С пяти до тринадцати лет Гэддис находился в школе-интернате в Берлине (штат Коннектикут), которая не только предоставила мрачные воспоминания Джеку Гиббсу в «Джей Ар», но и послужила неназванным местом действия новоанглийских глав «Распознаваний». Вернувшись на Лонг-Айленд для поступления в среднюю школу Фармингдейла, Гэддис слег с той же болезнью, что и Уайатт, и парой лет позже она же, к сожалению писателя, не пустила его на Вторую мировую войну. Затем Гэддис поступил в Гарвард, где остался и позднее редактировал Harvard Lampoon, пока небольшая стычка с полицией не вынудила его уйти в начале 1945-го, так и не получив диплом.
Перебравшись на Горацио-стрит в Гринвич-Виллидже — улицу, где жил и рисовал подделки Уайатт, Гэддис чуть больше года работал фактчекером для журнала New Yorker. Позже он вспоминал об этом, как о «чертовски хорошем обучении, аспирантуре для писателя, — проверке всего, будь то репортаж, профиль или заметка. Я все еще чувствую давление от тех стараний разобраться. Разные проблемы высших финансовых сфер и тому подобное из «Джей Ар» — я очень постарался все проверить. И это — отголоски тех двух лет в New Yorker» [11]. В 1946 году Гэддис уволился для безуспешных попыток писать коммерческие рассказы, а в 1947-м отправился на пять лет скитаться по Мексике, Центральной Америке, Европе (преимущественно Испании и Франции) и Северной Африке [12]. Во время этих путешествий он начал свой первый роман и, вернувшись в Америку в 1951-м, продолжил над ним работать, по большей части в уединении. Время от времени он приезжал в Гринвич-Виллидж, среда которого была безжалостно воссоздана в середине «Распознаваний», где познакомился со многими начинающими писателями того времени, особенно битниками.
«Распознавания» вышли в 1955-м как прорывной и противоречивый (в плане отношения к нему) роман в весеннем каталоге Harcourt, Brace, но не имели большого успеха, как и «Моби-Дик» столетием ранее. Горстка читателей распознала важность книги и отнеслась к Гэддису как к культовой фигуре, но большую часть критиков колоссальные размеры романа неизвестного писателя отпугнули. Вспоминая об этом в 1975-м, критик Джон Элдридж, один из ранних защитников романа, так объяснил ситуацию:
Как обычно и случается со спорными оригинальными работами, должно пройти какое-то время, прежде чем публика дорастет до «Распознаваний». Проблема заключалась не просто в том, что роман слишком длинный и запутанный или его представления о читательском опыте слишком необычны, а в том, что даже начитанная публика середины пятидесятых еще не приучилась к такому типу литературы. […] Доминирующим стилем в серьезной художественной литературе пятидесятых был реализм, а вымысел и черный юмор, — чьимпервым и выдающимся образцом позже назовут «Распознавания», — еще не вошли в моду. На самом деле, все писатели, ставшие лидерами движения черного юмора, в 1955-м либо не были известны, либо не были изданы. […] Их творчество за последние 20 лет создало контекст, по которому возможно определить, что роман Гэддиса помог открыть целое новое направление в американской литературе. Перечитывая его со знанием всего, что дал нам опыт этого движения и открытий новых возможностей романа, видно, что «Распознавания» явно занимают уникальное и первостепенное место в нынешней литературе[13].
Когда стало ясно, что роман не принесет ожидаемого успеха — тремя годами ранее Ральф Эллисон опубликовал «Человека-невидимку» и заработал денег на всю оставшуюся жизнь, — Гэддис метался между поденщиной, которая в будущем предоставит ему сырой материал для следующей книги. После работы в рекламном отделе фармацевтической фирмы он писал киносценарии по заказу армии, а потом речи для корпоративных руководителей — как Томас Эйген в «Джей Ар», который тоже выпустил важный, но проигнорированный роман. Гэддис прервал пятнадцатилетнее молчание появлением статьи «Джей Ар, или Мальчик внутри» в Dutton Review, которая затем станет началом второго романа. Осенью 1975-го, когда вышла «Джей Ар», рецензий оказалось намного больше, чем на его первую книгу. И хотя Гэддис выиграл Национальную книжную премию США за лучшую художественную книгу года, к сожалению, существуют основания для слов Фредерика Карла, о том, что «Джей Ар» остается, «возможно, великим непрочитанным романом послевоенной эры» [14].
В семидесятых Гэддис оставался автором-фрилансером и недолгие периоды преподавал — обычно писательское мастерство. В Бард-колледже он разработал курс на тему поражений в американской литературе — центральную тему его собственных работ и изумительного эссе «Гонка за второе место» (1981), лучшего из его сравнительно небольшого количества публицистики. Тем временем первые два романа привлекали все больше и больше внимания: в тематических журналах с некоторой регулярностью появлялись эссе, увеличилось число диссертаций, в центре которых оказывались тексты Гэддиса, а летом 1982-го наступила кульминация в виде первой книги о его трудах — специального выпуска Review of Contemporary Fiction, а также в виде гранта фонда Макартуров (известного как «премия за гениальность»). В 1983 году Ассоциация современного языка провела заседание, посвященное произведениям Гэддиса, а на следующий год, когда вышла вторая работа о его творчестве, он был избран в Американскую академию и институт искусств и литературы — и закончил третий роман.
Подобно предшественникам, «Плотницкая готика» пестрит автобиографическими элементами. Мало того что викторианский дом, в котором разворачивается действие, похож на дом Гэддиса в Пирмонте в штате Нью-Йорк, где его бумаги хранились в такой же переделанной из гаража запертой комнате, как та, что разжигала любопытство Лиз, но и сам неуловимый хозяин дома, геолог Маккэндлесс, представляет собой еще одно зеркальное отражениеГэддиса: «Лицо казалось истощенным, как и протянутая ей рука казалась лишенной цвета, что когда-то мог быть сильным загаром […] его неподвижные жилистые руки и его… твердые неровные черты, сохранившие воспоминания о далеких солнцах, холодное серое спокойствие глаз, где кроется… кроится?»[15] Кроется, видимо, сам Гэддис, поскольку во второй половине цитаты Лиз домысливает внешность Маккэндлесса, а затем совсем уходит от оригинала, заканчивая свое описание цитатой из «Потерянного горизонта» Джеймса Хилтона:
пока не схватила карандаш, чтобы тяжело провести по его неподвижным жилистым рукам, твердым неровным чертам лица, прохладному незаинтересованному спокойствию глаз и после едва ли секундной паузы взялась с карандашом за его руки, разобщенные, в ржавых пятнах, обветшавшие черты лица приглушены и стерты, как у коллектора, с кем его можно перепутать, горькая утрата в глазах где кроется, кроется... Полотенце кучей отправилось на пол, и она выпрямилась голой, широко расставленные ноги задеты ножницами, которыми смертоносно орудовали на экране, когда она зарылась за потрепанной книгой без обложки, даже без первых двадцати с лишним страниц, так что открылась книга сразу на той строчке, что она искала, карандаш опустился на кроется, ощущение, что он по-прежнему составляет частичку всего того, чем мог бы быть.
Очевидный урок в том, что мы имеем дело с вымыслом, не жизнью, и, несмотря на обнадеживающую информацию — что у Маккэндлесса внешность, семейное положение, политические взгляды и манера речи Гэддиса, даже его домашние животные, он ассоциируется с автором не больше Отто, Гиббса или Эйгена. «Нет, — предупреждает Гэддис, — все персонажи в чем-то противоречат жизни их автора», — и иногда даже меняются в ходе написания. В телевизионном интервью Малкольму Брэдбери Гэддис объяснил это на примере Томаса Эйгена:
