— Энн Ширли! Как ты сюда попала? — воскликнул он. И, не дожидаясь ответа, подплыл к свае и протянул девочке руку. Делать было нечего: Энн пришлось принять помощь Джильберта Блайта и спрыгнуть к нему в лодку. Она села на скамейку, мокрая и негодующая на судьбу. В руках у нее была мокрая черная шаль и желтая накидка. В такой ситуации очень трудно сохранять достоинство.

— Что случилось, Энн? — спросил Джильберт, берясь за весла.

— Мы инсценировали сцену смерти Элейн, — ледяным тоном объяснила Энн, не удостаивая своего спасителя даже взглядом, — и мне полагалось приплыть в Камелот на барже — то есть плоскодонке. Но плоскодонка дала течь, и я едва успела вскарабкаться на сваю. Девочки побежали за помощью. Пожалуйста, отвези меня к мосткам.

Джильберт беспрекословно повернул лодку и сделал так, как она просила. Презрительно отказавшись от протянутой руки, Энн ловко спрыгнула на берег.

— Весьма тебе признательна, — надменно сказала она и повернулась, чтобы идти. Но Джильберт, который тоже выпрыгнул из лодки, задержал ее, взяв за локоть.

— Слушай, Энн, — торопливо заговорил он. — Ну почему мы не можем быть друзьями? Я очень жалею, что посмеялся тогда над твоими волосами. Я вовсе не хотел тебя обидеть, просто пошутил. И это было так давно. А сейчас у тебя волосы стали очень красивыми — честное слово, они мне нравятся. Давай помиримся.

На секунду Энн задумалась. В ней проснулось новое и странное чувство; несмотря на обиду, которая еще не прошла, ей было приятно видеть застенчивую надежду и просьбу в глазах Джильберта. У нее как-то странно дрогнуло сердце. Но старая обида тут же взяла верх. Энн так живо вспомнила ту сцену в школе, словно она произошла вчера. Джильберт назвал ее волосы «морковным хвостиком», опозорив перед всем классом. Взрослому человеку, может, показалось бы смешным столько времени держать зло по столь пустяковому поводу, но не Энн. Такое не забывается и не прощается!

— Нет, — холодно ответила она. — Мы с тобой никогда не будем друзьями. Я не желаю с тобой мириться.

— Ладно же! — крикнул Джильберт, прыгая обратно в лодку. Его лицо вспыхнуло от гнева. — Больше я уже никогда не предложу тебе дружбу, Энн Ширли. И вообще, мне нет до тебя никакого дела!

Быстрыми сердитыми гребками он послал лодку вперед, а Энн пошла по крутой тропинке к дому Дианы. Она гордо несла голову, но в глубине души почему-то испытывала тайное сожаление. Может, надо было помириться с Джильбертом? Конечно, он тогда ее ужасно оскорбил, но все же… Странно, но почему-то захотелось сесть на траву и хорошенько выплакаться. Нельзя же забывать, какую встряску она перенесла, сначала чуть не утонув и потом еще так долго цепляясь за сваю.

На полпути ей встретились Джейн и Диана, которые бежали назад к пруду вне себя от ужаса, граничащего с умопомешательством. Родителей Дианы не оказалось дома. Узнав это, Руби Джиллис разрыдалась, а две другие девочки, предоставив Руби самой приходить в себя, побежали в Грингейбл. Но и там тоже не оказалось взрослых: Марилла уехала в Кармоди, а Мэтью косил сено на дальнем поле.

— Энн, ты жива?! — воскликнула Диана, бросаясь на шею подруге и заливаясь слезами — на этот раз уже от счастья. — Энн… мы думали… что ты… утонула… и чувствовали себя… убийцами… потому что… заставили тебя… изображать… Элейн. Руби в истерике… Энн, как же ты спаслась?

— Я вскарабкалась на сваю, — устало ответила Энн, — а потом мимо проплывал Джильберт Блайт в лодке мистера Эндрюса, и он отвез меня на берег.

— Ой, какой молодец! Как это романтично! — произнесла Джейн, наконец перестав плакать. — Ну, теперь-то ты с ним помиришься?

— И не подумаю! — сердито крикнула Энн, в которой на мгновение проснулся былой боевой дух. — И пожалуйста, Джейн, никогда больше не произноси при мне слово «романтично». Мне очень жаль, что вы так напугались, девочки. Я сама во всем виновата. Я, видимо, родилась под несчастливой звездой. Что бы я ни сделала, получается какая-нибудь глупость. Вот теперь мы утопили вашу плоскодонку, Диана, и у меня такое предчувствие, что мне уже больше никогда не позволят плавать на лодке.

Предчувствие Энн оказалось более точным, чем это обычно бывает с предчувствиями. Когда родители Дианы и Марилла с Мэтью узнали об этом новом происшествии, они пришли в ужас.

— Ты когда-нибудь возьмешься за ум, Энн? — простонала Марилла.

— Знаешь, Марилла, наверное, возьмусь, — оптимистично закивала Энн. Она успела выплакаться у себя в комнатке, успокоилась, и к ней вернулась обычная жизнерадостность. — По-моему, есть все основания надеяться, что я больше не буду делать глупости.

— Откуда ты это взяла?

— Понимаешь, Марилла, — объяснила Энн, — это происшествие послужило для меня хорошим уроком. С тех пор как я стала жить в Грингейбле, я постоянно делала одну ошибку за другой, но каждая ошибка помогала мне избавиться от какого-нибудь недостатка в моем характере. Например, случай с аметистовой брошью научил меня никогда не трогать чужое. Торт с болеутолителем научил быть внимательной, когда я что-нибудь готовлю. Случай с зелеными волосами — излечил от тщеславия. Я теперь никогда не думаю о своих волосах и своем носе — или почти никогда. А сегодняшний случай излечит меня от излишней романтичности. Я пришла к выводу, что нет смысла искать романтику в Эвонли. Хорошо им было в замке Камелот сотни лет назад, но в наши дни романтика никому не нужна. Вот увидишь, Марилла, ты скоро убедишься, что я исправилась — по крайней мере, в этом отношении.

— Дай-то Бог, — скептически отозвалась Марилла. Но когда Марилла вышла из кухни, Мэтью, который все это время молча сидел в своем углу, подошел к Энн и положил руку ей на плечо.

— Не надо совсем уж отказываться от романтики, Энн, — застенчиво прошептал он. — Немножко романтики — это не так уж плохо, главное, чтобы ее не было чересчур много. Но немножко все-таки оставь, Энн, немножко оставь…

Энн гнала коров домой с пастбища через ближний лесок. Наступал сентябрьский вечер, и все прогалины и полянки в лесочке были заполнены розовым закатным светом. Вдруг из калитки, ведущей на ферму Барри, вышла Диана. По ее виду Энн сразу догадалась — у Дианы важные новости. Но она сдержала свое любопытство.