороны обычно любезных венецианских дам. С его точки зрения, они были самыми прекраснодушными и очаровательными созданиями. Такой же была и синьора Фоска, пока не поссорилась со своим любовником. Во всяком случае, так объясняли перемену в ее характере другие клиентки.
Когда парикмахер выходил из будуара, Антонио сунул ему в руку еще один цехин.
– Простите ее, – прошептал он. – Она говорит не то, что думает. Она знает, что с тех пор, как появились вы, она никогда не выглядела такой красивой, но она просто не может…
– Я понимаю, синьор, – печально ответил француз. – Когда у женщины разбито сердце… – Он типично по-французски с ужимкой пожал плечами, глубоко вздохнул и вышел.
Фоска надула губы.
– И вы на меня сердитесь. Не пытайтесь отрицать. Но почему же, почему вы тогда не бросите меня? Мне все равно! Вы ведь никогда не любили меня.
– Я вас, Фоска, никогда не оставлю, – тепло сказал Антонио и взял ее за руку. – Возможно, это и случится, когда я постарею, оглохну, ослепну. Но и тогда я поступлю так лишь потому, что мне будет страшно грустно, что я больше не смогу наслаждаться вашей красотой. Но до тех пор я сохраню вам верность.
– Но вы все еще сердитесь, – презрительно фыркнула Фоска. – Я уверена.
– Да нет же! – запротестовал Антонио. – Разве может кто-нибудь сердиться на солнце, если его затеняет облако? Нет, Фоска, вы – дитя природы, дочь богов. И если вы ведете себя не так, как все мы, остальные смертные, то мы не вправе жаловаться. Нам остается лишь дрожать от страха – и боготворить вас.
Фоска рассмеялась, а Антонио просиял. Впервые за долгие недели чичизбео услышал ее смех.
– Ах вы, мой милый бедный обманщик, – нежно сказала она, погладив его щеку. – Я даже не знаю, что бы я делала, не будь вас. Ну а какие развлечения вы приготовили для меня на сегодня? Быть может, предсказательницу счастья? О нет, к ней я не пойду. У меня нет будущего, а потому я не могу надеяться на счастье. А не прокатиться ли нам под парусами по лагуне? Нет, это плохая мысль. Я захочу броситься в воду, вы последуете за мной, чтобы спасти меня, а я должна буду спасать вас. Ведь вы не учились плавать. Мы можем пойти и послушать лгунишку-сказочника с его побасенками о любви, о судьбе, романтические небылицы о дальних краях.
– А что, если еще раз сходить к алхимику? – предложил Антонио.
– Для того чтобы он лишил меня последней серебряной монеты? Нет, мне это не нравится. А как насчет маленькой таверны, которая, как я слышала, расположена за Сан-Цулиана? Там, говорят, собираются масоны и занимаются якобы весьма странными и непостижимыми вещами.
Ответ Антонио не заставил себя ждать:
– Боюсь, моя дорогая, делать этого не следует. Как раз два дня назад инквизиторы прикрыли это заведение и конфисковали все их книги и принадлежности. – Антонио попытался отвлечь ее от того, что Лоредан мог посчитать опасным или непристойным. Но сделать это было не всегда легко.
– Какая скучища! – проворчала Фоска. – И тем не менее играть не пойду. Я проигралась в пух и прах и решительно отказываюсь занимать у вас деньги. Стыдно так себя вести. Не кажется ли вам, что я либо заколдована, либо лишилась разума?
Антонио поспешил заверить ее, что ни одно из ее предположений не соответствует действительности.
– Я должна знать, к чему приводят азартные игры. Мой отец разорился, остался ни с чем. И только потому, что он не мог оторваться от игорного стола. С Томассо тот же случай. Берет у меня деньги и пускает на ветер каждый цехин. Проматывает государственную пенсию. Я пыталась поговорить с ним – бесполезно. Чем я лучше его?
Антонио увидел, что печаль окрасила взгляд Фоски, и стал утешать ее.
– Вы, мой ангел, женщина отчаянная и безрассудно храбрая. Именно это меня в вас восхищает. Да и всех ваших друзей. А теперь давайте немного прогуляемся. Если не возражаете, я предлагаю пройтись по Листону. Понаблюдаем, поболтаем, может, и развлечемся. Попьем кофе у Флориана, зайдем в кондитерскую и полакомимся славными взбитыми сливками. Затем пообедаем и направимся в театр.
В комнату ворвался Джакомо Сельво. На нем был бирюзовый сюртук и красные панталоны, жилет в красную и бирюзовую полоску и такой же расцветки чулки. Плащ он небрежно перебросил через плечо, а в руках держал за тесемки красную маску. Джакомо склонился над рукой Фоски и, будучи не в силах отдышаться, поспешно проговорил: