Его горячо приветствовали, и собрание закрылось. Старому дожу, который чуть не плакал от страха и усталости, пришлось помочь добраться до его комнаты и уложить в постель. Сенат согласился провести чрезвычайное заседание, на котором и решить судьбу города. Симпатизирующие якобинцам горожане рекомендовали сдать Венецию французским освободителям.

Вечером кафе и улицы наводнили тысячи листовок, информирующих горожан Венеции, что война с Францией – дело решенное и что если Синьория не примет французские условия и не согласится обеспечить свободу всем людям, то лишится своих отцов, братьев, сыновей. Вспыхивали драки между французскими сторонниками и патриотами. Группы рабочих-крепышей с Арсенала, стойких приверженцев Республики, заполнили улицы. Позже эти рабочие встретились с Алессандро Лореданом и комендантом форта Сан-Анджело на острове Лидо. Они договорились выступить на баррикады, возведенные на форте в случае нападения с моря.

Все время Алессандро думал о Рафе Леопарди. Стоило ли ему, Лоредану, тогда спасать жизнь Рафа? Да, да, Алессандро в результате отвоевал Фоску. Но, освободив этого человека, он поставил под угрозу Венецию и свое собственное счастье.

Его мучил вопрос, знала ли Фоска, что Леопарди вернулся. Виделась ли она с ним? Занималась ли с ним любовью?

Алессандро подозревал, что именно Раф был автором распространяемых в Венеции листовок. Возможно ли, что он тайком приезжал в Венецию и покинул ее до того, как выступил на заседании Совета в качестве эмиссара Бонапарта?

Алессандро много работал, подготавливая город к битве, уговаривая сенаторов голосовать, когда настанет время для принятия решения, в пользу войны, обещал арсенальцам свою поддержку и деньги. Он убедил сенат реквизировать у религиозных организаций все ненужные для исполнения обрядов золотые и серебряные предметы и использовать их для финансирования военных приготовлений. Он с интересом узнал, что первыми, кто ответил на этот призыв, оказались евреи – как считалось, наиболее угнетенная часть населения.

Он мало бывал дома – лишь для того, чтобы принять ванну и сменить одежду. Он спрашивал о Фоске, но она отсутствовала.

Наконец однажды днем он встретился с ней. Она и Паоло играли в маленькой гостиной рядом с библиотекой в триктрак. Алессандро тепло поприветствовал обоих и провел несколько минут, наблюдая за их игрой, прислушиваясь к щебетанию Паоло. Потом он попросил мальчика отнести письмо своему камердинеру.

– Вы знали, что Леопарди в Венеции? – спросил он Фоску, как только они остались одни.

Она вздрогнула и побледнела. Она знала, что не способна убедительно лгать, и сказала:

– Да, знала.

– Вы виделись с ним?

– Да, Алессандро. Я была вынуждена… – Она выглядела несчастной.

Он вздрогнул.

– Значит, изъявление заботы обо мне и любви ко мне в ту ночь – не больше чем спектакль?

– Неправда! – Она подошла к нему и взяла его за руки. – Клянусь, Алессандро, я беспокоюсь о вас. Очень беспокоюсь!

Он отстранил ее.

– Что для вас любовь, Фоска? – потребовал он ответа. – Наслаждение, растворение в другом человеке во время любовных утех, щекотание чувств, а также радость, доставляемая телу? – Он покачал головой. – У вас нет чести, Фоска. Никакого представления о том, что такое честь. Этот… предатель! – Алессандро не скрывал раздражения. – Я предчувствовал, что он вернется. Я знал! Но тогда я желал больше вас, чем его смерти. Вы остались той же. Готовы продать душу в обмен за новое возбуждение, новое наслаждение. Какое вам дело до вашей страны, вашего имени, вашего сына? Вы предали всех нас ради этого человека!

Она побледнела как мел.

– Вы не правы, Алессандро. Я никого не предала. Я не видела его с той ночи, когда мы…

– Избавьте меня от ваших извинений и объяснений. Вы видели его. Вы разделили с ним постель. Ведь так? Так! – отвечая себе сам, взревел он. Она чуть кивнула. – Клянусь вам, Фоска, я лучше сожгу город до основания, но не позволю, чтобы он попал в руки людей, подобных вам и этому ублюдку!

Лоредан покинул ее. Часом позже он выехал из дома. Она пыталась перехватить его, переубедить. Но он прошел мимо, не сказав ни слова, не взглянув.

Прошло несколько дней, и Венеция услышала первые отзвуки войны. В гавань дерзко вошел французский фрегат «Освободитель Италии». Не заручившись приказом сената, но в полном соответствии с запрещением иностранным военным судам заходить в венецианские порты, Алессандро Лоредан велел коменданту форта Сан-Андреа обстрелять нарушителя границы.

«Освободитель Италии» открыл ответный огонь, однако понес сильный урон от венецианской артиллерии. Лоредан лично возглавил абордажную группу. В последовавшей кровопролитной схватке был убит капитан фрегата Ложьер. Судно было захвачено, а его команда взята в плен. В эту ночь венецианцы ликовали так, будто одержали грандиозную победу.

Фоска гордилась своим мужем и благодарила Бога за то, что он не пострадал в бою. Она не видела его с того момента, когда он покинул дворец, обвинив ее в неверности и в сговоре с врагом. Ее гнев против несправедливых обвинений улетучился. Фоска не могла осуждать Лоредана, ведь она действительно была неверна и обманула его доверие.

На утро после захвата фрегата Эмилия разбудила Фоску в одиннадцать часов.

– Вставайте, донна Фоска. Пришли ваши друзья, они должны с вами немедленно переговорить.

– Что за друзья? Я еще не собираюсь подниматься. Я легла поздно, – пробормотала Фоска. Она присела в постели и прикрыла глаза от рвущегося через окна резкого солнечного света. – Какое яркое солнце!

Эмилия открыла двери Антонио и Джакомо, и те приблизились к кровати. Они оба выглядели необычайно торжественно.

– Поздравляю вас обоих с утренними заботами, – кисло сказала Фоска. – Ранние пташки! Эмилия, вы для меня сварили кофе? Ну хорошо, присаживайтесь. Что привело вас ко мне в столь неприлично ранний час?

Джакомо присел на край кровати. Он недавно последовал моде юных последователей парижской революции, которые старались переплюнуть друг друга в диковинной и шокирующей одежде. Этим утром Джакомо надел ярко-оранжевый сюртук, красную жилетку, синие панталоны до колен. Чулки были в красную и синюю полоску, а на шляпе трепыхалось розовое страусовое перо. Прогулочная трость Джакомо достигала его плеч, и венчала ее рукоятка с изготовленной из золота обнаженной парой, занятой амурными делами.