30 июля

В ночь грабители убили нашего соседа Семко-Савойского, который вышел около 4 ч. утра на лай собак. И в ту же ночь на дороге с южного вокзала убили б‹ывшего› министра просвещения Стешенко, шедшего пешком с сыном. По-видимому, тоже грабили, но ограбить не успели, так как сын поднял тревогу…

2 августа

Пришли вчера залежи петерб‹ургской› и моск‹овской› почты от декабря прошлого и января нынешнего года, а сегодня уже и письмо от Сони из Москвы от 23 июля… Почтовые сношения между Российской и Украинской державой восстановлены. Только нельзя пересылать печатных произведений в бандеролях и газет… Укр‹аинская› держава ограждается от «русской культуры»…

6 августа

Я был с Нат‹ашей› и с Анной Леоп‹ольдовной›, в качестве переводчицы, в 33 ландверной бригаде для разрешения свидания с Костей. Его уже допрашивал нем‹ецкий› следователь, и в нем‹ецко›-в‹оенном› суде сказали, что теперь его дело передано в бригаду. Оказывается, следователь предъявил ему обвинение… в участии в стачечном комитете! Это совершенная ложь. Было еще обвинение в напечатании письма русского военнопленного в Австрии об ужасном положении наших пленных. Украина и Россия уже отпустили всех пленных. Австрийцы удержали наших, как рабочий скот, который загоняют до смерти без соответствующего кормления.

Костя ответил на это просто, что он тогда газету не редактировал. Очевидно, Нога подыскивает всевозможные предлоги. Следователь выходил очень возбужденный в другую комнату и что-то горячо говорил там… Потом остановился только на стачечном комитете… У нас, дескать, есть несомненные доказательства. Таковыми могут быть только ложные доносы услужливых агентов Ноги.

Косте предложили подписать протокол допроса, но он без перевода подписать его отказался.

На меня этот следователь произвел очень хорошее впечатление. По-видимому, немецкие судьи остаются судьями при всяких обстоятельствах и с ними фальсификации трудны. Зато в «бригаде» (33 Landwehr-Brigade) я наткнулся на необыкновенно типичный образец немецкого «юнкера», в чине лейтенанта, грубого, нахально-самоуверенного, решительного. Он, по-видимому, отражает настроение нем‹ецкой› военной массы. Говорил об убийстве Мирбаха и Эйхгорна так, как будто перед ним участники этих убийств, не пригласил сесть, а когда Наташа сама села, он повернулся к ней и сказал, что у него нет времени… Я с трудом сдерживался, а Анна Леопольдовна, когда он повысил голос, сказала:

— Я прошу вас не кричать в присутствии господина Короленка.

Нахал ничего не ответил даже на вопросы и на требование свидания…⁵⁸

В тот же день — странное посещение: пришел молодой человек в форме укр‹аинского› офицера. Говорит на галиц‹ийском› жаргоне, производит впечатление полуинтеллигента, заявляет, что он был членом Центральной рады.

— Вы были членом Центральной рады? — переспрашиваю с некоторым удивлением. Отвечает утвердительно, но мне это кажется совершенно невероятным.

— Что же вам нужно?

Пришел к Ляховичу и ко мне, чтобы узнать о местопребывании и о «родыне» Швиденка. Швиденко — странная, несколько загадочная личность, всплывшая во время смутного времени. Появился в Полтаве еще при Раде, производил аресты и вымогательства, был уличен, пойман с поличным (меченые деньги) и арестован комендантом Самойленко, но затем почему-то отпущен и опять принялся за то же. Продолжал и после свержения Рады, называя себя «уполномоченным секретаря гетмана». Тут же орудовал некто Собоцкий (или Сопоцкий), называвший себя начальником контрразведки и почему-то скрывавший свою фамилию. Ляхович заговорил с ним о деятельности Швиденка (разговор происходил в здании губ‹ернской› з‹емской› управы). Собоцкий прикинулся удивленным, тут же объявил Швиденку, что он арестован и будет отправлен в Киев, а затем Швиденко опять появился. Я написал заметку, но мы решили с Костей собрать еще сведения, а пока сообщили о странной компании кое-кому в Киеве, в том числе Василенку. Старицкий говорил о том же Иваненку. В то же время говорили о появлении в Полтаве борца и атлета Дунайского (убившего несчастного Ластовченко), который ютится тут же, с Швиденком и Собоцким, около «особого отдела при гетмане». Иваненко (кажется) распорядился арестовать Швиденка. Он был задержан, но от стражи при довольно подозрительных обстоятельствах убежал и скрылся. Говорили, что впоследствии все-таки где-то был задержан с поддельными бланками и полномочиями и уже будто бы расстрелян.

Слух сомнительный. О таких расстрелах что-то пока вообще не слышно…

И вот теперь является сомнительный «бывший член Центральной рады», фигура вульгарная, с галицийским жаргоном, и пытается что-то разузнавать у Ляховича и у меня о Швиденке.

— Зачем вам?

— Бачте… Той Швиденко менi таке зробыв, таке зробыв, що як бы менi его знайти, то або вiн, або я живiй не заостався б…

И он рассказывает, будто Швиденко отнял у него 1500 карбованцiв его собственных денег. Мотивировка для страстной ненависти явно недостаточная, и вообще молодой человек производит самое сомнительное впечатление. Мне приходит даже в голову, что он может быть разведчиком совсем другой стороны: хочет узнать, что нам известно о Швиденке, который, возможно, подвизается еще где-нибудь.

Интересно, однако, что сей юноша причисляет к той же швиденковской компании также и… Ногу! Как будто невероятно. А впрочем… чего не бывает. Все вместе говорит о просторе в наше время для темных подпольных махинаций уже далеко не политического характера. Какая-то шайка истязает в Виленском училище и убивает на улицах. Швиденка арестуют и отпускают разные правительства, и, несмотря на поличное, несмотря на поддельные бланки гетмана, он все-таки выныривает опять и опять… Около «особого отдела» ютятся не только Собоцкие (говорят, фигура совершенно уголовная, из польских беженцев), но и мелькает в мрачной полутени Дунайский, рабочий-атлет, бретер и полусумасшедший убийца… Теперь эта пошловатая фигура самозваного «члена Центр‹альной› рады», что-то старающаяся разведать и вынюхать в связи с Швиденком. Вспоминается мне еще тоже, по-видимому, самозваный «член академии» Макаренко, которому Шаповал делал «донесения» (задним числом) обо мне и который выступал в защиту махинаций Виленского училища…

1 июля⁵⁹

Нужно что-ниб‹удь› предпринимать против гнусных махинаций. Я решил написать «Письмо из Полтавы» в «К‹иевскую› мысль»⁶⁰, в котором изложить всю эту историю в связи с общим положением: около немцев хлопочут местные «администраторы», выдвигая их, как ловкий режиссер статую командора в «Дон Жуане». Делаю таким образом попытку сказать, что думаю о действиях Ноги — открыто и гласно. Но так как цензура может и не пропустить (почти наверное), то я посылаю копию этой статьи Ник. Прокоф. Василенку, моему доброму знакомому, прекрасному человеку, а ныне (вероятно, ненадолго) министру нар‹одного› просвещения Украинской державы. «То, что я Вам пишу, — пытаюсь сказать открыто и гласно… Перед такой ситуацией исчезают различия политических взглядов. Для согласия по таким предметам достаточно элементарнейших общих правовых представлений»… «Когда заметного обществ‹енного› деятеля, пользующегося признанием всех представителей самоуправления, гонят по городу меж двух солдат и держат в тюрьме, то, думаю, уже и это может служить предметом интереса для члена данного правительства, хотя бы и не по ведомству»…

Пишу еще об арестах и угрозах смертной казнью рабочим забастовщикам, об общем положении, создаваемом махинациями около немцев, и предоставляю письмо в полное распоряжение Василенка.

Получилась телеграмма: «Сегодня сделал распоряжение освобождении Ляховича ввиду вашего ходатайства перед министром народного просвещения № 206. МВС Кистяковский»⁶¹.

МВС — значит «министр внутренних справ».