Кристина выразительно повела сверкающей от колец рукой.

— Наверное, то же самое, что я сказала бы о Глен Сент-Мэри — что только здесь я и могу жить, — предположила Энн.

— Не понимаю, как тебя может удовлетворять такая жизнь, — улыбнулась Кристина. (Боже, какая зубастая пасть!) — Неужели тебе и в самом деле никогда не хотелось большего? Помнится, у тебя были запросы и честолюбие. Ты, кажется, писала рассказики для журналов, когда училась в Редмонде? Немного эксцентричные фантазии, но все же…

— Я писала их для людей, которые и выросши сохраняют веру в сказочную страну. Хочешь верь, хочешь нет, таких людей не так уж мало, и они любят получать оттуда известия.

— А больше ты не пишешь?

— Рассказов не пишу… Перешла на живые поэмы.[9]

Кристина недоумевающе смотрела на Энн, не узнавая цитаты. Что, собственно, хочет этим сказать Энн Ширли? Впрочем, она еще в Редмонде прославилась загадочными речами. Выглядит она очень молодо, но, наверное, принадлежит к разряду женщин, которые, выйдя замуж, совсем перестают думать. Бедный Джильберт! Она его поймала на крючок еще до Редмонда и так и не дала с него сорваться.

— А сейчас все еще ценится орех-двойчатка? — спросил доктор Мюррей, которому попался двойной орешек миндаля. Кристина повернулась к Джильберту:

— Помнишь, как нам однажды попался орех-двойчатка?

(Это мне кажется, или они в самом деле обменялись значительным взглядом?)

— Ну, неужели я когда-нибудь забуду! — ответил Джильберт. И они ударились в воспоминания, а Энн тупо смотрела на висящий перед ней натюрморт, на котором были изображены рыба и несколько апельсинов. Она и понятия не имела, что у Джильберта и Кристины столько общих воспоминаний. «А помнишь пикник на косе?» — «А помнишь, как мы ходили в негритянскую церковь?» — «Помнишь тот маскарад? Ты была в костюме испанки в черном бархатном платье с кружевной мантильей и веером в руках».

Джильберт, оказывается, все помнит. А про годовщину их свадьбы забыл!

Когда все встали из-за стола и перешли в гостиную, Кристина выглянула в окно, где за темными силуэтами тополей серебрилось светлеющее на востоке небо.

— Джильберт, пошли погуляем в саду. Я хочу вспомнить, как восходит луна в сентябре.

(А чем отличается восход луны в сентябре от других месяцев? И что она собирается «вспоминать»? Между ними что-нибудь было… в сентябре?)

Джильберт с Кристиной вышли в сад. У Энн было ощущение, что ее ловко и ласково оттерли локтем. Она села в кресло, которое стояло у окна в сад… хотя она даже самой себе не призналась бы, что выбрала его по этой причине. Кристина и Джильберт шли по дорожке. О чем они говорят? Говорит, кажется, одна Кристина. Может быть, Джильберт так взволнован, что потерял дар речи? Наверное, он улыбается воспоминаниям, в которых ей, Энн, нет места? Энн вспомнила, как они с Джильбертом гуляли по залитым лунным светом садам Эвонли. Неужели он забыл?

Кристина посмотрела на небо. Разумеется, она это сделала, чтобы он полюбовался на ее полную шейку. И что же луна так долго не всходит?

Когда Кристина с Джильбертом вернулись, пришли еще гости. В гостиной говорили, смеялись, играла музыка. Кристина спела… очень неплохо. Она всегда была музыкальна. Она пела, глядя на Джильберта: «Счастливые дни, безвозвратно ушедшие…» Джильберт сидел, откинувшись в кресле, и молчал. Неужели он вспоминает те безвозвратно ушедшие дни? Неужели представляет себе, какова была бы его жизнь, если бы он женился на Кристине? (Раньше я всегда знала, о чем думает Джильберт. Еще немного, и я запрокину голову и начну выть. Слава Богу, что наш поезд рано уходит.)

Когда Энн спустилась к выходу, Кристина стояла на крыльце рядом с Джильбертом. Она сняла с его плеча листок, и жест этот напоминал ласку.

— Ты здоров, Джильберт? У тебя очень усталый вид. Ты, наверное, слишком много работаешь.

Энн вдруг с ужасом осознала, что у Джильберта действительно усталый вид… очень усталый… а она этого не заметила, пока об этом не заговорила Кристина! Это чувство стыда останется с ней навсегда. (Я сама перестала обращать внимание на Джильберта, а обвиняю в этом его!)

Кристина повернулась к Энн.

— Я была рада с тобой повидаться, Энн. Кажется, что мы опять в Редмонде.

— Да, кажется, — ответила Энн.

— Я тут говорила Джильберту, что у него усталый вид. Ты плохо о нем заботишься, Энн. Было время, когда мне твой муж очень нравился. Более симпатичного кавалера у меня так и не было. Но ты уж меня прости — я ведь не отбила его у тебя.

Энн опять окаменела.

— Может быть, он жалеет, что ты этого не сделала, — произнесла она тем «королевским» тоном, который Кристина помнила еще со времен Редмонда. И села в коляску доктора Фаулера, чтобы ехать на станцию.

— Какие глупости ты говоришь, — фыркнула Кристина, пожав своими роскошными плечами. Она глядела им вслед с таким видом, словно ее что-то страшно забавляло.

— Ну, как тебе у них понравилось? — еще более рассеянным голосом, чем обычно, спросил Джильберт, когда они сели в поезд.

— Очень, — ответила Энн, у которой было ощущение, будто она провела вечер на дыбе.

— А зачем ты так странно причесалась? — так же рассеянно спросил Джильберт.

— Это — новая мода.

— Она тебе не идет. Может, для каких-то волос и годится, но не для твоих.

— Жаль, конечно, что у меня рыжие волосы, — ледяным тоном ответила Энн.

Джильберт благоразумно решил оставить эту опасную тему. Энн всегда болезненно реагировала, когда заговаривали о ее волосах. А он к тому же так устал, что вообще был не в силах разговаривать. Он откинулся головой на спинку сиденья и закрыл глаза. Впервые Энн заметила проблескивавшую у него на висках седину. Но, ожесточившись сердцем, она не стала его жалеть.

Они молча дошли до дома по тропинке, ведущей от станции к Инглсайду. Воздух был напоен запахом хвои и папоротников. Луна освещала серебрящиеся росой поля. Они прошли мимо заброшенного дома с грустными пустыми окнами, которые когда-то горели теплым домашним светом. «Как моя жизнь», — подумала Энн. Теперь для нее все было наполнено каким-то тоскливым смыслом. Белая ночная бабочка, пролетевшая мимо них, показалась ей призраком умершей любви. Потом она зацепилась ногой за ворота для крокета и чуть не упала в куст флоксов. Не могли убрать, сердито подумала она про детей. Завтра она им покажет.