Арония была немного в шоке — как это, Римской? Тогда, если быть точнее, то, выходит, Ратобор ещё раньше жил! Ведь это он при «Франкейце Первом» знатным был, в до того Ратобор был княжичем, потом учеником арапа Смугляка, а после уж сталкладоискателем. Да и потом ещё немало по городам, лесам и горам разным куролесил — Черногорским, Сербским, Польским, Белорусским и прочее. Судя по картинкам-то, возникшим перед её «соколом»… У него этого магического опыта — как воды в море, как песка в пустыне…

«М-да, положеньице у меня — аховое. А я ведь обещала Владиславу, что сама во всем разберусь! А как это сделать — ума не приложу? Ведь у меня в любом ведовстве — хоть белом, хоть чёрном — одни вершки. А тёмный маг Ратобор — ас в этом деле, специалист, короче говоря. Не будем вспоминать, сколько он Хранителей извёл да сколько лихого народа от него по лесам полегло. Что ему какая-то девчонка, недавно получившая доступ к своему дару? У которой он — в добавок, для морального давления на неё, любимую бабулю украл и голову той задурил. А, может, и мне тоже, — вздохнула девушка. — Возможно, мне придётся согласиться на его условия, да не ломаться больше. Не замуж пойти, конечно, а помочь достать Ратобору сундук с материнским добром. Да и дело с концом! Но он же и после не отстанет, а скорее — укокошит меня. Чтобы уж свидетелей произвола с материнским наследством не осталось, как это хотела обстряпать Евдокия сеё даром. Мол, Покон никто не нарушал — докажите! А бабуле-то, которая томится у Ратобора в неволе, за что пропадать? Всё-то он рассчитал, тёмная душонка! Играет смной, как кот с мышью.

Вот только оборотни немного не вписываются в эту мрачную картину.

Например — зачем Ратобор послал их ко мне? Если в плен захватить — чтобы вынудить ему подчиниться, то зачем он написал записку? Да и повели себя оборотни слишком агрессивно, что ли — будто убить меня собирались. А, может, мне это показалось? Медведь Силантий просто сводил со мной счеты за то, что я снова чуть его не пленила, да ремешок соскользнул. Оборотни ведь мстительные — звери они, когда обернутся. Да и Михалап говорил, что Силантий вообще буен не в меру. А Явдоха — когда трепала домового на пыльном чердаке, просто хотела отомстить ему за свой поруганный хвост. И хотела вернуть свой золотой рубль. В общем — одни загадки!»

— Да уж — непонятка на непонятке! — задумчиво протянула Арония, нахватавшись странных слов от домового. — А как ты думаешь, Михалап, сундук, что зарыт в том лесу, дорого стоит? — спросила она. — Чего Ратобор так с ума из-за него сходит? Почему на меня наседает? Зачем бабулю выкрал?

Домовой, который — пока она раздумывала, уже снова потихоньку взялся было за чашку и булку, чуть не поперхнулся.

— Х-кхы-кхы! Да ты чо! — вытаращил он на неё глаза-фонарики. — Не смекаешь, что ль, якав ём силища? Яка прорва денег в том сундуке? Лесовик сказывал, в ём древнющее золото лежит! Ринское! Ему ж цены нету! Аишо тама алмазья разны захоронены и изумрудья! Енто ж не то, что ваши колечки да брусочки копеечны! Енто ж силищща! — повторил он, сжав мохнатый кулак. — Лесовик ить всё видал, когда енто царско амущество ведьмаки закапывали, — ярился он от Аронииной непонятливости. — Сверкальцы тама лежат, проще сказать! Рыжьё древнючее! Ить енто добро ишшо от первых царей и князей воровски взято! Ето ихая колысь казна была! Цельной анперии! — И мечтательно протянул: — Кто знат — може у них с Ариной таки сундуки везде распиханы? Я ж токо с одним Лесовиком свиделся, а вокруг ентих лесов понатыкано — тыщщи немеренны! — вздохнул он. — И Ратобор ить неспроста сюды из Московии припёрси! Мабуть — казна его вовсе отощщала! — предположил он. — Аль коммерсанта на енто мульённое добро знайшов. А то ж не весьма просто! Мало кто ныне таки деньжищи в мошне мает, шоб за столь древне сокровищще сполна сплатить!

«А что — и такое возможно!» — подумала Арония.

Домовой испытующе глянул на девушку, покряхтел ивыдал:

— Ты будь на стрёме! Старинушкаопасаеца, что жить тебе, Аронеюшка, осталося до той поры, як вы с Ратобором всё Аринино добро до кучи сберёте. Особливо берегися, ежели ты его сватанье не примешь. Он же не схочет, небось, царски мульённы с тобой делить! Як то по законам положено. Так што, выходит, лучше б тебе за него аойтить, Аронея! За чорта лихого! — запечалился он. — Штоб тебе смертушку от него лютую не принять. Итьполовина ентих зхахорон, што они с Ариной, твоей матерью, прикопали — надлежит тебе, наследнице, отдать. Похожеть придэтся тебе з ним потома мыкаться. Ты ить другая, — загорюнился он. — А мы со ста… с Полинкой тута останемся. Будемо доживать. Эх! — махнул он рукой. — А опосля того, как она… того… тута и хате Акимовой конец! Развалю я ить её! — вдохнул он. — И пойду по свету скитаться, да искать себе пристанища та иншей доли, — совсем жу прибеднился он, задрожав голосом.

Известно жвсем знающим, что нигде Михалап скитаться не будет. Что его — уважаемого и древнего домового, высоко чтущего традиции, домовики пристроят и без хорошего угла не оставят.

— Да не пойду я замуж а Ратобора! — отмахнулась девушка. — Ишь, чего он удумал! Делить клад не желает! Дане нужны мне эти сундуки! Это ж их с матерью кровавые деньги, а не мои! Их «мульёны» краденные! Матери они уже не понадобятся, а мне — тем более! Пусть делает с ними, что хочет! Не возьму я оттуда ничего! Не нужно мне это «рыжьё! На что мне» сверкальцы», кровью омытые?

— Так ить Ратобор про то не знат, што тебе мульёны не нужны. И шо ты це добро не возьмёшь! — хмыкнул домовой, лукаво и грустно глянув на Аронию. — Та и не правда це! Все вы, люди, таковы! Эт щас ты так считашь, Аронеюшка! А как увидишь ту гору золота та каменьев, тут-то сразу и передумашь! И вспомянёшь — на что они тебе сгодятся!

Я б, к примеру, взял у ентого клипно-мана — што по закону положено! Дураком надоть быть, шоб не взять! — заявил он вдруг. — И Ратобор такожь думат! Потому и… дуриком прёт. Потому и наседат. Полинку… клепо-манновал…

Арония слегка опешила от этих слов. И сердито воскликнула:

— Мне всё равно, что он думает! Повторяю — я не передумаю! Мне его краденные сокровища не нужны! — и прищурилась, глядя на домового:

— А ты ведь сам говорил, Михалап — да и Старинушка так считает, мол: «Кажын клад — эточьи-то горькие слёзы, да кровь рекой»! Уже так не считаешь? Взял быэти Ратоборские клады?

— Так, то — чужие клады — с рекой! А цей — свой! Ен — по закону! — заявил домовой, не моргнув глазом.

Арония рукой только махнула: что с него взять, с нечисти, на царском золоте малость повёрнутой!

И тут в её кармане зазвонил телефон. Она тут же выхватила его, рассчитывая услышать голос Владислава.

— Привет, Санина! — пробасил телефон ей в ухо. — На проводе повис полковник Щеглов, — усмехнулся он. — Узнаёшь?

— А-а! Добрый день, Семён Семёнович! — растеряно ответила девушка. — Да, узнала — я вас слушаю.

— Эт я вас внимательно слухаю, гражданка Санина! — хмыкнул тот. — Ты не забыла ещё о нашей договорённости?

— Э-э, какой договорённости? — растерялась совсем замороченная последними событиями девушка.

— О том, что идёшь к нам работать.

— Я? — удивилась та. И спохватилась: — А, извините, Семён Семёныч — не забыла. Но я ещё не приняла окончательного решения. Кстати, в универе я уже перевелась на заочное отделение. Теперь вот думаю, что дальше делать?

— Так чего тут думать? Иди к нам, — напирал полковник.

— Мне кажется, что вы дали мне на раздумье три дня. А сегодня…

— Этотак — три. Но! Есть одна сногсшибательная новость, Санина, которой я хочу с тобой немедленно поделиться! Я выбил для Антитеррористического Штаба ещё одну штатную единицу психолога. Как раз для тебя!

Арония растеряно молчала.

Михалап тем временем — используя паузу, расправившись с последней булочкой, деловито наливал себе чая. Наверное, уже седьмую чашку. Силён!

— Психолога? Единицу? Для меня? — немного оторопело проговорила, наконец, Арония, указывая домовому на сахарницу на тумбочке. — Но я в этой специальности ничего не понимаю, Семён Семёнович! Я же математик! А это предмет очень далекий от всяких депрессивных психозов. И это единственный термин, который я знаю из психологии. А! Ещё вспомнила: раздвоение личности и шизофрения! Три термина аж знаю! Но что они означают для профессионального психолога, для меня — тёмный лес.