– Кто повыдергивает? – позволил себе провокационный вопрос лейтенант.

Егерь впервые усмехнулся. И не слишком по-доброму.

– Есть такие, Слава… – он впервые назвал Телегина по имени. – Сейчас есть и раньше были.

– И все же кто, если не секрет? – Слава не удержался и вновь кашлянул.

– Ну, раньше был, например, такой отряд… Отряд спецопераций абвера, – негромко ответил Егерь, и взгляд его вновь стал цепким и жестким. – Входил в состав дивизии «Лейбштандарт СС Адольф Гитлер». Дивизия хоть и танковая, но и в рукопашной они были спецы, а уж отряд спецопераций…

– Рубились, рубились, пока не дорубились, – кивнул Телегин. – Ведь раздолбали же их все-таки, и отряд, и дивизию «лейбштандарт Адольф Гитлер», и абвер…

– Раздолбали, – спокойно согласился Дремов. – Но ведь три года ушло, пока долбать научились. Три года! А сколько наших дивизий на одну немецкую положили, ты знаешь? Так вот, учись долбать заранее…

Первые месяцы после индивидуальных занятий рожа у Телегина бывала так разукрашена, что в город, в увольнительную, было стыдно отправляться. Не зря говорят, что переучиваться тяжелее, чем учиться. Боксерская выучка стала барьером – руки сами летели в цель, стоило глазам увидеть открытую точку, куда в боксе положено бить. И перейти барьер долго не получалось: боксер тем и силен, что реакция его – автоматическая, мгновенная, мозг контролирует только стратегию, в лучшем случае – серии ударов, а не отдельные их элементы. Это было невыносимо трудно – отучить тело реагировать ударами в автомате. Просится апперкот – а надо брать на залом. Противник созрел для серии джеббов – а надо подсекать ноги и еще барахтаться на четвереньках в партере. Зато ему, противнику, дозволяется абсолютно все…

Однако через пару месяцев таких занятий Телегин поймал себя на том, что барьер как-то незаметно испарился. Теперь тело само могло моделировать схватку, автоматически изобретая (именно изобретая!) нужный прием. На автомате он проводил подсечки, захватывал шею, заламывал руки… Упав, мог достать противника ногой, или перебросить через себя, или захватить его конечность в «ножницы»…

А еще через месяц Дремов снял запрет на удары – и теперь не всякий боец выдерживал спарринг с Телегиным.

Жизнь в учебном центре имела еще одну особенность, к которой Вячеслав никак не мог привыкнуть, – каждый курсант в любой момент мог наткнуться на розыгрыш, маленький игровой экзамен на сообразительность, на готовность к неприятным неожиданностям, нестандартным ситуациям, из которых надо было выходить быстро и эффективно. Устраивали такое обычно и отцы-командиры, и «деды»-старослужащие, как правило – в так называемое личное время, сводя на нет само это понятие.

Как-то на первом месяце службы Слава купался вечером в небольшом озерце на территории части.

– Сынок, а ты гланды вырезал? – услышал он, уже подплыв к берегу.

Около его одежды стояли два здоровенных мужика. Тот, что постарше и повыше, был похож на цыгана. Второй, коренастый, выглядел «одесситом» – хитрый прищур, металлические коронки, сверкающие в усмешке. Телегин знал этого «одессита», тот был на курс старше Славы. Вопрос задал именно он. Телегин медленно вышел из воды. Протянул было руку к одежде, но его обступили с двух сторон.

– Оружие нами изъято, ампула с ядом – тоже, – объявил суровым голосом Цыган.

– В плавках у тебя ничего нет, – Одессит профессионально, безлично провел по ним ладонью. – Я имею в виду режущие, колющие и огнестрельные предметы.

И здесь неуставные игры «старослужащих»… Не такие, конечно, как в обычной казарме. Свои, специфические. Что делать? Не драться же… Вроде шутят, однако одежду взять не получалось никак…

– Извините, господа, но вы оба уже пять минут как трупы, – не моргнув глазом, сообщил «старикам» Слава. – Поэтому позвольте одеться!

– Не понял, разъясни, – прищурился Цыган.

– Все-то вам разъясни… Я с трупами как-то не привык объясняться, ну да ладно, – махнул ладонью Телегин. – Одежда заминирована, заряд вон там, в двух шагах.

– Где? – очень серьезно спросил Цыган.

– А вот же… Сами посмотрите!

– Э нет, дорогой. Если мина есть – предъяви! – Одессит также оставил шутливый тон.

– А вот на ящик «Жигулевского» спорим, что вы – уже трупы, – так же серьезно произнес Телегин.

– И на сто приседаний с бутылкой «Жигулевского» на голове! – добавил Одессит.

– Идет! По рукам.

Все трое шагнули к указанному Телегиным кустарнику. Сейчас уже можно было бы взять одежду и послать их куда подальше. Но… Телегин решил доиграть до конца по предложенным «стариками» правилам. Хоть бы банка какая консервная оказалась в нужном месте, так ведь нет – на территории части образцовая чистота и порядок…

– Нету мин, – развел руками Одессит. – И магазины в поселке закрыты…

– У трупов со зрением плохо, – Телегин сделал шаг вперед, указывая рукой в самую глубь жидкого кустарника. – Это что?

Слава произнес свое «что» так громко и убежденно, что оба «старика» невольно повернули головы и вновь наклонились над травой. И этого вполне хватило Телегину, чтобы выхватить из нагрудного кармана у высокого записную книжку-блокнот. Слава тут же откатился в сторону, занял «огневую позицию»…

– Пиф-паф! Господа, вы уж извините, но все же вы – трупы…

Получилось почти как у красноармейца Сухова в «Белом солнце».

– Ну что ж, – похлопав себя по карману, подвел итоги Цыган. – С нас пиво. Насчет приседаний, конечно, извини – обойдешься. Мы с Колей, как-никак, старшие по званию.

– И намного? – поинтересовался Телегин. Сейчас он стоял в позе победителя, небрежно поигрывая «трофейным» блокнотом.

– Да так… вот Коля – старший лейтенант, – кивнул в сторону Одессита Цыган. – Ну, а я… так уж получилось – полковник!

Только теперь Телегин заметил, что Цыган гораздо старше и его, Славы, и Одессита. Хотя благодаря тренированному телу и черным густым волосам выглядел он почти как их ровесник.

– Значит, так, Телегин. Поступаешь в мое распоряжение, – веско произнес цыган-полковник, забирая свой блокнот. – Учеба твоя теперь пойдет ускоренно, и через полтора месяца – боевое задание! Весьма серьезное… Стоп, погоди, а здесь ведь фотокарточка была! – полковник заметно встревожился, листая блокнот. – Неужели выпала? Ну-ка, давай ищи. Где ты тут руками махал?

Слава машинально ворошил траву, думая не о выпавшей фотографии, а о боевом задании. О, вот она, карточка… Под куст залетела – видно, ветром задуло! Фотография была небольшая, черно-белая. На ней – две девочки, одна беленькая, постарше и посерьезней, вторая черненькая, весело смеющаяся, видно – дошкольница. Полковничьи дочки, конечно. Теперь понятно, почему полковник расстроился.

– Это Наташка, а это Анька, мои разбойницы, – объяснил он, бережно вкладывая фотографию под обложку блокнота.

Вечер они провели втроем. Полковник, Олег Петрович Шугалий, расспрашивал Телегина о фортификационных работах и понтонных устройствах, периодически переходя то на английский, то на арабский и фарси. Телегин, даже если и не все понимал, старался не терять лица. Наконец полковник отправился спать, а Слава остался с Колей Никитиным.

– Самая страшная психическая атака – знаешь какая? – Одессит Коля слегка прищурился, но вопрос прозвучал вполне серьезно.

– Ну, и какая?

– Матросы в одних тельняшках верхом на зебрах, – тем же серьезным тоном разъяснил Одессит. – Помни и не забывай, фортификатор. И в следующий раз не теряйся, когда на тебя голого полковник нападает – вполне одетый и пешком…

– Да ну тебя… Ты лучше хоть вкратце объясни, что за задание предстоит? – не удержавшись, спросил Слава.

– В свое время узнаем… Я и сам не догадываюсь. Только вот приходит на ум одна деталь. Знаешь, за что полковник Красную Звезду получил? За дворец Амина… Но об этом, учти, в газетах не написано.