Знал ли Дудаев все то, что начало твориться в республике? Знал ли он, как люди, получившие власть, стали рвать и тянуть под себя все, что можно было и нельзя? Он хорошо знал своих соотечественников... Наверное, должен был знать... Но не хватало сил, чтобы справиться... Все силы, все время война отнимала...

Тогда же и для Умара Атагиева тяжелые времена настали. Сначала сам долго болел – контузия позвоночника в Афгане. Потом чуть-чуть оправился – новый удар. И в самое больное место... Федералы обстреливали село из артиллерийских орудий. Умар с Астамиром на позициях были, отбивались от таких же десантников, которыми Умар когда-то командовал. И тяжелый артиллерийский снаряд попал в дом, где тогда находилась жена с тремя дочерьми. От дома одна воронка осталась... Хоронить было, по сути дела, некого...

Астамир спотыкался, потому что думал не о дороге, а о том, что отец сказал. Конечно, он пока еще только осмысливал сказанное и искал причину, которая привела отца к подобным мыслям. Но ему самостоятельно найти эту причину сложно. Он не был в тех ситуациях, в которых побывал отец, хотя и тогда уже, совсем еще мальчишка, постоянно находился рядом. Но отец своими сомнениями не делился... А сам уже тогда сомневался...

Он мог бросить все после смерти Дудаева. Он до этого еще видел, какие дела начинают твориться вокруг, но уход казался Умару предательством по отношению к родственнику и президенту. И он остался в республике, хотя очень хотелось собрать семью и уехать к старшим сыновьям – те давно звали, обещали купить домик где-нибудь под Москвой, чтобы семья жила в тишине и спокойствии.

И решился на это только после смерти генерала. Собираться начал. Уехал домой. Но там пришлось оружие в руки взять, потому что федералы наседали. Нужно было сначала отбиться, а потом уезжать. Не бросают своих в такой момент. Он не бросил и не уехал... Он с младшим сыном остался в живых, потому что вел бой, потому что и в него, и в сына стреляли десантники, пусть уже не советские, но российские, что не меняло сути. И он остался в живых, хотя его пытались убить... И Астамир остался... А те, кто не отстреливался, жена и дочери, погибли... Тогда уже отъезд смысл потерял... Боль подступала неимоверная... Не осталось от самых близких людей даже фотографий, все в доме сгорело, все было уничтожено... Но ему и не нужны были фотографии... Умар и без них помнил каждую черточку лица своих близких, каждую складку кожи, каждую морщинку, и почему-то все они вспоминались ему улыбающимися. Они и в жизни были такими. И жена, и дочери... Он так часто вспоминал их улыбающиеся лица, что боль никак не желала оставлять его и требовала только одного – отмщения... Наверное, то же самое испытывал и Астамир... Астамир был еще молод, ему седеть было рано, а сам Умар стал седым моментально. За какой-то день – ни одного черного волоска на голове не осталось... Как не осталось в душе ничего, кроме боли...

Говорили, что такую боль вылечить может только время, но время тянулось так медленно... Порой вообще казалось, что время просто на месте стоит, потому что Умар хорошо понимал разницу между временем и стрелками на часах... И понимал, что для всех время по-разному идет...

– Может, лучше сразу в обход пойдем? – предложил Астамир.

– У тебя новая нога выросла, которую тебе хочется заставить поработать? – спросил отец.

– Мы все равно засветло не успеем... А в темноте там идти – самоубийство...

– Попробуем пройти... Не впервой... С такой-то луной, да бояться...

И в это время откуда-то сзади донеслась стрельба. Эта стрельба была непохожа на звуки боя. В бою очереди звучат короткие и рваные, но каждая очередь акцентированная, словно точку завершающей пулей ставит. Это даже тогда читается, когда очереди в одну сливаются. Сейчас же очередей было не так и много, и они тоже сливались в одну, но не так, как в бою. Так только вслепую стреляют, когда противника не видят и все же надеются его достать. Или когда стреляют от испуга...

– Послушай-ка... – попросил отец. – На дороге?

Астамир молчал секунд десять. Слушал...

– На дороге... Ниже третьего поворота...

Сыну можно было верить, в таких вопросах он ни разу не ошибался и не подводил.

– Быстро же началось... – Умар, судя по тону, кажется, даже непонятное удовольствие испытывал. – Сейчас эти дураки без патронов окажутся и опять придут к Байсарову патроны просить...

– На складах купят... У нас мало осталось...

– На складах платить надо, а Мовсар на газ меняет. Кто дает баллон газа – получи три рожка... Я говорил, что двух хватит, а он все равно по три дает... Наши земляки считать деньги умеют... Если им каждый патрон покупать, дети с голоду перемрут... А газ в баллонах им в рамках какой-то благотворительной миссии возят...

– Я видел, когда в селе был, как привозили... Только там баллоны на баллоны меняли...

– Потому они у нас пустые баллоны и забирают...

Дважды филином ухнули подствольные гранатометы.

– Вот... Значит, и гранаты не все расстреляли... – заметил Атагиев-старший. – А Мовсар гранаты им выдавал с условием, что все расстреляют на дороге...

– Что ж там все-таки происходит? Федералы? – так и не понял еще Астамир.

– Федералы... – согласился отец.

– Машины нашли? Быстро же хватились... Наверное, какой-то случайный транспорт...

– Нет, сын... Это один федерал... Мой старший лейтенант Раскатов...

– Он вернулся?

– Он и не уходил... – равнодушно пожав плечами, сказал отец. – Он, скорее всего, в кусты сел, голову травой обтер, чтобы кровь не мешала, дождался, когда мы подальше в лес углубимся, и пошел...

– Куда? – не понял Астамир.

– Работать... Он же полковник спецназа ГРУ... Для него сейчас самая работа начинается... Его профиль... Военный разведчик и диверсант... Ищет, находит и убивает...

– И что он делает? Что может одиночка сделать... Его сразу убьют...

– Я сам думал, что он делать будет? Он мог на дорогу выйти и ждать машину, чтобы до батальона доехать... На дорогу посмотрел и понял, что здесь машины не дождаться... Видно, что редко машины ходят... Пешком шестьдесят километров топать – только к утру доберется... Время потеряет... А с его подготовкой этого себе позволять нельзя...

– И что? – не унимался сын, не сомневающийся в том, что отец правду говорит и там, за их спиной, все точно так и происходит.

– Он видел, как наши парни по «мобилам» разговаривали... Там, у машин, на месте расстрела... Я тоже видел... Значит, он решил добыть «мобилу». Я ему его трубку не отдал... – Умар вытащил из кармана телефон Раскатова и протянул сыну. – Возьми, сгодится... А он себе новую уже добыл... И автомат, наверное, тоже... Несерьезно с пукалкой по горам бегать... Устроил на дороге засаду, добыл трубку и автомат...

– Я бы услышал, если бы из пистолета стреляли... – сказал Астамир.

– Зачем ему стрелять... Он умный и опытный... Он голыми руками орудовать может... Положил несколько человек, вооружился, нашел «мобилу» и ушел... И чем-нибудь внимание остальных в сторону отвел... Вот они сейчас туда и стреляют...

– Не в него?

– Нет, конечно... Он слишком умный, чтобы этим дуракам подставляться... Он сейчас сидит где-нибудь на стволе дерева, с кем-то созванивается и подмогу вызывает... Слетятся «летучие мыши»...[6] Нас накроют... И все на этом кончится... Я говорил Мовсару, что не стоит связываться с продажными «кладовщиками»... Это не доведет до добра...

– Зачем же ты отпустил его, отец... – не мог сын не высказать укор.

– А чтобы прекратить все это... – ответил Умар неожиданно сердито. – Надоело все... А ты разве не отпустил бы старого знакомца, которого уже спасал?

– Если бы он меня спас, я бы ответил тем же... Но если и в прошлый раз ты его...

– Э-э-эх... Ты, Астамир, еще не понимаешь, что спасенный тобой человек тебе роднее становится, чем тот, кто тебя спас... – усмехнулся отец. – Доведется, даст Аллах, и ты испытаешь это на себе... И никогда с «кладовщиками» не связывайся, они все продажные воры...