Я родился в маленьком украинском селе Калиновка Роменского района Сумской области. Когда-то здесь была окраина русской земли, здесь жили люди, охранявшие Русь от набегов кочевников дикой Степи. Не случайно из этих мест вышли многие воины, героически сражавшиеся в годы Отечественной войны, в том числе и мой будущий однополчанин, трижды Герой Советского Союза Иван Никитович Кожедуб.

Родители мои были совершенно разные люди. Отец – крестьянин, бедняк, в годы коллективизации в числе первых вступил в колхоз. Мать – дочь врача и польской дворянки, родилась в Петербургской тюрьме, куда за революционную деятельность была посажена моя бабушка. Только революция, перемешавшая все сословия, могла сделать возможным такой брак. К сожалению, несходство в происхождении, разница в образовании и воспитании привели к разрыву брака и отъезду матери с тремя детьми к своему отцу на Кавказ. После смерти деда мы оказались у брата матери, за Волгой: он был агрономом в совхозе «Первомайский» Дергачевского района Саратовской области.

Отсутствие отца и занятость матери, на которую легла тяжкая забота о трех малышах, привели к полному отсутствию семейного воспитания. Его мне заменили товарищи и книги. Читал я запоем и все подряд, а оставшееся время уделял играм. Чаще всего мы играли в «красных и белых». Унаследованная же от предков инициативность толкала меня на всевозможные непредсказуемые, а порой и опасные действия.

В пять лет я попал в полынью. Дело было в начале зимы. Выбежав однажды в сад, я обнаружил, что знакомый пруд замерз, а его центр украшает замерзшая прорубь, откуда, по-видимому, брали воду. В руках у меня была «сабля» – палка, которой я начал проверять крепость льда. Пробить его не удалось, и я спокойно встал на лед. Он держал. Осмелев, я подпрыгнул и… очутился в воде. Скользкие края не давали мне выбраться, и я довольно долго барахтался в ледяной купели. Кричать я не кричал, да это было и бесполезно. В конце концов, положив палку поперек проруби, я каким-то чудом выбрался на лед.

В 9 лет я пережил второе «купание», на этот раз еще более опасное. За Волгой, в совхозе, куда нас забросила судьба, был огромный пруд с плотиной. Каждую весну на плотине поднимали затворы и спускали лишнюю воду, причем делалось это днем при стечении многих жителей совхоза и, конечно же, всех малышей. Они старались быть всюду: и наверху плотины, и у створок, где вода кружилась в большом водовороте, а втягиваемые в него льдинки разламывались и исчезали в пучине. На другой стороне поток выходил понизу из плотины, бурлил в котловане и устремлялся дальше по руслу.

В это время мимо нас, стоявших на плотине, пробегала собачка. Кто-то из ребят ударил ее палкой, она отпрянула в сторону, попала на склон плотины и, не удержавшись на льду, скатилась в воду. Стремительное течение подхватило ее, понесло, и она исчезла в водовороте. Все бросились на другую сторону плотины смотреть, как она всплывет, но ее так и не увидели.

Мне захотелось выяснить, как она не удержалась на плотине. Подойдя к краю, я стал на снег и принялся рассматривать следы. В этот момент снег пополз вниз, и я очутился в воде. Дальше – провал в бездну, темнота. А очнулся я уже на поверхности водяного потока за плотиной. По берегу бежали люди, кто-то протянул мне багор, я уцепился за него и был спасен. Вынырнуть мне позволил меховой кожушок, подвязанный ремнем, который, как спасательный жилет, вытолкнул меня на поверхность воды. На удивление, мать меня даже не ругала (как и в первый раз). Более того, я даже не заболел! К сожалению, при купании я потерял с ноги один сапог, уплывший, видимо, в Волгу и далее в Каспийское море.

Как и многим, в то суровое время довелось пережить голод. Год выдался урожайный. Совхоз выполнил двойной план сдачи государству хлеба. Директор совхоза Макарова сдала весь урожай, за что получила орден Ленина, а вот запасов зерна в совхозе не осталось, и зимой начался голод. Все съестное было подметено подчистую. Мы питались всем, что удавалось достать или выменять, ели корни каких-то растений. Помогло ведро капусты, заквашенной осенью…

Однажды мать оставила нас и ушла в соседнее село менять что-то на муку. Поднялась пурга. Это было очень опасно: кто бывал в заволжских степях, тот помнит безбрежную равнину, в которой ничего не стоит заблудиться и без метели! Мы, трое малышей (мне, старшему, было тогда лет восемь), глядели в мутные окна и, заплаканные, заснули. В середине ночи дверь открылась. Не знаю уж каким образом, но мать пришла.

Наступившая весна принесла не только тепло, но и жизнь. Как только земля подсохла, я брал ведро и уходил в степь. Везде до самого горизонта расстилался ковер из полевых тюльпанов. Красные, желтые, голубые, синие – они составляли огромный разноцветный ковер. Между ними виднелись серые столбики, которые при приближении мигом исчезали. Это были суслики. Заметив нору, куда они прятались при моем приближении, я шел к протекавшему поблизости ручью, набирал воды и лил в норку. Обычно к концу ведра из норы показывалась голова суслика. Видимо, ослепленный светом, он обычно не видел меня и вылезал из норы полностью. Остальное было простым делом. За утро я набирал 5—6 сусликов, а снять шкурку и зажарить небольшую тушку было нетрудно. Это было почти полкило мяса! На всю жизнь я сохранил глубокую симпатию к этим маленьким зверькам, спасшим нас в то голодное время.

Школы в поселке не было. Работавшая на опытной станции мать и ее брат – мой дядя Андрей уходили утром на работу, а мы на весь день оставались одни. На меня, как на старшего, возлагалась ответственность за моих младших братьев: семилетнего Андрея и трехлетнего Бориса. Впрочем, вся ответственность заключалась в том, что мы вместе с остальными босоногими сверстниками играли в «красных и белых», сражались на прутьях, дрались, прятались…

Дальше был переезд с матерью и дядей Андреем в Курскую область, затем к двоюродной сестре матери в г. Новоржев Ленинградской (теперь Псковской) области. Там мать работала педагогом-воспитателем в детском доме, и мы, трое сорванцов, нашли среди его воспитанников хороших друзей. В Новоржеве мне пришлось начать учебу в школе. По возрасту я подходил к четвертому классу, а особых придирок к знаниям в то время не предъявлялось. Я прочел уже немало книг, и это вполне заменило мне трехлетку. Правда, в русском языке я делал много ошибок, так как путал украинскую и русскую речь. Но арифметику я освоил довольно быстро, а наши скитания позволили получить практические знания по географии и истории.

Лето я проводил в пионерских лагерях. Питание было скудное, но походы, купание и новые друзья заменяли нам все остальное. А пионерские костры, у которых мы пели песни, остались в моей памяти на всю жизнь.

Осенью открылась вакансия учителя немецкого языка в селе Выбор. Мать погрузила нас на телегу, в которой находились две или три кошелки – весь наш нехитрый скарб, и мы двинулись к новому месту. Проехав 25 км по проселочной дороге, мы въехали в широко раскинувшееся село, посредине которого протекала небольшая река. По краям села на возвышенности стояли две церкви, окруженные земляными валами. Когда-то они служили для защиты от вражеских нашествий, а ныне были для нас – ребят идеальным местом для игр. Здесь устраивались взятие «крепостей» и настоящие снежные баталии. А лучшее место для катания на лыжах трудно было подыскать.

Комнату для жилья мать нашла в соседней деревушке. Впрочем, через год ей дали школьную квартиру, состоящую из комнаты с кухней, и мы стали жить поблизости от школы. Школа представляла собой двухэтажное здание; рядом были гимнастический городок и футбольное поле. При школе было подсобное хозяйство, где ученики весной сажали картошку. Работы было не очень много, а добавление к еде в школьной столовой было весьма значительным. В столовой всех кормили бесплатными завтраками, а учеников, живших в общежитии (в интернате, по современным понятиям), – еще и обедами. Село Выбор управлялось сельсоветом и было центром небольшого сельскохозяйственного района с его многочисленными небольшими деревеньками. Обычно дети из отдаленных деревень оставались на всю неделю в общежитии и лишь в субботу уходили к родителям домой. Конечно, они приносили с собой запас продовольствия на неделю, но бесплатные завтраки и обеды в столовой были для многих из них большим подспорьем.