19 апр‹еля› (2 мая)

15-го (28 апр‹еля›) в «Радянськой Владе» помещен «приговор по делу о Петлюровском заговоре». 26 апр‹еля› в 3 ч. дня Полт. Губ. Рев. трибунал в составе членов Евгениева, Колупаева и председателя Рубана вынес след‹ующий› приговор: граждан М. И. Засенко, А. И. Баштанника, Д. И. Калюжного расстрелять. Владимира Вовка, как скрывшегося от суда, объявить вне закона, причем каждый гражданин Советской Респ‹ублики› при первой встрече обязан его расстрелять на месте.

Ст. Белоконя подвергнуть заключению в исправит‹ельный› рабочий дом на 6 месяцев. В. З. Животкова подвергнуть заключению в исправит‹ельный› рабочий дом на 2 года. К. И. Буко, С. В. Сидорука, Д. И. Боровика заключить в концентрац‹ионный› лагерь до окончания гражд‹анской› войны.

Приговор в отнош‹ении› Засенка, Калюжного и Баштанника привести в исполнение в течение 48 часов.

Негрилло, Колесник, Д. Шилов, Любич-Терещенко, И. Гикало, А. Животков, В. Коневец оправданы.

Подсудимые и защитники имеют право подать кассац‹ионную› жалобу в течение 48 часов для приговоренных к расстрелу и в течение недели для остальных. (Рад. Вл. 94/109).

Третьего дня Полтава объявлена в осадном положении: на ст. Водяной, между Харьковом и Полтавой, восстание. Опять разрушен мост, опять портятся пути и захватываются поезда… Говорили, будто повстанцы захватили ехавших в Харьков Дробниса, Козюру, Коцюбинского, но это, по-видимому, неправда. Они уехали раньше[59]. (Говорят, м‹ежду› проч‹им›, что у Дробниса с Рак‹овским› какие-то раздоры.) На днях был съезд народных судей, и на этом съезде постановлено, чтобы все административно решаемые теперь дела передавались нар‹одным› судьям. Это был бы большой шаг вперед, хотя теперь по временам и нар‹одные› судьи слишком легко вступают в роль чрезвычаек. На днях такой судья из Лубен, встретив на улице некоего Эльферштейна, которого знал, и Дубовика, о котором не имел понятия, — отправил обоих в полтавскую чрезвыч‹айную› комиссию, где их обоих задержали… Вероятно, скоро выпустят, но это показывает, насколько в этой среде еще смутны понятия о «правосудии» судебном и административном.

Вчера закончилась «трудовая неделя». Это попытка, которой тешатся большевики, — наладить труд. В их газетах то и дело появляются отчеты о «воскресниках» и о том, что по приказу идет успешная работа. Говорят, будто Москва, превратившаяся за зиму в клоаку, так как трубы канализации полопались, отхожие места переполнены, нечистоты выступают наружу, — будто эта загрязненная Москва в такую трудовую неделю вся очищена… Совершенно невероятно. Ведь канализацию таким дилетантским трудом не исправишь, а без этого — что же в сущности можно сделать. Вообще, кто-то при мне сравнил эти воскресники и трудовые недели с благотворит‹ельными› вечерами, на которых сердобольные барыни помогали бедным рукодельями. Конечно, может быть, в иных случаях пролетариат работает успешнее, но далеко не во всех. А во-вторых, для этих благотворит‹ельных› вечеров ничто не останавливалось и больницы, напр‹имер›, получали рукоделья и это ничему другому не мешало. А теперь остановили весь капиталистический производственный аппарат, заменив его этим паллиативом «по декретам».

Вчера я пошел прогуляться в гор‹одской› сад. Там я увидел неск‹олько› десятков людей разного возраста с граблями и лопатами. Они сидели на скамейках или стояли на дорожках и мирно беседовали. Я насчитал всего 5–6 человек, которые лениво сгребали листья или подметали… Когда я проходил мимо одной такой кучки, со мной некоторые раскланялись и вступили в разговор. Это все — евреи. Их заставили работать в субботу («где же свобода совести?» — сказал один). К затее все они относились с иронией и явным нерасположением. «Разве тут нет надсмотрщика, — спросил я, — который бы смотрел за успешностью работы?» — «Я надсмотрщик, — отозвался один. — А, что тут! На это бы нанять двух человек, — они сделали бы гораздо лучше. А то отрывают людей от своей работы… Семейство сиди голодное, а они заставляют портных чистить дорожки…» «По барину говядина, по ноздрям запах! — Какова плата, таков и труд…»

Моя Соня и Маруся³⁶ тоже были на работах, — одна от Собеза, другая от Музея. По их словам — интеллигенция, работавшая вместе с ними, — делала, что могла. Маруся, напр‹имер›, окопала в саду при бывшем крестьянском банке пять деревьев и пришла усталая. Работал и Валя Горбачевский³⁷, и Соня. Но, например, рабочие от союза табачников работали так же, как евреи в гор‹одском› саду… «Разве мы будем есть яблоки с этих деревьев?» — говорили они… Тут есть еще и глубокое недоверие к властям. Кто, в самом деле, будет есть плоды этой работы?

20 апр‹еля›/3 мая

Некоторые достоверные сведения о восстании в Водяной. Восстание, кажется, чисто крестьянское. Разведчики стояли с боронами, вооружение — пики, штыки на палках и т. д. Дробниса, Козюру, Коцюбинского захватили, но ни насилий, ни грабежа не было. Один попросил, увидев у Дробниса портсигар: «Позвольте папиросу». Все это рассказывал человек, ехавший в том же поезде: у него был мандат от ж‹елезно›-дорожных служащих. Значит — не коммунист. «Нам все равно погибать, дождя нет, озими пропали»… «В Бога перестали верить, устраивают воскресники…»[60]

В этом мне слышится настоящий народный, хотя и темный инстинкт… Впрочем, посмотрим. Интересно это отсутствие разбоев… Очень много говорят о приговоренных к расстрелу. Четырех коммунистов оставили будто бы заложниками.

Приходил Моисей Яковлевич Острогорский³⁸, профессор гражд‹анского› права, брат Алекс. Як.³⁹, бывшего директора Тенишевского училища. Он сообщил о нескольких смертях. Умер Арсеньев⁴⁰ (81 года!), умер проф. Исаев⁴¹, умер Ал. Острогорский⁴², умер Малкин… Это из моих знакомых, о которых знал пришедший. Художник Гужавин⁴³ сообщил мне о смерти Ясинского[61]. По его мнению, Ясинский в последние месяцы после превращения своего из поклонника его превосходительства, начальника гл. управления Соловьева, «назначившего» его редактором «Биржев‹ых› Ведомостей», — в поклонника большевизма, приветствовавшего диктатуру пролетариата, как Симеон-Богоприимец, — несколько помешался, ходил без сюртука, в рубашке, подвязанной чем-то вроде веревочки… Но это, может быть, только своеобразное опрощение — «под Толстого»[62].

Умер еще Тимирязев (Кл. Арк.). В «Известиях Всеукр. Центр. Исп. Комитета» от 30 апр. 1920 г. н‹ового› с‹тиля›) № 108 напечатано известие об этом. Умер 28 апреля член Моск‹овского› совета проф. Климент Арк. Тимирязев, перед смертью сказал своему врачу: «Я всегда старался служить человечеству и рад, что и в эту серьезную минуту вижу перед собой представителей той партии, которая действит‹ельно› служит человечеству. Я верю и убежден, что большевики работают для счастия народа и ведут его к счастию. Передайте Ленину мое восхищение его гениальным разрешением мировых вопросов в теории и на деле… Я преклоняюсь перед ним и хочу, чтобы все это знали…»

Тимирязев был мой профессор. Это человек замечательно искренний и прямой. Предполагать в нем страх или задние мысли невозможно. Невозможно также предполагать тут фальсификацию. Он те же мнения заявлял и в печати. Но очевидно, что в нем произошел довольно крутой перелом, не вяжущийся с общим представлением об его личности. Я помню, как он с обычной своей откровенностью восставал против народнических революционных стремлений студентов. Помню также его публ‹ичную› лекцию в зале, кажется, исторического музея, в которой, говоря о «листьях и корнях», он привел известную басню Крылова, в которой корни упрекают листья: «вы красуетесь на свете и воздухе, но мы здесь во тьме и сырости делаем настоящее дело». Тимирязев много работал над ролью хлорофилла в растениях и закончил лекцию блестящей апологией роли именно листьев: они энергию солн‹ечного› луча перерабатывают в жизненную силу, которою живут и корни. Он говорил слушателям о роли интеллигенции в обществе, которая, как хлорофилл листьев, претворяет свет знания в жизненную силу. Студенты его уважали и любили, зная, что это человек, в душе которого есть отголоски того святого, к чему стремится и молодежь, хотя он постоянно спорил с нею. Теперь я не могу примирить этого образа настоящего «интеллигента» с преклонением перед большевизмом, с его подавлением роли интеллигенции и свободы… Знаю во всяком случае, что до конца Тимирязев остался честным.